Для чего попу гармонь, или Воцерковление как повседневность

Одним из ключевых слов современной церковной лексики является «воцерковление». И если на базарах и в банях оно еще не мельтешит, то в православной прессе и блогосфере встречается постоянно. Нетрудно увидеть, когда проблема, обозначаемая этим словом, стала очевидной. Это произошло в нулевые годы, когда начала проходить эйфория от массовых крещений детей и взрослых, характерных для рубежа 1980-х-1990-х годов.

Оказалось, что «во Христа крестившиеся» в большинстве своем никак не хотели «во Христа облекаться». То есть не только не хотели становиться прихожанами вновь открывшихся православных храмов, но и не утруждали себя знанием тех нравственных обязанностей, которые накладывало на них новое звание православного христианина.

Войдя в Церковь, которая, как солнце Христово, согревает всех – здоровых и немощных, праведных и грешных, разумных и заблуждающихся, - новые православные не озаботились приобретением главного в Церкви - живой и животворящей, не корыстной, не нуждающейся ни в чем веры.

Прагматический дух века сего искал в Церкви элементарной пользы: практичных чудес, исцеляющих от телесных и душевных недугов, психологической помощи и, наконец, идеологической платформы для некоей «национальной идеи».

Однако этика веры, нравственное содержание христианской жизни, осознание необходимости нравственного совершенствования оставались в стороне, воспринимались отвлеченно – как благое пожелание, как туманный идеал невозможный в настоящем.

А уж когда речь зашла о необходимости молиться, бывать в церкви и - о ужас! - поститься, церковная традиция стала казаться неполезной и излишней. Считалось достаточным «иметь Бога в душе», а всякое сколь-нибудь серьезное моральное ограничение, всякая заповедь объявлялись не нужными и устаревшими.

Та самая «вера без дел», о бесполезности которой на заре христианской истории предупреждал апостол Иаков («вера без дел мертва»), стала характерной приметой нашего времени.

Как ни странно, но наше «духовное возрождение» оказалось сходным с тем явлением европейской жизни, которое получило название «постхристианства».

Проницательный Хайдеггер отметил одну не сразу бросающуюся в глаза особенность своего времени:  человек не замечет «нетости» Бога. Существование или несуществование Творца не является для среднестатистического современного европейца вопросом жизни, перестает быть сколь-нибудь значимой духовной проблемой.

А сходство с русской жизнью состоит в том, что новый православный человек готов признать и признает бытие Божие без того чтобы принять на себя хоть какие-то обязательства, которые накладывает на человека Его существование.

Слова Ивана Карамазова «Если Бога нет, все позволено» ­были лозунгом ушедшей эпохи господствующего атеизма. В новом веке, когда человек не замечает отсутствия Бога, становится актуальным еще более страшный лозунг: «Если Бог есть, все равно все позволено!».

И вот тогда-то, когда выяснилось, что очень большое число формально крещеных людей живет, не замечая Бога, появился этот термин – «воцерковление». И тут началось…. Проповеди на рок-концертах… Сообщества православных байкеров… Во что бы то ни стало схватить человека, привести его в церковь, заставить его исповедоваться и причаститься, тут же бросить и бежать за следующей жертвой воцерковления…

Мне кажется, что в самом слове «воцерковление» есть что-то неправильное, что-то пришедшее из комсомольского прошлого. Правильному комсомольцу, ведь все время приходилось кого-то – нет, не воцерковлять -  воспитывать. Подтягивать, приводить к какому-то новому уровню коммунистической сознательности.

И потом… Когда я задумываюсь над воцерковлением какого-либо человека, я встаю в позицию некоторого превосходства: вот я-то читаю святых отцов, а он нет, я-то знаю, чем отличается Великий пост от Успенского, а он – нет. Ведь я-то не таков, как прочие недовоцерковленные люди, я-то… езжу в паломнические поездки, беру благословение у батюшки перед началом всякого дела, пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю… Ну, и так далее, по Евангелию…

И совершенно ужасно звучит высокомерный вопрос, который иной раз не прочь задать какая-нибудь высокодуховная дама человеку, который в храме Божьем бывает не часто: «Ну, и как Вы воцерковляетесь?».

