Повесть о Юрии Гагарине. Часть 4. Собаки в космосе. Встреча с Юрием Гагариным

ПРОВОДЫ РАКЕТЫ

 …Вот, наконец, после томительных перекуров и бессонных ночей все сработало как надо. Ракету вывозят на старт.  Я тут недавно увидел снимок вывозимой из МИКа ракеты. Что-то кольнуло в сердце.

Столько времени прошло с тех пор, как я ее провожал последний раз,  - почти тридцать лет, а чувства остались теми же. Ракету обычно вывозили на рассвете, когда еще не было удушающей жары. Глаза слипаются от бессонницы и бесчисленных папирос. Никакого энтузиазма уже нет. Все, твоя работа закончена, можно пойти отоспаться, утренний холодок охлаждает чугунную голову. Вот она, отнявшая столько времени и нервов медленно удаляется от тебя. Но с ней уходит от тебя что-то твое, твои мысли еще там, в приборном отсеке, частичка твоего я.  Пусть маленькая, но твоя. Та самая минута…

Нет, на старте у меня таких ощущений уже не было. Ракета на старте уже чужая, закрытая фермами обслуживания, далекая – я на нее смотрю с измерительного пункта, что в километре от старта. Остается только тревога, чтобы все сработало, и чтобы ракета пошла как надо. С нее сюда, на наземные станции приходят измерения в виде зеленых столбиков на многочисленных экранах операторов, вот параметры Т;Р;В, на которые будет обращено вначале все внимание, давление в камерах сгорания, отсчет минут. Тут уже техника – миллисекунды, каналы, «Ключ на дренаж!», «Ключ на старт!», «Предварительная! Промежуточная! ГЛАВНАЯ!…»

И жуткий, даже и на этом расстоянии оглушающий грохот поначалу медленно, потом все быстрее и быстрее уходящей ракеты. Можно на секундочку выскочить из операторского зала на улицу, чтобы увидеть старт. Все подавляет эта мощь трехсоттонной ракеты, к этому и после десятка пусков не привыкаешь. Никакие рассказы, никакие киносъемки, и спецэффекты не могут передать грандиозность этого события – запуск космической ракеты. Это надо видеть. Мне повезло в жизни. Я видел это своими глазами. И не раз.

В те годы народ, не занятый при старте, вывозили в целях безопасности за 18 километров от «двойки». По трехчасовой готовности к пуску, - когда Комиссия принимала окончательное решение о запуске. Вывозили всех, кроме охраны. Однажды и мне случилось туда поехать. Там я увидел весь полет ракеты – не надо было смотреть на экраны. Оказалось, что для вывозимых это было что-то вроде праздника. Туда же пригоняли кинопередвижку и показывали разные веселые комедии вроде «Волги-Волги». Немногочисленный женский коллектив (монтажницы, секретарши, работницы спецотделов) выезжали туда принаряженными – можно было потанцевать и пококетничать с парнями.  Народ–то весь там был молодой.  А под занавес – огонь и грохот полета ракеты, картина, которая и отсюда смотрится феерической. Особенно, когда пуск бывает под утро. Тогда при разделении боковушек на небе возникал сияющий крест, на полнеба…

ВСТРЕЧА С ГАГАРИНЫМ

Ну вот, заговорился я. Прошу прощения, вспомнил старое. Молодость. Молодость и свою, и нашей космонавтики. Можно считать, что мы с ней были почти ровесники.  И с Юрой Гагариным тоже. Ему тогда было 25 лет.Старлей Юрий Гагарин.

Вот таким он был тогда, в апреле 1961 года.

 Почему «старлей»? Старлей – старший лейтенант. Так в армии называют молодых офицеров, которым старшие по званиям и более опытные военные предоставляют всерьез тянуть армейскую лямку. Вот таким типичным старлеем вместе с остальными молодыми летчиками из первой группы я и увидел Юру Гагарина…

Тренировал ли я его, учил?  Ну, это слишком громко сказано. Я лишь рассказывал ему про наши приборы, которые были установлены в его «шарике». «Шарик», так на нашем жаргоне стали называться первые корабли-спутники «Восток», разработанные для полетов с человеком на борту. Шарообразная форма была специально выбрана для более надежного входа в атмосферу во время спуска. Тогда еще мало знали о космосе, но эта шаровая форма оказалось удачной.

