Аспирант МГУ Игорь Ильин — о пути к православию, криптовалюте и семье как точке роста

Игорь Ильин

– Первый вопрос, который хочу задать: как бы ты себя описал? Кто ты есть?

– Я православный христианин, муж, отец, кум, друг, сын, брат и предприниматель.

– Сейчас ты занимаешься криптовалютой. Думаю, что в школе ты даже не мог представить, что такое случится. Кем мечтал стать? 

– Политиком, который отстаивает духовные, семейные, патриотические ценности, помогает стране развиваться, «работает со смыслами». Я хотел «спасти» русский народ от вымирания, остановить культурную деградацию.

– Это привело тебя на исторический факультет МГУ?

– Да. Я хотел понять, что же такое наша страна и какова наша политическая культура, для чего вообще нужны русские, Россия, Православная церковь. Изучая историю, я увидел, как меняются эпохи и технологические уклады. То же происходит и сейчас, только ещё быстрее. Условно говоря, от изобретения электричества до изобретения интернета прошло 150 лет; от внедрения интернета до внедрения блокчейна прошло 30 лет. А от блокчейна до метавселенной, где виртуальная реальность переплетется с повседневной жизнью человека, пройдет лет 15. И вот мы сейчас где-то посередине этого цикла.

– Поэтому ты решил заняться криптовалютой? 

– Эта индустрия впитает в себя триллионы долларов. И те, кто зашел в нее сейчас, понял, как это работает, сильно выиграют. 

– То есть ты хочешь денег?

– Я хочу многодетную семью, и других вариантов создать себе капитал на ее содержание сегодня не вижу. 

– Ты сказал, что шел на исторический факультет в том числе, чтобы понять место Православной церкви в нашей культуре. А в твоей жизни какое место занимает вера и церковь? 

– Я был крещен в детстве, лет в шесть или семь, и с тех пор не причащался до определенного момента. При этом всегда знал, что есть Бог и, что Бог – это Иисус Христос. Но так как все мое окружение было предельно далеко от этого, я думал, что мое время для деятельной веры еще не пришло. Не знал как «войти» в Православие и просто жил как все.

– А как в тебе утвердилось знание, что есть Бог?

– Мне мать сказала. Она сама была далека, но все-таки покрестила меня на всякий случай. Примерно в тот момент она и сказала, что есть Бог, и он все видит. Мне как-то это запало в душу. Я верил, но не ходил в храм. От каких-то грехов меня останавливали не христианские заповеди, а совесть. Я знал, что обманывать нехорошо, что причинять вред другим нельзя. Но это было, скорее, как сентиментальное советское образование: я был кем-то вроде образцового пионера, который чувствует, что нельзя, но не знает, почему.

– А как бы ты сейчас объяснил, почему нельзя грешить и причинять другим вред?

– Можно все, но не все полезно. Даже если брать абсолютно эгоистический расчет меркантильного индивидуалиста, который просто хочет, чтобы ему было хорошо. Грешить нельзя, потому что за все придется расплатиться. Не в товарно-денежном смысле, а потому, что ты нарушаешь внутреннюю структуру своей души.

Я не богослов и у меня небольшой религиозный опыт, но я знаю, что каждый грех отпечатывается на человеке. И если не исповедовать этот грех, то отпечаток будет только углубляться, и, в конце концов, может привести к неизгладимому негативному влиянию на нас.

Я уверен, что духовная жизнь устроена гораздо сложнее, чем я себе это представляю. Но я верю в вечную жизнь и считаю, что грехами мы сами себе «подкладываем свинью». Сами себе вредим и портим весь путь. Это только с точки зрения абсолютного эгоиста и индивидуалиста. А смысл православия выше: он в любви – в жертвенной деятельности и служении.

– Как ты пришел к тому, что главное – это любовь? 

