О смехе серьезно (часть первая)
Какой человек не любит посмеяться над веселой шуткой, анекдотом или просто смешной ситуацией! Смех и веселье почти всегда сопутствуют друг другу, свидетельствуют или об остроумии говорящего (отсутствие чувства юмора в человеке мы всегда рассматриваем как недостаток), или о хорошем расположении духа, радостном настроении человека, а иногда и о его «лёгкости в мыслях необыкновенной» (тогда в народе обычно вспоминают пословицу: «Смех без причины - признак... »), впрочем, также на ум приходит старый афоризм, принадлежащий Н.М. Карамзину: «Смеяться, право, не грешно над всем, что кажется смешно» (Послание к А.С. Плещееву).
Н.М. Карамзин
Смех для нас естественное, абсолютно нормальное, даже необходимое в жизни, явление. Но тогда какая народная мудрость заключается в поговорке «и смех и грех»? Жизнерадостный, беспечный (т.е. без печали, беззаботный) детский смех вызывает у нас чувство умиления; «сквозь слёзы» или над самим собой тоже вредным не назовешь. Но есть другой – унижающий человеческое достоинство, злорадный, гневный, саркастический (этих тем в данной статье мы касаться не будем), и, наверное, самый страшный - душепагубный. Вопрос это достаточно сложный и спорный. Так, например, считается, что карнавальный, «амбивалентный», «убивающе-возрождающий» и т.п. смех, описанный М.М. Бахтиным, свойственен скоморошеству. На наш взгляд, вряд ли скоморохи «смеялись смехом» раблезианским…
Итак, «смеяться ... грешно» или нет – вот в чем вопрос! Церковь дает нам однозначный ответ: «да, грешно!». Но не стоит гневно осуждать, сердито возражать, бурно спорить, следует просто задуматься, что стоит за этим, каковы причины столь строго отношения к смеху.
С кем, зачем и почему на протяжении многих столетий боролась Церковь? Боролась с теми, кто веселил народ в «игрищные праздники» (скорбели попы и протопопы о завивании венков на Троицу, ряжении на святки, массовых гуляниях во время масленицы) - балагурами, плясунами и певцами, без которых не обходился ни один пир, ни одна свадьба, то есть со скоморохами.
Скоморошество - явление народной внецерковной и внерелигиозной культуры. Скоморохи – «бродячий народ», который развлекал публику музыкой, игрой на разных инструментах, акробатическими трюками, показом фокусов и т.п.
Свою генеалогию они ведут от византийских скоммархов, имевших разнообразный потешный репертуар, но первое упоминание о них относится к V - VI вв. до н.э. В Риме это сословие называлось «актерами» и презиралось: «выступить в качестве актера ... означало для свободного гражданина уронить свою честь»[i].
Также «актеры» были известны в Византии, и тоже поставлены вне общества, согласно церковным законам им запрещалось входить в церковь. В византийском житии аввы Симеона показывается, что искусство актеров не только осуждается, но и наказуется Богом.
Как-то юродивый Симеон увидел мимов в театре, «желая воспрепятствовать подобному злу .., как только увидел, что фокусник начал нечестивое дело свое, метнул в правую руку его камешек, начертав на нем крест, и тот сделался сухорук»[ii].
Святитель Иоанн Златоуст
С презрением отзывался о мимах («лицедеях») Василий Кесарийский (IV в.). Многие сочинения свт. Иоанна Златоуста (IV в.) были направлены против легкомысленного и пустого времяпрепровождения, безнравственных зрелищ, он сурово осуждал искусство актеров, светскую музыку, которые лишь портили нравы, театр он называл «постройками дьявола», а театральные представления «торжищем бесов».
Преподобный Ефрем Сирин
Один из великих учителей Церкви IV в. Ефрем Сирин провозглашал: «Горе тем иже пьють вино с гусльми...»[iii]. В его же поучении, переделанном на русский лад, говорится, что Христос посредством пророков и апостолов призывает нас, «а дьявол зовет гусльми и плесце и песньми неприязненными и свирельми». Бог вещает: приидите ко мне вси, и никто не двинется; а дьявол устроит сборище (заречет сбор), и много набирает охотников. Заповедай пост и бденье - все ужаснутся и убегут, а скажи «пирове ли, вечеря ли, песни приязны, то все готовы будут и потекут, аки крылаты»[iv].