С.П. дал команду ознакомить будущих космонавтов со всеми устройствами, которыми был напихан тогда «шарик» – каждый представитель разработчиков систем должен был рассказать про свою аппаратуру. В марте того года, когда пускали «шарики» с собаками, наша новая телеметрическая система ставилась на месте кресла летчика. Мне поручили объяснить, что это за штука всей первой шестерке летчиков.

Юра Гагарин и Гера Титов всегда держались рядом. Гера внешне был более заметен - красавец, «смерть бабам», Юра очень скромный, однако почему-то именно он был вожаком в  команде. Сейчас уже трудно сказать почему, но как-то его все остальные слушались, с юмором был, за словом в карман не лез. После его полета стали сочинять про него истории, песни, причастные и непричастные написали воспоминания: «Ах, каким он парнем был!...» - представляли его каким-то суперчеловеком, врали, по большей части. А, ведь, не соверши он этот полет, вряд ли кто-нибудь кроме его жены Валентины да ближайшего летного начальства заметил бы его. Простым он тогда был, простым, открытым, симпатичным парнем. Я бы сказал, даже - простоватым. Внешне. Таким пэтэушником, - перед летным училищем он окончил школу рабочей молодежи.  Был он из очень простой и бедной русской семьи. Это потом, когда весь мир стал его носить на руках, он изменился. Не мог не измениться – слава, да еще такая, может любого сломать. Конечно, Юру слава переделала, хотя и не так сильно, как могла бы любого другого, просто он был и оставался человеком порядочным и честным. Но первый космонавт Юрий Алексеевич уже был не тем старлеем Юркой, кого я видел в начале 1961 года.

Тогда, до полета он был таким же, как все мы.  Но, то, что его простоватость была внешней, я понял быстро. А уже потом, значительно позже наших встреч, я прочел его официальную биографию. Этот парень из маленького старинного русского города Гжатска, из простого крестьянского дома, все свои «университеты» неизменно оканчивал с отличием. Да и стать в 24 года летчиком первого класса удается немногим…

Слушал он меня с улыбкой, а глаза внимательные. И вроде бы разбирался в том, что я им докладывал, задавал вопросы. В Титове была какая-то снисходительность ко мне, - давай мол, лепи про свои блоки. Остальные слушали как школьники. По характеру они все были разными. Самым солидным из них был Андриан Николаев.

Общее в них было, пожалуй, лишь одно - они были как на подбор невысокие – их отбирали по росту и весу. "Шарик" ведь был маленький. Его копия стоит у памятника Гагарину в Москве. Если подойти поближе можно поразиться, как человек мог поместиться в нем. Ну, не совсем собачья конура, скорее как тесная кабина истребителя, не развернешься. Я когда лазил в нее со своей аппаратурой, все время бился о что-то локтями – так все там было набито разными приборами. Это сейчас компьютер - на ладони, а тогда половина аппаратуры была еще на электронных лампах,- размеры, как ни старались ужаться – ого-ого! Одна только наша телевизионная камера была килограмм пять (теперь такие в авторучке размещаются), да и то, что мы разработали, хотя и на полупроводниках, занимало почти треть того объема, где потом поставят катапультируемое кресло.

В общем, взял я какие-то схемы, стал им говорить… Думаете, я отдавал себе отчет о том, кому я рассказывал про всякие транзисторы. Да ни капли! Естественно, я тогда совершенно не осознавал историчности этого события. Более того, уникальность представляемой аппаратуры и свое участие в ее разработке давали мне ощущение  превосходства учителя над учениками. Уверен, что эти ребята тоже не считали себя какими-то особенными – для меня и для них это была очередная будничная работа. Тем более, что они были измотаны всяческими тренировками, уроками, наставлениями, постоянным врачебным контролем. Для них, смотреть в мои чертежи и слушать меня, было что-то вроде передышки. С ними все время ходил, как дядька, генерал Каманин, следил, чтобы не отвлекались. Вот он для меня тогда был более интересен – известный человек, Герой Советского Союза… 

Зато, после этого я стал чем-то вроде приближенного к команде космонавтов, допущенного к тайне их предназначения наряду с такими же «учителями» из других фирм. От остальных на полигоне, кто не контактировал с ними непосредственно, все тщательно скрывалось. Контрразведка отслеживала это с большим рвением. И заметьте, это удалось скрывать, несмотря на то, сколько народу было вовлечено в их отбор и подготовку.

