Литература в поисках Бога

Профессор Наталья Эдуардовна Микеладзе

– С чего началось одиночество в литературе XX века?

– Одиночество человека началось, когда он похоронил Бога. Была провозглашена эпоха «смерти богов». Тезис Ницше о том, что бог умер, одними был прямо поддержан, другим заронил в душу семена сомнения. Литература ХХ века (за редкими исключениями) – обезбоженная литература. Но природа не терпит пустоты. Идеологи стремятся заполнить ее каким-то новым абсолютом. Подлинные художники тоскуют о старом, пытаясь хотя бы вспомнить его образ, если не хватает сил восстановить подобие. Одиночество у Маркеса («Сто лет одиночества») – это судьба рода человеческого без Бога. Одиночество у Беккета («В ожидании Годо») – это судьба рода человеческого в надежде на Его возвращение. Или в надежде на откровение.

– А что происходило с живописью в это время?

–  Живопись ХХ века – это отказ от предмета. Я имею в виду абстрактную живопись, революционную для эпохи. Почему это произошло? Да все по той же причине. Потому что человеком утрачена гармония с Универсумом. Восстановить равновесие художники стремятся с помощью линейной геометрии. Человеку свойственно искать и в хаосе порядок.

– Вам нравится современная живопись?

– Мне ближе иконография и живопись Средних веков и эпохи Возрождения.

– Расскажите, пожалуйста, как и почему вы начали интересоваться Шекспиром?

– Я не интересуюсь Шекспиром, я его люблю. Увлекаться и любить – разные вещи. Чем более зрелым становится человек, тем больше глубины он открывает в, казалось бы, давно известных вещах. Так и с Шекспиром. Я к нему долго шла. Он благороден. В его произведениях все развязки благородны. Потому что он знает, что иная «победа» способна покрыть позором «победителя». Его творчество – это художественное воплощение принципов Нагорной проповеди. Именно так я вижу его драму. Он настоящий Учитель: учит добру и тому, как можно противостоять злу. Причем очень недвусмысленно и без лишней дидактики. Он не революционер (для меня это слово ругательное): он умеет сочувствовать людям. Наконец, он пророк, каких было немного.

– А трудно было в то время донести свою мысль до читателя? Найти издателя?

– Не столько до читателя, сколько до зрителя, если мы говорим о Шекспире. Хотя до читателя тоже. Во времена Шекспира не авторы бегали за издателем, а издатели – за популярными авторами. Права на произведения драматургов принадлежали театральной труппе. Издатели часто пиратским способом пытались добыть тексты, искажали их. Потом приходилось восстанавливать истину. Да и литераторов было тогда значительно меньше, чем теперь.

– Какое искусство в то время было главенствующим?

– Вероятно, искусство слушать. Вслушивались в слово. Хотя были и другие способы извлечения смысла: из неба и земли, из преломленного хлеба, из пригубленного вина, из ликов в росписях храмов... И публичный театр в Англии рубежа XVI-XVII веков был для тех, кто способен «смотреть ушами». Это было искусство, основанное на слове, тогда еще слово было значимо. Искусство для имеющих уши. В ХХ веке и сегодня умение слушать постепенно исчезает. Из главного инструмента искусства слово превращается в подсобный, визуальные формы начинают доминировать над словом.

– Шекспир был гением. Как вы считаете, почему появляются такие люди?

– Необходимость обуславливает их появление. Значит, мир нуждался в нем. Шекспир служит миру (на своем поприще, в скромном камзоле елизаветинского драматурга) в переходное время, время перемен, глобальной мутации. Вектор этого изменения в век Шекспира известен: не к лучшему. К человеку, который «на всякой службе служит себе» и которому становится все позволено. К миру, который стирает со своих табличек мешающие ему заповеди (как тот пират у Шекспира, который, выходя в море, соскоблил «не укради»). Шекспир был бойцом, воином. Не удивляйтесь. Кто-то приходит опоясанный мечом, как Корделия – поддержать отца, а кто-то – вооруженный пером и словом. И это не менее могучее оружие.

– А что такое литература сегодня? На что она опирается?

– Литература сегодня – это искусство об искусстве по преимуществу. Огромное количество стилизаций, сочинений-матрешек, в которых требуется снимать пласт за пластом, чтобы добраться до сердцевины. А если ее там не оказывается? Это частый случай. Нынешняя литература лишь кажется очень дерзкой и экспериментальной. Опасливая литература. Боится назвать вещи своими именами, прослыть простушкой. В ней преобладает игровой принцип. Но игра призвана быть путем обретения смысла. Таково происхождение игры – из ритуала (синкретичного по своим целям). Сегодняшняя игра в искусство часто – обесцененная игра, потому что обессмысленная. Художник подчас сам не понимает, ради чего играет. Что же говорить о читателе?

– В чем вы видите выход?

– В простоте, честности и моральной серьезности литературы. Все гениальное просто, но не безответственно. Колесо давно изобретено. Какие-то забытые вещи должны быть напомнены. И тогда литература сможет вернуться к своему главному предмету – человеку. Она о нем забыла, заигравшись. Обратите внимание: в литературу, которую полтора столетия делали журналисты, сегодня возвращаются ученые, специалисты из разных областей знания: филологи и богословы, философы и естественники. Следует ли нам ждать нового Возрождения? Время покажет...

– Чего не хватает человеку сегодня?

– Это очень сложный и обширный вопрос. Если сказать коротко: человеку, наверное, не хватает себя как человека. Человек ведь, к несчастью, утратил представление о себе как о микрокосме, подобии большего. Люди сами себя сузили в нашем узкоспециализированном и коммерциализованном мире. Идея о Великой цепи бытия и месте человека в ней, о связи всего со всем вновь может стать актуальной. Но ее нельзя насадить сверху, она должна прорасти в сердце. И тогда мир вновь распахнется перед человеком, он снова начнет вслушиваться и всматриваться и вспомнит, за что в ответе.

– Как вы относитесь к присуждению Нобелевской премии по литературе?

– В сущности, никак не отношусь. Типичный наградной ритуал, к тому же пропитанный идеологией, политикой... Хорошо, когда присуждают именно за литературные успехи. Так тоже бывает. А вообще, премия – это не критерий значимости того или иного автора. Премия и истинное признание принадлежат двум разным реальностям. Признание – это любовь и благодарность читателей, которые нашли в авторе опору и помощь. Но такое признание, как показывает опыт, мало кому дается при жизни. А кому нужна рукотворная премия в ином мире?

Беседовала Наталья Гурова

Впервые опубликовано 5 ноября 2007 года