Существует ли в России народное единство?

М. И. Скотти. Минин и Пожарский, 1850

Чтобы не получить в лоб сразу же, скажу: я тоже живу в России, мне так же непросто в социально-экономическом плане, иногда в сердцах я ругаю «это государство» и периодически мечтаю не видеть своих сограждан — хотя бы во время поездки в метро в час пик. И знаю, как трудно любить страну, которую критикуют так часто, что есть соблазн согласиться и проклясть. Не буду говорить слова о матери и родине — все и так понятно, даже до того, что слова эти стали уже общим местом, лишенным глубины.

Если говорить о народном единстве, нужно сначала определиться с пониманием этого словосочетания. Пафосное и немного тяжеловесное, оно придавливает своим значением, рождая в голове одну ассоциацию — народ, объятый единым порывом, праведным гневом, с оружием в руках обороняется от какого-то страшного врага. У всего народа на лицах серьезное выражение, и почти все в этом народе похожи на Минина и Пожарского с картины Михаила Ивановича Скотти. Да, а еще обязательны флаги и хоругви. В общем, какая-то государственная или сакральная символика, выдающая причастность народного единства к чему-то не простому, высшему. На самом же деле, такая картина пришла из коллективного бессознательного, из периода обучения в школе, из советского прошлого. И это нормально. Вряд ли кому-то легко представлять себе в качестве единого целого чересчур ухоженных мужчин из рекламы часов или автомобилей, неработающих и много пьющих пролетариев из моногородов, молчаливых крестьян, давно не пахавших землю, да и мало ли кого еще — тех же гастарбайтеров в их вечных оранжевых спецовках, например. А ведь и они народ, как ни крути.

Всех нас, современных, трудно представить под едиными знаменами, потому что единство — это как война. Оно не может проявляться всегда — именно в архетипическом своем виде не может. Это было бы странно. Единство становится видным при возникновении общего врага, которого нужно победить любой ценой. И на такое единство наш народ (сколько не было бы у него проблем и внутренних противоречий) способен. Может быть, не все встанут под знамена, но ведь, думаю, и во времена Минина и Пожарского не все с вилами гнали иноплеменников из Кремля. Кто-то трусливо прятался по теремам, кто-то предательски бежал вместе с врагами, кто-то философски смотрел на все это со стороны.

Вспомним жаркое лето 2010 года, когда в России горело все, даже реки. Огонь был врагом. И на оборону от него встали все: от мала до велика. И мужики с лопатами, и рафинированные девы с маникюром. И те, у которых горело, и те, до которых еще не догорело, но к тому шло. Погорельцы селились у своих соседей в уцелевших селах и деревнях, несмотря на то, что в обычных обстоятельствах это, наверное, казалось бы фантастическим проявлением человеколюбия. Хотя в обстоятельствах единства, то есть войны, подобное — норма.

Получается, что для спасения необходима война. Не зря умные и грустные люди говорят об этом — иногда тихо, иногда громко. Потрясение, которое вытряхивает из человека то лучшее, что в нем есть. И он становится един с теми, кто понимает его чересчур хорошо — из-за подобной же встряски. Но — внимание, парадокс! — умные и радостные люди говорят о том, что как только заходит речь о необходимости войны, все — и власть, и народ — ЕДИНЫ в том, что не надо ее…

И еще несколько слов — о празднике, который в России стал государственным вновь — о Дне народного единства, о 4 ноября. В этот день вспоминается изгнание поляков из Москвы в 1612 году, окончание Смутного времени. Пожарский и Минин, Казанская икона Божией Матери. Единство, которое было бы невозможным без веры людей в Бога или хотя бы во что-то доброе и незыблемое. Пусть будет — в идеалы.

Часто можно слышать горькие или ернические высказывания о Дне народного единства. С 2005 года, с того момента, как этот праздник был учрежден, не утихают споры вокруг него. В основном все размышляют о том, нужен ли он и каким образом сможет объединить народ. Мне кажется, для начала самым простым: 4-е ноября — еще один повод серьезно подумать о существовании или несуществовании национального единства. Всем вместе. Что само по себе — объединяет. Как неравнодушие, как общая беда. Или общая радость.

Вместо постскриптума. А еще я сознательно не говорю о национализме и его проявлениях в День народного единства и не только в этот день. Потому что национализм к единству не имеет никакого отношения, так же, как любое проявление расизма — к национальной идее. Нация, состоящая из многообразных национальностей, способна объединятся во времена войн и катаклизмов. Потому что когда тебе больно, неважен цвет кожи и разрез глаз того, кто тебе поможет. 

Впервые опубликовано 3 ноября 2011 года