– Это легко сказать, но трудно прочувствовать. Важно разделять разговоры о богословии и живой опыт веры, который можно получить только самому. На мой взгляд, православие познается только через опыт, без него не станешь верующим. Сколько бы ты ни прочитал книг – без личного общения с Богом никогда не станешь православным. Интеллектуальным путем трудно все это постигнуть, но, если ты реально почувствовал хотя бы раз связь с Богом, ты останешься в Церкви.

Есть период неофитства – когда все дары даются как бы в кредит, на пробу. Я помню, как был неофитом – чувствовал ту самую любовь и готов был уйти жить в горы. Я ел одну гречку с водой, плевал на работу, на заработок. И это длилось несколько лет. Со стороны это выглядело как будто я ненормальный герой какого-то американского фильма, который ходит и кричит «Аллилуйя, брат!».

– Как у тебя этот поворот произошел?

– Это было во время учебы в МГУ. Изучая историю разных стран по учебникам советских времен, я все никак не мог понять, что же особенного в России, почему она «права»? Почему я должен болеть за Суворова, который разбил французские войска в Швейцарии – а не за кого-то другого? Отбрасывая то, что я русский и родился в исторической России.

Пытаясь докопаться, я в какой-то момент нащупал Православие. Наверное, есть в нем что-то скрытое от стороннего наблюдателя. И я начал в эту сторону двигаться. Посмотрел, кто чем занимается в публичном пространстве, какие есть общественные движения, организации. Но оказалось, что все они говорили про все, что угодно, кроме Бога. Никаких вразумительных ответов, особенно на вопрос «что делать», не было. И однажды я нашел одну православную организацию. То, что они делали и говорили, мне понравилось.

И я понял, что в ней можно воцерковиться, пожить жизнью православных. Я же не знал, как они должны жить: когда они ходят в храм, когда постятся, какие молитвы читают перед работой, перед едой, как правильно паломничать. Попал в эту организацию, и все сложилось: я стал заниматься общественной деятельностью, к которой себя готовил, параллельно воцерковляясь благодаря окружению.

– А как это отразилось на внутренней жизни? Как ты правильно сказал, есть догматика, а есть личный опыт. Но что же в тебе случилось и подкрепило уверенность в том, что истина – это Христос?

– Это было братское объединение. Люди участвовали в жизни друг друга и вместе развивались духовно. Мы посещали общие собрания, молебны, слушали выступления священников, потом все обсуждали. Это было воцерковление не по книгам, а от сердца к сердцу.

Мы занимались кормлением бездомных, проводили спортивные мероприятия для школьников. Было много не абстрактных дел, а конкретных, которые приносили реальную пользу конкретным людям – их душам, здоровью, моральному и материальному состоянию. Это давало мне смысл жизни на тот момент. Тогда у меня еще не было семьи.

– Сегодня семья есть. Что изменилось?

– В целом ничего. Просто тогда мне не за кого было отвечать, поэтому я мог позволить себе все: поехать в Сирию во время войны, пропадать на каких-то складах. А сейчас есть более зримая и внятная зона ответственности – это то же самое служение, только в семье. Я понимаю, почему многие неправославные люди не заводят семьи – это труд, конечно, работа над собой колоссальная. Ты хочешь отдохнуть, а ребенок постоянно требует внимания. Ты перестаешь принадлежать себе, но взамен получаешь любовь.

Через семью происходит личностный рост. Конечно, у каждого свой путь, но за себя могу сказать, что я исчерпал до свадьбы свой потенциал роста.

– А как объяснить это невоцерковленному человеку, который ничего не знает о православии? Что бы ты мог такому человеку сказать?

– Знаешь, я ведь сначала буквально так и делал – подходил и что-то говорил. Но это оказалось абсолютно бессмысленно. Ты никого одним своим словом, если сам не святой, не пробьешь. А я не святой – так что теперь мне нечего сказать такому человеку.

– Но ведь должны же мы как-то на окружающее пространство воздействовать?

– А хотя знаешь, что? (Смеется) Я придумал. «Займись криптой, Господь с тобой». Так и скажу. Вот это будет реально «бомба».

Беседовал Сергей Витязев