Фотомузыка Йозефа Судека (Ч.1)

Мы разные. По-разному живем, чувствуем, мыслим. Разными путями идем. Кто-то легко - ни к чему не стремясь, ни о чем не задумываясь; кто-то мучительно трудно - взбираясь к цели, каждый день падая и поднимаясь вновь. Кто-то ищет любовь, кто-то благополучие, кто-то Бога, кто-то просто покой.

Каждый ищет себя. Некоторые находят: в детях, в любимом, в труде, в молитве... Кто как. У каждого cвой дар.

Но есть те, чей дар - немного иного рода, чей дар - большая редкость. Им не дано порою самых простых вещей: уюта, семьи, теплого домашнего счастья. Они, быть может, не умеют молиться. Но им дано видеть. Видеть больше, чем кому-либо из нас. Впрочем, и мы порой можем узреть, узреть не так уж и мало. Им дан дар поважней - не только увидеть, но и показать. Сделать незримое зримым.

А где дар - там и путь. И сколь странные переулки ведут порой человека к той единственно верной дороге, на которой дар набирает силу, обретает жизнь...

Йозеф Судек родился в чешском городке Колин в 1896 году. Рос, учился, собирался стать переплетчиком, получил соответствующий диплом. Ему было девятнадцать, когда его забрали на фронт - началась Первая мировая. Долгие месяцы войны, тяжелое ранение, госпиталя, потеря правой руки, вердикт - полная неработоспособность. Дом инвалидов. Социальная неустроенность, крах всех перспектив. И в то же время: развитие появившегося еще в детстве интереса к фотографии - просто потому, что любительская камера была едва ли не единственным рабочим инструментом, с которым можно было управиться одной рукой. Случайное знакомство, позже переросшее в дружбу, с фотографом Яромиром Функе. Такое же - почти случайное - поступление в пражскую Школу графических искусств... А дальше - то, о чем не говорят факты, хотя их можно перечислять: вступление в Чешское фотографическое общество, выставки, публикации. Дальше то, чего не объясняют слова, хотя всё можно выразить всего в двух: обретение смысла... Полное растворение, годы самозабвенной, фанатичной работы. Без оглядки на публику, без мыслей об успехе. И при этом - с неизменным успехом во всем. Признание. За десять с небольшим лет обретение статуса самого значимого фотографа Чехии, а заодно - лучшего из всех, кто когда-либо фотографировал ее столицу - Прагу. 

Волшебный город. Фантастически, невероятно красивый. И все же - всего лишь город. Всего лишь череда каменных строений. Но не на фото Судека. На них не камень, на них - жизнь. На них не Прага, на них, даже на самых обыденных видах, - душа Праги.

Он так умел: не сказать ничего о вечном, ничего о Духе. Промолчать. Всего лишь показать обычный вид из обычного окна, но в нем - всю глубину, всю бесконечность мира. В этом суть дара видения, сама его сердцевина. Торжество бессмертного над смертным, вечного - над прахом. Утверждение одухотворенности каждой мельчайшей частицы видимой реальности, а через нее - каждой секунды самой жизни...

Его называли поэтом фотографии. Это верно в том смысле, о котором другой чех, Ян Скацель, писал:

Поэты не изобретают стихов

Поэзия где-то рядом

Она здесь уже давно

Поэт только раскрывает её.

Йозеф Судек и сам говорил: «Открытие - вот что важно. Сначала приходит открытие. За ним - работа. И в результате иногда что-то из этого остается...»

Открыть... Увидеть... Увидеть бесконечное в конечном, почувствовать дыхание Вечной Жизни. Он называл это Музыкой... Музыка вообще играла в его жизни особую роль: он был завсегдатаем концертных залов, своим в музыкальной среде, однажды даже сопровождал в двухмесячном турне по всей Европе Чешский филармонический оркестр. Он восхищался, наслаждался, болел музыкой. Мог десятки раз посетить один и тот же концерт лишь для того, чтоб лучше понять, прочувствовать, раскрыть для себя то или иное произведение. Раз в неделю вечером к нему приходили друзья, знакомые - «поклониться граммофону» - так они это называли. Приходили и слушали пластинки. Бах, Вивальди, Стравинский, Веберн... Традиция этих вечеров не прекращалась никогда - даже в самые тяжелые времена.

