Поцелуй Иуды
существованию и спасению. Проникая в его черты, запечатленные в каноническом евангельском повествовании, вглядываясь в строки Вечной Книги, вслушиваясь в слова Христа: Один из вас предаст Меня (Мф. 26, 21), порой вслед за другими апостолами с трепетом и ужасом вопрошает душа человеческая: Не я ли, Господи? (Мф 26, 22), Не я ли, Равви? (Мф. 26, 25).
Ибо как ни взгляни, а сей богоизбранный ученик, апостол-предатель, один из двенадцати (Мф. 26, 47), вот уже две тысячи лет всегда, и везде, и всюду - ОДИН ИЗ НАС...
...Вот Иуда предает Господа целованием. Он говорит стражникам: Кого я поцелую, Тот и есть (Лк. 22, 47). Истинный смысл Иудиного намерения не может скрыться от Господа: Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22, 48). И еще сказал: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26, 50).
Церковные толкователи этого места сходятся в том, что Христос и в этот страшный момент продолжает заботиться о предателе, вразумляя его любовью: не обличая его, не выказывая к нему никакой нравственной брезгливости, он все еще называет его «другом», не отвергает целования, но принимает его, хотя и кротко упрекает бывшего ученика за то, что он «знак любви делает знаком предательства» (Евфимий Зигабен. Толкование на Евангелие. С. 336).
«Это действие, обыкновенно употребляемое как выражение дружества и любви, употребляемое Иудою как выражение предательства, показывает в Иуде или лукавство - желание и при самом конце скрыть от Иисуса Христа гнусный замысел против него, или крайнюю злобу, насмешливо употребляющую доброе орудие для причинения крайнего вреда, или безсмыслие, не понимающее внутреннего значения употребляемых действий» (Михаил, архим. Толковое Евангелие. Т. 1. С. 503).
Можно, конечно, согласиться с предположениями архимандрита Михаила, допускающими особое коварство, насмешку Иуды, целующего Учителя.
Можно также, по аналогии с предательским поцелуем Иоава, представить это таким образом, словно Иуда боялся спугнуть Христа, напротив даже - хотел привлечь Его к себе, удержать Его, пока не подоспеют стражники, выражением своего дружества.
Но на самом деле есть в этом предательстве что-то совсем алогичное - некий иррациональный импульс, свидетельствующий о зловещем раздвоении воли, об эмоциональной рассогласованности всего падшего грешного естества...
...Психологический феном поцелуя Иуды состоит, возможно, в том, что предатель пытался до конца сохранить не только видимость, но и собственное убеждение в том, что он отнюдь не сводит здесь счеты, не питает враждебных чувств к своей жертве - напротив, лично ее, эту жертву он вроде бы и любит, и почитает. Поцелуй необходим предателю как знак самооправдания, который, как он надеется, может успокоить его совесть, удостоверить чистоту намерения, в чем так нуждается его душа, смятенная душа изменника: предать - предал, но ничего дурного как бы и не помышлял, не имел против.
Тот же психологический механизм находим в «Моцарте и Сальери». Сальери, друг, он же - отравитель, не выказывает Моцарту своей враждебности, напротив, откровенно выражает ему свое восхищение: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я». Убийственный яд, сей «последний дар Изоры», называет он заветным даром любви», преподносимым в «чаше дружбы».
Эта демонстрируемая пелена любви, дружбы и заботы, в которую тщательно драпируется предатель («Берите Его и ведите Его осторожно»), сознательно посылающий своего избранника на смерть, возможно, более красноречиво свидетельствует о его помрачении, одержимости, духовном параличе, чем если бы он стал откровенно объяснять мотивы своих действий и проявлял откровенную враждебность.
Из книги Олеси Николаевой "Поцелуй Иуды", Изд-во Сретенского монастыря