Преподобный Иоанн Лествичник
Писания святых отцов учат, что в смехе и шутках таится блуд. Преподобный Иоанн Лествичник в своем главном произведении «Лествица райская» провозглашает: «Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач: то без сомнения ничто столько ни противится ему, как смех», ведь он «иногда рождается от беса блуда; а иногда от тщеславия <...>, иногда же смех рождается и от наслаждения». Таким образом, с аскетической точки зрения, услаждающийся смехом, и тот, кто говорит смешное, оскверняют свою душу, «вместо камней бросает хлебом на пса сластолюбия; по-видимому он отгоняет его, но самым делом привлекает его к себе»[v].
На протяжении многих веков церковь преследовала «бесовские игралища и позорища» как действо, способствующее «разжению блудных нечистот и прочих грехопадений» и преводящее к «душепагубному греху». И это понятно, так как часто глумотворцы-острословы тешили люд непристойными фарсами, в скоморошечьем фольклоре, непристойных плясках был силен эротический мотив: они пели «песни всескверные», «сладострастные» с «вихляниями» и «кривляниями», показывая «срамные уды», и весь это «глум» и «блуд» сопровождался сквернословием и «матерной лаей»[vi], пьянством и драками.
Уже в XI веке в «Повести временных лет» скоморошество резко порицалось: «Сими дьявол лстить и другыми, всячьскыми лестьми превабляя (т.е удаляя, отвращая) ны от Бога, трубами и скоморохы, гусльми и русальи».
Не обошли эту тему и древнерусские жития. Так, в житии Феодосия Печерского говорится о том, как пришел однажды святой монах к князю и застал у него «множество музыкантов, играющих перед ним: одни играли на гуслях, другие били в органы, а иные свистели в замары, и так все играли и веселились, как это принято у князей»[vii]. Увидев все это, преподобный не стал гнать скоморохов, бросать их инструменты в огонь или бранить князя, от только грустно спросил его: «То будеть ли сице на ономъ свете?» Князь «прослезился», «и с тех пор, если и призывал к себе музыкантов (курсив мой. - М.Л.), то, узнав о приходе блаженного, приказывал им прекращать игру»[viii]. То есть от увеселений не отказался, но из уважения к святому все-таки останавливал «игрецов».
В «Житии Сергия Радонежского» Епифаний Премудрый описывает, как после вечерни блаженный обходил кельи и «егда же слышаше беседующа два, или трие съшедшеся вкупе, или смехы тъкуща, о сем убо негодоваше и зело не тръпя таковыя вещи...»[ix].
Итак, ни в одном как византийском, так и древнерусском литературном памятнике мы не встретим святого смеющимся или веселящимся, так и в Евангелии, как отмечал еще Иоанна Златоуст, Христос никогда не смеется, равно как и Его Пречистая Матерь. Сам Господь наш Спаситель мира грозит вечною горестию любящим смехотворство: «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете» (Лк, 6, 25); в Ветхом Завете о смехе сказано – «глупость!» и «сетование лучше смеха, потому что при печали лица сердце делается лучше» (Еккл 2, 2; 7, 3), ибо «смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом» (Еккл. 7, 6); ибо «сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья» (Еккл. 7, 3-4), ибо «глупый в смехе возвышает голос свой, а муж благоразумный едва тихо улыбнется...» (Сир. 21, 19-20, 23, 29*).
Поэтому и святой никогда не смеется (а вот бесы, демон, часто изображаются хохочущими), он совершает свои подвиги ради Христа, переносит страшные мучения во имя Христа, действует подобно Христу. Именно к этому и призывала вся древнерусская литература - направить все свои помыслы к Богу. В веселье же человек забывает о Боге, о спасении своей души - тут-то и подстерегают православных христиан соблазны, «дьявольские искушения» и Страшный суд для них неминуем.
Впрочем, не только за смех и веселье, которые несли с собой скоморохи, их сурово порицали и жестоко преследовали. Наряду с волхвами они считались слугами дьявола: «Умысли сатана, како отвратити людей от церкви, и, собрав беси, преобрази в человеки и идяше в сборе велице упестрене в град и вси бияху в бубны, друзии в козици и в свирели и инии, возложьше на яскураты, идяху на злоумысление к человеком; мнози же оставивши церковь и на позоры бесов течаху». Прозорливые мнихи видели, как лукавые бесы невидимо били христиан железными палицами отгоняя их от Божьего храма к играм и «ужами за сердце почепише и влечаху»[x].
Довольно часто действия скоморохов расценивались как «дьявольские ухищрения», с помощью которых они наводили на людей порчу.