ПОДГОТОВКА КОСМОНАВТОВ

А подготовка была очень трудной и долгой, и пока только вот эти ребята ее выдержали. Им пришлось многому научиться, много испытать, запомнить и, главное, поверить в успех, и в то, что они выживут. Или надеется на это. Ведь никто еще туда не летал. Что их там ждет? Ну, хорошо, они прошли испытания на механические перегрузки и ускорение гораздо более тяжелые, чем те, к которым привыкли на реактивных истребителях. Почти все прошли. Кто-то не выдержал, отсеялся. Ученые перестраховывались: они ведь только теоретически представляли, что ребят ждет там, в космосе. И задавали, на всякий случай, перегрузки почти запредельные. Подкидывали на катапультах, бросали в море, даже устраивали минутные полеты в невесомости. Наверно, каждый из нас испытал мгновения невесомости на обыкновенных качелях, - когда качели, достигнув верхней точки, идут вниз. Это мгновения. Оказалось, что более длительные условия невесомости можно создать на пикирующем по параболе вниз самолете – как на гигантских качелях. Двадцать – тридцать секунд, не более, чтобы выйти из пике и не врезаться в землю. Оборудовали специальный самолет ТУ-104. В нем ребята летали по нескольку раз, и в скафандрах, и без них, и даже выполняли какие-то упражнения, нажимали какие-то кнопки. Это делалось для того, чтобы понять, что может человек в невесомости. Потом они рассказывали об этом. Запомнил я только, что в невесомости пропадает открытое пламя. Оказывается, чтобы свеча горела, ей тоже нужно земное притяжение. Вот как на нашей Земле все устроено. И огонь и человек не должен отрываться от Земли. Мне могут возразить, что длительные, по полгода полеты в космосе и даже на Луну, доказали, что люди могут такое выдерживать. Вот именно, только выдерживать, поскольку это все же неестественное состояние для землян. Да, теперь мы достаточно много знаем, каково людям в космосе. И что можно даже что-то делать в открытом космосе. Знаем на опыте наших ребят и американцев. Но тогда, перед полетом Гагарина, этого не знал никто.

СОБАКИ В КОСМОСЕ

  Перед полетом человека запускали собак. Ну, что собаки? Разве они расскажут, каково там, в невесомости и при перегрузках активного участка и при входе в атмосферу? Ну, датчики на них, телеметрия. Ну, возвращались собачки живыми. Я их видел перед полетами. Маленькие такие дворняжки с выбритыми в шкуре пятнами под датчики. Тихие. Глаза печальные. А может, про глаза мне так казалось, - наверно на меня действовали эти розовые выбритые пятна. Их специально подбирали с улицы – такие собаки самые неприхотливые, зато самые находчивые в необычной обстановке. Конечно, маленькие. И сучки. Почему сучки? Кобелям надо ногу поднимать. Смешно? Но это тоже учитывалось. А вот с людьми, наоборот, - для мужиков эту систему легче оборудовать.  Специальная разработка была. Целая лаборатория трудилась. Испытания всякие проводили: на безопасность, на герметичность, на надежность, на утилизацию. Поначалу делали индивидуальные аппараты, под каждого. На Госкомиссии среди прочих в повестке стоял доклад ответственного за ассенизационное оборудование кабины. Смех-смехом, но и в этой области были серьезные проблемы, которые пришлось решать с нуля. То, что на Земле делается без каких-либо усилий, автоматически и незаметно, в невесомости требует разработки специальных систем. Как, например, справится с потоотделением или с естественно выпадающими волосами, которые будут плавать в воздухе и могут попадать в легкие? При решении таких задач были разработаны уникальные технологии, которые потом с успехом стали использоваться и на Земле. Например, специальные мембранные фильтры, которые пропускают в одну сторону молекулы и ионы только одного вида и одной формы.  