Мы пародируем советскую действительность, сами этого не замечая. Самое страшное и опасное, что – не замечая….

Вот присылает журналист из одного православного интернет-издания список вопросов о пресловутом «воцерковлении» и у меня подкатывает к горлу тошнота от воспоминаний о давно ушедшей комсомольской молодости: «С чего начинается воцерковление? Роль православного мирянина и священника в процессе воцерковления. Достаточно ли довести новоборащенного до Исповеди и Причастия? Каков показатель воцерковленности человека: регулярное посещение богослужений или сознательное стремление к Исповеди?».

Меньше всего хочу кого-то осуждать, потому что, выступая как-то на одном патриотическом мероприятии с пастырским словом, поймал себя на мысли, что говорю с той же степенью неискренности, употребляю столь же громкие, сколько и пустые слова, как на комсомольском собрании в далекой юности. 

Но журналист – молодая женщина, явно родилась после конца советской власти… Откуда же эти чудовищные советские канцеляризмы: «показатель воцерковленности», «роль мирянина и священника (читай – комсомольца и парторга) в процессе воцерковления»?

Разумеется, православная миссия является насущной необходимостью. Именно внутренняя, обращенная к формально крещеному, по-своему верующему, но нецерковному современнику. Формы ее могут быть самыми разнообразными, а места проповеди самыми неожиданными. Важно одно – не заниматься «воцерковлением» как чем-то специально выделенным и оторванным от повседневной церковной жизни.

Да, митрополит Сурожский Антоний встречался с хиппи и отлично умел найти с ними общий язык. Но ведь вместе с этим он умело строил приходскую жизнь, создавал епархию и не был тем архипастырем без паствы, о которых недавно с сочувствием выразился известный московский священник.

Да, протоиерей Александр Мень умел «с эллинами быть эллином, а с иудеями – иудеем». Но ведь вся работа этого великого миссионера позднесоветского времени стоилась вокруг прихода в Новой Деревне, прихода, построенного именно отцом Александром, зачастую вопреки желанию настоятелей Сретенского храма.  

И не забывают ли иные успешные миссионеры и «воцерковители», что от апостольского века и до нынешнего времени приход (парикия) был естественной, оптимальной и единственно возможной формой церковной жизни, так же как моногамная семья является естественным, оптимальным (хотя и не единственно возможным) способом жизни социальной.

А без этого приходского «последействия», без погружения в приходскую повседневность все блестящие миссионерские подвиги напоминают лекции и диспуты печально известного Александра Ивановича Введенского, величавшего себя митрополитом. Залы, как свидетельствуют современники, были переполнены, но многих ли привлекла к Церкви такая проповедь?

Для православного христианина быть верующим человеком почти одно и то же, что быть человеком церковным. Кому Церковь не мать, тому Бог, как известно, не Отец. Поэтому приобщение к Церкви происходит одновременно и параллельно с приобщением к вере, а она, как известно из того же Евангелия, подобна незримо растущему семени: «… как если человек бросит семя в землю,  и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он,  ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе» (Мф. 4, 26-28). 

Любой садовод или огородник, да просто опытный дачник знает, что не будет никакого толку, если ежеминутно бегать смотреть, как укореняется (чуть не написал – воцерковляется) посаженный черенок или отводок. Наверняка, загнется! Нет, посадив семя или кустик, нужно на некоторое время забыть о нем, предоставив дело природе, то есть Божиему Промыслу. И тогда, как бы неожиданно для себя, а на самом деле очень даже «ожиданно», обнаруживаешь большое, здоровое, готовое расцвести растение.   

Как и в любом деле, желая сделать кого-либо  церковным человеком, нужно его сначала полюбить (на этом шаге, кстати, проверяется собственная церковность), а затем дать место Божиему Промыслу, Божественной благодати, которая уж точно все устроит наилучшим образом.

