«Плач третьей птицы» - неклассические проблемы современной духовной жизни

Этот текст - ключ к духовной концепции книги. Монахиня N говорит о разных сторонах современной монашеской жизни, говорит откровенно, подчас с мягким юмором, подчас с болью, подчас - с чрезмерной, может быть, резкостью. Говорит о слабостях и немощах сегодняшних монахов, о нестроениях современных монастырей - и о том, как третьей птице все-таки оказаться на другом берегу.

Автор разбирает мифы и стереотипы, которыми окружен иной путь в глазах современного мира, выдвигая на каждый из них свое, подчас небесспорное мнение. Например:

На уход в монастырь нужно брать благословение? Стереотип, не соответствующий реальности. Большинство святых уходили без всякого благословения.

Решение уйти в монастырь нужно проверять в течение какого-то времени? Стереотип. Многие святые слышали призыв Божий, мгновенно бросали свою жизнь и шли вслед за Христом.

Монастырь нужно выбирать, лучше пожить в нем какое-то время, чтобы проверить, подходит ли он?  Стереотип, да еще и культивирующий нашу самость, подход к жизни «мне все должны».

И духовника, и монастырское начальство нужно слушаться беспрекословно, монах (а в идеале - и любой христианин) спасается через абсолютное послушание? Стереотип, обусловленный духовной ленью, желанием избавиться от необходимости думать, принимать решения и нести за них ответственность. «Только тяжко раненный, испытавший болезненность и бесплодность прокрустова руководства, кому, тренируя послушание, лихой духовник благословлял наврать, украсть, разбить стопку монастырских тарелок или съесть на Страстной яйцо, однажды, сквозь объявший душу мрак, понимает: ничье посредничество не освобождает от ответственности; пусть по приказу, но это я, а не он нарушил Пост, прогнал собаку, отверг неполезное общение с другом детства, порвал непрочитанным письмо от мамы».

Несправедливые и жестокие притеснения от начальствующих и братии нужно переносить кротко и с благодарностью, потому что ими Господь учит тебя смирению? Наивреднейший стереотип (эта мысль заслуживает отдельного разговора).

Для спасения нет необходимости в знаниях, нужно лишь очищение сердца и жизнь по Евангелию, сколько среди святых было простецов, даже не обученных грамоте? Стереотип, обусловленный все той же духовной ленью, желанием упростить себе путь. «Невежество (в Древней Руси после принятия христианства - Е.В.) осуждалось хуже греха, потому что, писал один из авторов «Предисловия к покаянию», сборника XII века, «согрешившие каются, а несмысленные, заблудивши в писании книжнем, не имуще трезва и здрава ума, в ересь впадающе, погибают» - что, по замечанию монахини N, мы и видим сегодня среди православных, когда следствием «нынешней темноты, неосведомленности монастырских насельников в Священном  Писании и церковных канонах» являются «обилие ложных мнений, диких пророчеств и слухов, раскольнические и антииерархические настроения» (из Обращения Святейшего Патриарха).

Монах должен быть серьезным, сосредоточенным и плакать о своих грехах? Стереотип. «Чувство юмора необходимо как воздух, особенно монашествующим, в качестве лекарства от спеси»; «говорят, на Афоне веселость монаха служит критерием правильности его подвига»; «преподобный Серафим говаривал: презревший мир всегда весел, а печаль неразлучна со страстями». И все-таки, а как же плач о своих грехах? «Если, сокрушаясь, томя и бия себя, станешь ты каяться и плакать много, то не получишь никакой пользы, - утверждает преподобный Симеон Новый Богослов, - ибо Он есть радость и не согласен входить в дом, где печалятся и скорбят». Но ведь Спаситель никогда не смеялся? «...смех расковывает, то есть временно освобождает - от страха, напряжения, от играния роли, от судорожных корчей уязвленного самолюбия. Верно, что Спаситель никогда не смеялся - но это потому, что, не имея греха, Он всегда оставался свободен».  

Очень важно соблюдать монастырский Устав? Стереотип. Устав вообще не нужен настоящему монаху.

Христианин не должен обличать других людей, их немощи нужно покрывать молчанием и любовью?  Стереотип: «...за демонстрацией розовых очков  и намерения видеть всех хорошими таится тщеславное желание самому казаться ангелочком, великодушным и добрым; апостол Павел не был чрезмерно щепетилен и называл вещи своими именами, упоминая «псов, злых делателей», «лжеапостолов, лукавых» и откровенно сообщая единомысленным: «Александр медник много сделал мне зла», «есть много пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных», «критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые» (эта мысль о необходимости называть грешника грешником, не церемонясь в выражениях, сильно повлияла на дух «Плача...» и потому заслуживает отдельного разбора).

И так далее...

В какой-то момент даже пугаешься: не слишком ли радикально? Особенно когда встречаешь рассуждения вроде: «...Иногда задумываешься, что останется, лишись мы нашего плотного и густого православного быта, с елками и вербами, пасхами и куличами, панагиями и крестными ходами, акафистами нараспев и молебнами; не убаюкивает ли он, не становится ли самодостаточен в своей авторитетной правильности, лишенной кризисов и потрясений, оттесняя Христа за стены размеренного родного уюта», - рассуждения, которые, кажется, «посягают» на «святое святых» православного русского.