Белка и Стрелка

Ладно, я опять увлекся. Вернемся к собакам. За ними ухаживал офицер из Военно-медицинской академии. Кормил, выводил гулять на улицу из МИКа. Под охраной. Хотя и дворняжки, но «важные объекты», секретные. С ними возились, отбирали, обучали, приучали и к кабине, и к перегрузкам, и к космической еде. Работали с ними по науке, почти как знаменитый наш первый нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов. Вырабатывали условные рефлексы. Этот офицер с ними, будто с малыми детьми возился, сам привязался к ним, переживал, когда собаки делали что-то не так. После вибростенда и центрифуги, где их крутили с предельными перегрузками, они прыгали к нему, поскуливая, лизали руки. Говорят, что после их возвращения из космоса было тоже самое - он первый бросался к ним, снимал с них датчики, гладил, жалел. Конечно, с помощью этих датчиков собачки принесли много нужной информации, хотя и не говорили. Первую собачку жалко, Лайку. Тогда спешили страшно, спускаемого аппарата еще не было. Надо было торопиться, чтобы не обошли нас «американе» (так С.П. называл американцев, развернувших шумную кампанию после нашего первого спутника и грозящихся запустить раньше нас обезьянку). Ну, опять «американам нос утерли». А собачка там осталась, прожила, правда, недолго. А вот последующий спутник с собаками, что был запущен в августе 1960 года с Белкой и Стрелкой, вернулся на Землю, и они прилетели живыми и здоровыми.  Потом запускали и возвращали и других собак. Кого успешно возвращали, кого нет. После Лайки погибли, если не ошибаюсь, еще четыре – двух не смогли спустить с орбиты – вместо торможения на спуск спутник получил ускорение, и они улетели еще выше в космос. А другой спутник с собаками сгорел при спуске при слишком крутой траектории возвращения – опять торможение сработало неправильно. По этому поводу на полигоне ходила мрачная шутка Королёва: «Ну вот, теперь мы умеем маневрировать на орбите»…

В декабре 1960 года запустили еще двух собачек. Не запустилась третья ступень ракеты, и спускаемый аппарат сошел с траектории и приземлился в глухой тайге в Сибири. Послали искать спасателей, надо было во чтобы то ни стало найти объект, чтобы снять с боевого взвода систему аварийного подрыва спускаемого аппарата, установленную на случай его приземления в недоступном для эвакуации месте. К счастью, на второй день их нашли. Собачки перенесли огромные перегрузки при возвращении на Землю и сорокаградусный мороз в месте приземления. Им повезло, что не сработала катапульта, космические путешественницы остались в спускаемом аппарате, что спасло им жизнь. Потом было еще два удачных пуска. Собаки возвращались живыми. Появилась некоторая уверенность, что там, в космосе и человеку можно выжить.

«ИВАН ИВАНОВИЧ» В КОСМОСЕ

А вот разным байкам насчет того, что до Гагарина пускали другого космонавта, верить не надо. Сейчас многие СМИ очень рады чернить эти славные страницы истории наших успехов в космосе. И появлялись «сенсационные» статьи насчет тайных полетов наших людей в космос еще до Гагарина. Якобы, с трагическим исходом, о чем эти писаки  радостно заявляют.  Вот и в прошлый юбилей полета Гагарина, вместо того, чтобы отдать долг его памяти, многие газеты и новостные Интернет сайты запустили статьи с заголовками «Трагический полет Гагарина!» Мол, де, власти скрывали, что у него были некоторые нештатные ситуации. Вместо того, чтобы сказать, что он с честью справился с этими ситуациями (я расскажу о них дальше), они пытаются всячески принизить значение этого полета. Мне даже кажется, что они это делают не по чьему-то заказу, хотя, может быть, и по заказу, а по мелочности своей души, привыкшей копаться в грязном белье знаменитостей.