И все же Музыка в сознании Судека была и чем-то иным, большим, чем сочетание звуков, гармоний, чувств. Она была той самой Жизнью, которую прозревал он в видимом мире: «Что я искал, когда не мог найти того, чего хотел? Я много путешествовал в поисках новых пейзажей - но я снова здесь и снова толкую о Музыке. В Музыке ты найдешь всё. Музыка должна быть внутри тебя».

Услышать Музыку - внутри и вовне, увидеть и показать работу Духа в повседневном мире... В этом был его дар, его безмолвная молитва. Молитва, которой он посвятил жизнь...

Каждый художник (неважно - слова, звука, образа) отчасти молитвенник, ведь дело его - встреча с Вечностью. И как перед каждым молитвенником, перед ним стоит выбор: мир или монастырь. Балансировать между или отдать себя без остатка. Йозеф Судек свой выбор сделал четко - путь его был, несомненно, монашеским.

Конечно, это не надо понимать буквально - это не был путь святости в прямом, общепринятом смысле слова: в юности Судек много времени проводил в пабах, а та лексика, которой он набрался на фронте, шокировала его интеллигентов-учителей. Не стоит понимать его монашество и как затворничество - он всегда был открыт общению, к тому же со многими людьми его связывали коммерческие отношения. Он много снимал на заказ и по мере того, как рос авторитет Судека-художника, количество этих заказов только увеличивалось. Он почти ни от чего не отказывался - снимал торжества, рекламу. Снимал за деньги. Но никогда - ради денег. Он не был озабочен вопросами собственного благополучия, комфорта, и даже когда зарабатывал более чем достаточно, жил крайне аскетично - почти как нищий. Тридцать лет - большую часть своей творческой жизни - он провел в крошечном деревянном домике, почти лачуге в малостранском районе Праги. Ничего лишнего, необходимый для жизни минимум: кровать, плита, граммофон; и все для работы - приборы, материалы, негативы и десятки, сотни фотографий. Это был его дом, его студия, его келья.

А деньги... Отдавал матери, отдавал сестре. Отдавал тем, кто нуждался - нищим художникам, инвалидам войны, слепым. Особенно слепым - тем, кто не мог узнать мир таким, каким знал его он сам.      

Но дело, впрочем, не в благотворительности и не в аскезе. Дело в устремленности жизни к одной точке, в полной подчиненности её дару и в этом смысле в монастырском её укладе. Про Судека говорили: «Если он не на концерте и не снимает где-нибудь в городе, значит, вы обнаружите его дома за печатью своих фотографий». Со временем уклад этот становился все более определенным, все более строгим. Работа, съемки целый день, а вечером - музыка. Концерт. Граммофон всю ночь напролет. С утра - всё снова... Жить, чтобы увидеть. Жить, чтобы запечатлеть. Изо дня в день. Каждую секунду. Полная поглощенность, неспособность отдавать себя чему-то еще. Неспособность себя поделить даже для того, чтоб получить свою долю земной любви - никогда в жизни Судека не было любимой женщины, ни одной интрижки - и то не было.

И лишь все дни в ожидании момента, когда суть, красота, Музыка жизни обнаружит себя. А следом - работа. Попытка остановить мгновение, запечатлев его уже навсегда, сделав видимым для всех. Порой на это уходили месяцы, годы. Снимая свою знаменитую серию фотографий Собора св. Витта, Судек мог упорно ждать правильного, нужного ему освещения, зная, что дней, которые дадут ему такой свет, два или три в году. В поисках нужного ракурса он - однорукий, «неработоспособный инвалид», - таща за собой тяжелую уже далеко не любительскую камеру, взбирался на строительные леса. Нередко во время таких восхождений он случайно повреждал в камере фотопластину. Тогда он спускался вниз, менял ее - и восхождение начиналось заново. Порой освещение тем временем успевало поменяться, и Судек ждал снова - неделю, месяц, год - сколько требовалось.

А после - печать. Специфическая трудоемкая технология. Особые, свои для каждого снимка пропорции реактивов. Именно поэтому любая репродукция работ Судека - условна. Именно поэтому оригинальные отпечатки ценятся сегодня на вес золота...

Продолжение следует... 

За предоставление этого материала благодарим журнал «Паруслов»