Крайности и перегибы в рассуждениях монахини N действительно есть. Но они становятся понятными и оправданными, если уловить ту главную и все объединяющую мысль, которая настойчиво бьется за отдельными рассуждениями то про то, то про это... С чем, собственно, воюет автор? Не с духовниками, у которых якобы не надо брать благословение, и не с Уставом, на который, якобы, надо просто наплевать. Она воюет с формальным подходом к монашеству, с тем, когда воспринимают его как нечто внешнее, как форму жизни, подчиненную определенным правилам, пытаются эти правила как-то описать, структурировать. Это хорошо, это нужно, этим, как признает автор, и святые занимались - можно вспомнить труды свт. Василия Великого, прп. Ефрема Сирина, свт. Игнатия (Брянчанинова) и множество, множество других текстов, освященных Церковью, в которых иноческая жизнь регламентируется и систематизируется...

Но все святые отцы, делавшие это, знали Великую Тайну, которую, кажется, упускают из вида многие наши современники. «Христианство не есть религия в том смысле, в каком религиями называются иудаизм, буддизм или мусульманство, - не система запретов и предписаний, не мудрое учение, не моральный кодекс; христианство - новая жизнь в Духе и Истине, и начинается она с интереса и доверия к Личности Христа <...>; от все более тесного общения с Ним возгорается восторженная вера и непреходящее изумление перед тайнами Откровения». Иночество начинается с того, что Господь позвал, а человек откликнулся. И это не только начало, но и суть монашеского подвига - напряженная личная связь с Живым Богом. Только она - мерило любого устава, только она - критерий всех поступков монаха. Если это уходит, а остается только внешнее - наступает окаменение души, человек становится фарисеем. Если же это есть - то внешние подпорки становятся не нужны, как костыли здоровому человеку. Ничто внешнее уже не нужно, даже то, что почитается безусловной святыней - как в свое время писал свт. Иоанн Златоуст, «по-настоящему, нам не следовало бы иметь и нужды в помощи Писания, а надлежало бы вести жизнь столь чистую, чтобы вместо книг служила нашим душам благодать Духа, и чтобы, как те исписаны чернилами, так и наши сердца были исписаны Духом» (толкование на Евангелие от Матфея).

Если не уловить этой главной мысли книги о необходимости живой связи со Христом и о том, что эта связь преобразит любую немощь, а без этой связи обесценивается все, даже кажущееся подлинным, то многое в «Плаче...» становится непонятным и даже искусительным. К примеру, вся та «чернуха», которую рассказывает автор о настоятелях и настоятельницах, страдающих чрезмерным честолюбием и гордыней, а иногда, судя по рассказам, и какими-то психическими отклонениями; все те леденящие душу подробности из жизни младостарцев, о чем, как с мягким юмором роняет сама автор, «срамно есть и глаголати». Но - все-таки глаголет. Зачем же? Если постоянно держать в голове и сердце главную мысль книги, становится понятным, зачем об этом писать - и почему автор с такой прямо-таки ненавистью обрушивается на безобидную идиллическую книгу для девочек про Ольховский монастырь. Ее страшный вред в том, что монашество изображено там красивым. А это ложь, страшная ложь, которая может сломать человеческую жизнь. «Дай кровь и прими Дух», - говорили святые отцы. Духовная борьба редко бывает красива внешне: когда Спаситель, израненный, избитый, оплеванный и униженный, висел на Кресте, проходящие глумились над ним. Где здесь внешняя красота? Но именно здесь - центр человеческой истории и смысл каждой человеческой жизни.

Никакой внешней красивости в монастырской жизни нет, она рисуется только нашему мечтательному воображению. Епископ Вениамин (Милов) вспоминает о подобных фантазиях так: «...я впервые любовался развешанными по стенам келлии картинами из области иноческой жизни. Природная чувствительность увлекала меня в область мечтаний. Я сам воображал себя послушником, идущим в подряснике по уездному городу и возбужающим одобрительные толки прохожих» (Дневник инока).

Это ожидание внешней красивости может послужить для новоначального инока поводом к разочарованию в монашестве. «Монастырь точно есть место спасения и обитель спасающихся, но то и другое невидимо; видимое же все представляется житейским. Там идут два порядка жизни: один внутренний, а другой внешний. Послушания, какие налагаются в монастыре, все касаются сей внешней жизни. Не знающий, что эти послушания необходимы только потому, что мы приносим в монастырь с собою и тело, и что дело спасения души должно идти среди сих послушаний своим чередом, с первых шагов может отворотиться от монастыря, почитая их несоответствующими своим целям и своему настроению», - писал свт. Феофан Затворник.

Но, как указывает монахиня N, духовная реальность еще страшнее. Монашество некрасиво не только внешне. В определенные моменты оно некрасиво, даже страшно и безобразно и с внутренней стороны: «Чистое благородство христианства, прекрасные порывы духовной жажды повседневно одолеваются низостью, телесностью, готовностью к измене ради вещей суетных и ложных».

Продолжение следует...