Слухи про человека, летавшего до Гагарина, основаны вот на чем. Были два зачетных пуска, 9-го и 25-го марта 1961 года. Целью их была полная проверка программы полета с человеком на борту. Старт, одновитковый полет, посадка. В кресле космонавта сидел деревянный манекен, которого стали в шутку звать: "Иван Иваныч", сходство с человеком было полным, зачем-то его даже одели в обычный костюм. Вроде тех, что выставлены в витринах магазинов готовой одежды. После облачения его в скафандр, положили в гермошлем лист картона с крупной надписью: "МАКЕТ", чтобы не испугать людей, которые случайно могли бы найти его после приземления раньше команды спасателей. Для проверки голосовой связи в полете в него был вмонтирован магнитофон, на который, опять же для того, чтобы в случае неудачного приземления ни у кого не могло бы возникнуть и тени подозрения, записали песню в исполнении хора имени Пятницкого. Можно себе представить, как бы обалдел случайный человек, если бы он наткнулся на приземлившегося Иван Иваныча. Мало что неподвижный, но еще хором орет песню. Но Иван Иваныч оба раза приземлялся в намеченном месте, и команда спасателей подбирала его без лишнего шума. Вместе с Иван Иванычем летали в маленьком контейнере собачки. Они тоже благополучно вернулись на Землю. Но вот кто-то посторонний услышал о полетах «Иван Иваныча» и пустил слушок про человека.

Макет космонавта "Иван Иванович" после полета 9 марта 1961 года

С этим манекеном была еще одна характерная история. Когда ракета уже стояла на старте, и когда проводились заключительные операции перед закрытием люка с усаженным в «шарик» Иван Иванычем, на площадку обслуживания, что наверху, на отметке 29 метров, под каким-то предлогом поднялся на лифте один из биологов, чьи колбочки и кюветы со всякими мушками и травками были тоже размещены рядом с манекеном. И пока никто не видел, он открыл забрало его шлема и сунул туда какой-то конверт. Без согласования с руководителем полета, без разрешения. Не успел он спуститься, как поднялся шум – нарушена герметичность скафандра! Стали разбираться, в чем дело и, конечно, обнаружили под шлемом конверт с какими-то семенами. Биолог-то не знал, что скафандр контролировался на сохранение герметичности в полете. Тем, кто допустил биолога наверх, «влепили по первое число».  С.П. был в ярости. А биолога в этот же день с треском выслали с полигона. Как тогда говорили: «Домой, по шпалам». Больше подобных ЧП не случалось.

ОТБОР КОСМОНАВТОВ

…Космонавтов начали подбирать в 1958 году. Отбор был очень жесткий. Из тысяч летчиков первого класса. По числу налетов на реактивных истребителях. Потом по безупречному здоровью. Отобрали сотню. Потом пошел отсев по анкетным данным. Чтобы люди были пролетарского происхождения, и чтоб никто из их ближайших родственников не был репрессирован при Сталине. А таких, с погибшими в ГУЛАГЕ или чудом вернувшимися оттуда родителями было немало, считай, каждый пятый.

Конечно, все отобранные летчики были членами или кандидатами в члены партии. Вообще в то время беспартийных офицеров было, как белых ворон. Также как и среди руководителей предприятий и институтов. Только очень немногим в силу их личных выдающихся качеств, некоторым академикам, например, предоставлялось подобное послабление не быть членом КПСС. Остальные беспартийные о высоких постах ни в промышленности, ни в армии мечтать не могли. Ибо беспартийные оставались как бы без контроля, а для члена партии самой страшной угрозой было лишение «красной книжечки» члена КПСС – это было даже страшнее отдачи под суд. К счастью, нас, штатских инженеров это касалось мало, нас не заставляли вступать в партию, политзанятиями не мучили, а вот в армии они считались чуть ли не важнее военной подготовки. Космонавты помимо своих тренировок должны были еще заниматься политзанятиями, изучать «классиков марксизма» и конспектировать речи Никиты Хрущева, тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя правительства. Каждый из них вел специальную тетрадку с конспектами «Исторических Решений Пленумов ЦК КПСС». 