Какого человека можно назвать церковным: того ли, кто часто посещает богослужения, или того, кто часто прибегает к Таинствам Исповеди и Причащения? Думаю, что все гораздо проще. Относительно необходимой и допустимой частоты Причащения могут быть разные мнения. Для нечастого посещения храма и в наше счастливое время могут быть свои причины. Все проще! Церковным человеком можно назвать того, кто любит Церковь. Того, кто любит и знает богослужение, кто не мыслит своей жизни без Таинств, кто помнит имена священников и прихожан, того, кто в храм приходит не из под палки (даже если он сам эту палку для себя придумал), а потому что ему здесь хорошо, потому что он рад видеть тех людей, которые не стремятся его куда-то там «довести», а хотят быть с ним, вместе молиться, вместе разговаривать хотя бы и о пустяках.

В начале 1980-х годов я жил в Саратове на Кузнечной улице рядом со старообрядческой церковью. От моих родственников, которые к тому времени уже умерли, мне «по наследству» достались их друзья старообрядцы, прихожане этой, располагавшейся по соседству, церкви. Великим постом они говели и, поскольку это предусматривало пребывание на утренних богослужениях, которые начинались часов в пять, и на вечерних, заканчивавшихся не ранее, чем в девять вечера, они по целым неделям жили в моей квартире. Вот уж кто были настоящими церковными людьми! Говение было для них счастьем. Причем батюшка не особенно жаловал своих прихожан и мог запросто отлучить от причастия за то, что кто-то из мужчин осмелился побрить усы или поправить бороду, а какая-то старушка соблазнилась кружкой молока.

Меня, в то время молодого и крайне легкомысленного человека, поражала радость, с которой они уже ночью возвращались из храма, вкушали какую-то нехитрую пищу и еще часа два обсуждали, как прошла служба. Старообрядцы считаются неулыбчивыми, суровыми людьми. Но это не совсем так. Эти весьма пожилые люди смеялись над тем, как незадачливый чтец пять раз подряд вместо «достодолжно» прочитал «достоложно», а какая-то совсем уж простая и подслеповатая старушка прочла вместо «нечревоболевшую» - «нечревоблевавшую».

Вот это спокойное достоинство и привлекало к Церкви. Чувствовалось, что эти люди - не хозяева Церкви, но свои - Богу. Именно это делало их счастливыми. И мне хотелось такого же счастья… 

Наши миссионерские усилия направлены, главным образом, на молодежь, которая, с одной стороны, кажется сплошь погибающей в бездуховности и пороках, а с другой стороны, представляется чистым, а потому самым удобным полем для катехизатора. Копируя известную методику апостола Павла, мы стремимся с рокером стать рокерами, с байкером – байкерами…. Прекрасно, когда батюшка на приходе ведет кружок карате или сплавляется вместе с потенциальными прихожанами на байдарке. Но не стоит ли вспомнить старую пословицу: к чему попу гармонь, когда у него есть кадило? Гармони ли, электрогитары ли ждет молодой человек от священника? Или все- таки – кадила?

Получив назначение на приход в военном училище, я принялся усиленно ходить по ротам, читать лекции, проводить беседы на вечные как мир нравственные темы. Результат оказался даже не нулевой, скорее, отрицательный. Курсанты видели в священнике замполита, маловлиятельного, но все же начальника, тот есть врага. Ну а проповедь, беседа, лекция - все это воспринималось как специфическая политинформация и сердце не затрагивало ни мало.

Эффективной оказалась приходская повседневность. Назначенные в помощь храму курсанты заинтересовались церковнославянским языком, встали на клирос, начали выходить со свечой на богослужении. Привлекательными оказались самые повседневные приходские дела: накосить травы и наломать березы к празднику Троицы, починить киоты, приготовиться к Пасхе, пойти на крестный ход... Общее дело лучше всего укрепляет дружелюбие прихожан. И даже уборка храма, ремонт становится не принудительной работой, а послушанием, которое, как ни торжественно это звучит, выполняется не из-под палки, а во славу Божию.

Если воспользоваться еще одним литературным образом, это погружение в церковную жизнь происходит примерно так же, как Том Сойер красил забор. Да, быть церковным человеком нелегко. Далеко не все себе можно позволить. Да и трудиться приходиться достаточно много. Но как же это увлекательно и интересно!

Для того, чтобы все это произошло, необходимы годы. Но ведь и семя, о котором говорит Господь, прорастает не сразу. Зато и вырастает из него дерево, в ветвях которого укрываются птицы, а не какой-нибудь безжизненный цветок из яркой пластмассы.