Ёжики
- Та-ак. Восемь и три…одиннадцать. Пишем один, один в уме, три и четыре семь – итого семьдесят один, - деловито бормотал он.
- Что?! – вдруг прерывала его мать. - Какие семьдесят один? А единица в уме? Забыл??
- А, - говорил Борька, - тогда будет шестьдесят один.
- Какие шестьдесят один?! – орала мать. – Ты прибавляешь, а не вычитаешь! Идиот! Здесь плюс!
- А-а-а, -говорил Борька. - Точно. Плюс. То есть семьдесят…три?!
- Твою мать! – кричала мать. - Я тебе полчаса объясняла! Я...
Она бросила перемешивать винегрет и с лицом отчаявшегося человека села на табуретку. Ей, когда-то лучшей студентке математического факультета, было больно и горько.
Настолько горько, что если бы можно было прямо сейчас перенестись в прошлое, туда, к большому фонтану в сквере, где тогда еще будущий борькин папа делал ей предложение, то она выкрикнула, нет, выплюнула бы в его круглое, добродушное лицо:
- Не-ет! Не-ет! Не-е-ет! Никогда и ни за что!!
Но, увы. Было поздно. Борькин папа был большим и уважаемым человеком, а она – обычной женщиной, чьи заботы и претензии к жизни сузились до масштабов квартиры номер NN. Квартира, правда, была хорошая.
- Боря, - сказала мать, смягчившись, - Боря. Ты должен верить в себя. Ты…Ты должен верить, стараться, думать головой, а не…, - она остановилась. – Мальчик мой, ты просто не представляешь, как велик человек. Что он может. Да он все может! Вот, если захотеть…Безногие люди …в лесу…ежиков догоняют и съедают! - вдруг сказала она.
- Зачем?! – Борька поднял круглые глаза.
- Затем! Ради цели, Боря, понимаешь? Такая у них воля!
- Мам, а зачем они их съедают?
- Кого?
- Ежиков.
- Да не в этом дело, Боря! Они и волков душат, вот так прямо волков душат…одними руками…без ног, - мать выразительно и страстно изобразила, как безногие люди душат волков, вложив в жест всю свою ненависть к далекому и непоправимому фонтану...
Борька смотрел на мать глазами полными восторга и обожания.
- Всё, концерт окончен, решай пример, – мать неожиданно пришла в себя и снова принялась перемешивать винегрет.
Потом вдруг положила ложку и, порывисто обняв Борьку, крепко чмокнула его в круглую как у отца, макушку:
- Бестолочь ты моя... ушастая...