Теперь даже мне трудно представить, как мы тогда жили, а вам – тем более. Сейчас многое из того, что преподносилось тогда на полном серьезе, сегодня кажется полным идиотизмом. Говорят, что в ЦКа партии не хотели Гагарина из-за его фамилии пускать в космос. Дело в том, что в России были знаменитые князья Гагарины. Так вот изучали родословную Юры до какого-то там колена, чтобы доказать, что он не из этих князей Гагариных. С.П. по этому поводу звонил самому Никите Хрущеву и отстоял Юру. Никита Хрущев большой самодур был. А вот Королёва он боялся. Ну, может, не боялся, а уважал. Потому и согласился на Гагарина. А вообще-то Юра был, как тогда было принято говорить, простым советским человеком. Со всеми чертами и жизненным путем советского человека: сначала пионер, потом - комсомолец, и, наконец, – член КПСС - коммунист. Так что, вроде бы все в порядке, да только вот фамилия…

Всего в первый отряд космонавтов было отобрано 20 летчиков. Из них в «ударную шестерку» вошли: Юра Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Андриан Николаев, Павел Попович и Валерий Быковский.

Первый руководитель отряда советских космонавтов Евгений Анатольевич Карпов со своими питомцами. Слева направо: Г. Нелюбов, А. Николаев, П. Попович, Е. А. Карпов, Ю. Гагарин, В. Быковский, Г. Титов. Они составляли шестерку самых первых.

Гагарина и других ребят из шестерки привозили смотреть предыдущие пуски, и они все видели, и про предшествующие неудачи знали. Конечно, летчики-реактивщики люди рисковые. Самолеты тоже падали и взрывались. Но там было родное небо, катапульта, парашют и земля под ними. Они были влюблены в небо. А здесь, в этом замкнутом тесном шарике без иллюминаторов, без света белого, ни штурвала, ни педалей, сидишь зажатый скафандром пленник провидения и удачного стечения обстоятельств. Страшно себя представить там, на верхушке этого грохочущего монстра. У Гагарина был любимый анекдот. Летит воробей, а навстречу ему – со страшной скоростью ракета. Воробей кричит: «Эй, зачем ты так быстро летишь?» Ракета: « Если тебе зад подожгут, еще не так помчишься!»

Сказать, что они были фаталистами?  Не без этого, конечно. Никто кроме Юры не знает настоящей правды о том, что он тогда думал, и почему спокойно пошел на это неизведанное. Открытый космос. Безвоздушное, лишенное жизни бесконечное пространство, полное смертоносного излучения, метеорных потоков. А еще невесомость. Хотя животные уже побывали на орбите и вернулись живыми, многие ученые все еще сомневались, что человек может выжить без гравитации. Что станет с его кровообращением? Сможет ли он глотать пищу? Наконец, - что опаснее всего, - не пострадает ли его мозг от столь необычного ощущения, не перестанет ли он нормально функционировать? И какие могут быть последствия пребывания в невесомости? Даже, если полет пройдет нормально, и он вернется на Землю?

Нет, конечно, в отряд первых космонавтов ребята шли не ради наград. По крайней мере, это не было для них основным стимулом. Да никто тогда и не мог предвидеть всей грандиозности той всемирной славы, что обрушилась на Гагарина. Ну, присвоят майора (хотя даже об этом он узнал только после полета) – на две ступеньки сразу, ну, догадывался, что, если все будет в порядке, дадут Героя, может даже машину Волгу…

Кстати, потом Юра в шутку жалел, что не побывал в капитанах: «Такие красивые погоны – четыре звездочки!» Но рисковать жизнью ради получения этих благ? Что-то не верится. Не такой уж он был простой Юра Гагарин, и ему вряд ли хотелось погибать «во имя грядущего коммунизма». У него была семья, Валентина, дочки: старшей, Ленке как раз в те дни два года исполнилось, а младшей, Галке – только первый месяц, родители. К матери он особенно трогательно относился…

Что же им двигало? Уверенность в успехе, внушенная Королёвым? Он же видел перед этим неудачные пуски ракет, видел как однажды ракета «гробанулась» у старта. Кстати, он мог и отказаться. Совсем. Или отказаться лететь первым.  Дрогнуть при виде аварии ракеты, чтобы это стало заметно врачам. Или генералу Каманину. Полететь потом. Или вернуться в свою летную часть. И никто там ему ничего не скажет плохого. Поскольку в его части никто и не знает, и не будет знать, где он был и что делал – был откомандирован для выполнения спецзадания. И все…

ОЛАДЬИ С КРАСНОЙ ИКРОЙ

Вообще-то зрелище падающей ракеты не для слабонервных. Я видел ту аварию с ИПа. Кстати, она была с лунником. Если не ошибаюсь, это был март 1960 года. Когда объявили запуск, я выскочил из зала наземной телеметрической станции, чтобы посмотреть ее старт, и увидел, что ракета, заревев двигателями, необычно долго не может сойти со стартового стола. Потом она страшно медленно поднялась, и все заметили, что одна боковая ступень – как ее образно звали на жаргоне королёвцев: «морковка», осталась на старте. Королевская ракета была задумана так, что боковые ступени держались в связке при полете за счет их тяги, что резко упрощало и облегчало конструкцию центрального корпуса. А это был один из редчайших случаев, когда одна из боковых ступеней не запустилась и ее сорвало вниз!  Тяга ее двигателей составляла почти одну пятую тяги всего пакета, поэтому ракета без этой боковушки не могла лететь как надо. Она поднялась метров на пятьдесят-сто над стартом, ее автоматическая система управления пыталась держать ракету прямо и она ходила, не поднимаясь выше, кругами, казалось, прямо над нашими головами. Вот-вот свалится на нас! Представьте, триста тонн высокоактивного горючего и ревущее пламя над твоей башкой!  И куда бежать от нее не знаешь. Потом командами с Земли ее попробовали отвести хотя бы от старта. В конце концов, она рухнула, объятая пламенем и взорвалась, где-то в стороне за МИКом…

Все еще были под влиянием шока от увиденного, когда один из бывалых ветеранов полигона, участников самых ранних пусков, потянул меня за руку: «Быстро в машину и в столовую! А то закроют!» Секрет заключался в том, что в столовой в день пуска давали вкусные оладьи с красной икрой, которых на весь народ не хватало. Действительно, когда мы подлетели к столовой и, пробежав по разбитым стеклам ее окон к раздаточному окну, успели схватить по порции оладий, подоспело гарнизонное начальство и закрыло столовую – блестящие осколки стекла покрывали столы и пол огромного зала. Но кроме разбитых окон в МИКе, в столовой и других вблизи стоящих зданий, взрыв ракеты особых разрушений не произвел. Она упала, уже выработав большую часть горючего. Я долго был под впечатлением крутящегося надо мной огромного хвоста пламени (как, вероятно, и летчики, присутствовавшие на этом пуске). Хотя, как видите, для бывалых случай этот был своего рода «рабочим эпизодом».

ШАНСЫ НА СПАСЕНИЕ

Для того, чтобы космонавт мог спастись при аварии на старте, тогда еще не придумали ту систему увода кабины корабля с ракеты, которая впоследствии стала устанавливаться на все корабли-спутники и которая отлично зарекомендовала себя, когда однажды она действительно потребовалась. Теперь на фотографиях современных космических ракет можно видеть эту систему, внешне похожую чем-то на маковку церковного купола. А в первом полете помимо отверстия в конусе обтекателя шарикапришлось вырезать специальное отверстие в ферме обслуживания, и в котловане за ракетой натянуть огромную стальную сетку. В случае, как говорили, «возникновения нештатной ситуации», космонавт мог бы быть аварийно катапультирован через отверстие в головном обтекателе, и пролететь через это отверстие в ферме обслуживания, и упасть на стальную сетку, которая перекрывала часть котлована. Такое решение оставляло мало шансов на приземление без серьезных травм после полета на катапульте и жесткого падения рядом с горящей ракетой, но все же это был шанс. Другого в это время и в эти сроки  сделать не смогли. 

В случае, когда ракета ушла бы со старта, но потом что-то не сработало на активном участке полета, космонавт мог бы катапультироваться в штатном режиме и опуститься на парашюте. Но только до того момента, пока ракета не пересечет 10 километров высоты и пока ее скорость будет не выше скорости звука. А дальше шансов остается все меньше – они уменьшаются с такой же скоростью, с которой возрастает скорость ракеты.

Еще есть шанс, если не сработает третья, разгонная ступень. Тогда космонавт вернется на Землю как те собачки, что упали в Сибири. Все варианты аварийных ситуаций были проработаны, но особого энтузиазма они не вызывали. Космонавтам это выдавалось, конечно, в более розовых красках, чтобы их не очень волновать, но, чтобы они были готовы и к подобным «нештатным ситуациям».