Так, в одной слободе «придоша скомороси, начаша играти во всякие свои игры и глумитися всякими глумы, яко же их дьявол научил на прелесть малоумным человеком». И стали «глумотворцы» за свои глумления требовать мзду у Наталии, жены слободского слуги Якова Дементьева. «Она же отврати от них лице свое благоумное и отвече им: глумления вашего зрети не хощу и игры бесовские не слушаю и денег не дам». За это злые скоморохи «разпыхавшеся на нея ... наведоша на нея болезнь люту, яко и лице ея обратися в тыл» (т.е. стала кривошеей). И только молитвы к преподобному Сергию чудотворцу смогли исцелить красавицу Наталью[xi].
Однако от времени Владимира и вплоть до конца XVI столетия скоморох был незаменимой фигурой великокняжеских, а потом государевых развлечений. Один из бывших царедворцев Ивана Грозного вспоминал о том, как государь, «упившись, начал со скоморохами в машкарах (масках) плясать и сущие пирующие с ним»[xii]. Кстати, обычай этот надевать «личины» и «хари» был известен с древних времен, еще в XIII веке митрополит Кирилл осуждал «позоры некаки бесовские со свистанием, и кличем, и воплем»[xiii]. В 1571 г. скоморохи стали входить в придворный штат, чтобы обслуживать придворные зрелища в специальном Потешном чулане (в 1613 г. Потешный чулан был заменен Потешной палатой - первое театральное помещение в России). «Во дворце были веселые гусельники, скрипичники, домрачеи, цымбальники, органисты; штат двора составляли ... дураки-шуты и дураки-шутихи, карлы и карлицы, потешавшие высоких особ своими шалостями»[xiv]. О шутах, которые развлекали знатных московитов, писал в своих дневниках С. Маскевич: «Шуты … тешат их Русскими плясками, кривляясь как скоморохи на канате, и песнями, большею частию бесстыдными. Иногда же, в подражание нашим обычаям, приказывают играть на лирах»[xv].
Тем не менее, Домострой рассматривал смех как нечто недостойное христианина: «Аще скаредныя речи и блудные срамословие, и смехотворение, и всякое глумление или гусли и плесание и плескание, и скокание, и всякие игры и песни бесовские - тогда якоже дым отгонит пчелы, такоже и отыдут аггели Божии от тоя трапезы и смрадныя беседы, и возрадуются беси»[xvi]. Церковь так же резко осуждала различные народные игрища и увеселения («глумы»), расценивая их как «тьму бесовскую» и языческую скверну, а пляски считала делом неприличным. Так, по церковным воззрениям, пляски, особенно женские, душепагубны. «О, злое проклятое писание. О, лукавые жены, многовертимое плясание! Пляшущи то жена прелюбодейца диавола, супруга адова, невестасатанинина; ви бо любящи плясани бесчестие Иоану Предтече творят – со Иродьею неугасимый огнь и неусыпаяй червь осудить!» Даже смотреть на пляски считалось предосудительным: «Не зрите плясания и иные бесовских всяких игр злых прелестных да не прельщены будете, зряще и слушающе игор всяких бесовских; таковыя суть нарекутся сатанины любовницы»[xvii].
В XVII веке гонения на скоморохов, которые приходили на различные праздники и приносили с собой веселье и смех, усиливаются, их выселяют на окраины страны, а инструменты (домры, сопели, волынки, бубны и т.п.), маски, скоморошьи платья отбирались и сжигались (кстати, при Михаиле Федоровиче в Москве однажды было сожжено пять возов музыкальных инструментов).
В 1627 г. патриарх Филарет указом запретил ряженье, колядованье и прочие обрядовые игры. В 1628 г. был очередной издан указ, направленный против скоморохов: «Чтоб с кобылками не ходили и на игрища б мирские люди не сходились, и тем бы смуты православным не было»[xviii].
В 1636 г. патриарх Иосиф вменил в обязанности попам и церковным старостам бороться со скоморохами и играми, а начиная с 1648 г. были изданы специальные грамоты, которые категорически запрещали выступать скоморохам перед народом на праздниках с музыкальными инструментами и устраивать представления с плясовыми медведями и дрессированными собаками под страхом суровых телесных наказаний для ослушников.
Протопоп Аввакум
На свадьбе царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской (1648) не было традиционных торжеств и обычных шумных забав, так как по настоянию Вонифатьева решено было «молением и запрещением устрои не быти в оно брачное время смеху никаковому, ниже кощунам, ни бесовским играниям, ни песниям студным, ни сопелному, ни трубному козлогласованию». Столь строгое отношение к скоморохам в жизни нашло отражение и в агиографической литературе второй половины XVII века, а именно: в житиях протопопа Аввакума и Ивана Неронова.
«Придоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един и медведей двух великих отнял, - одново ушиб, и паки ожил, а другово отпустил в поле»[xix]. Скоморохи с их песнями, плясками, представлениями с медведями казались Аввакуму символом разврата, неверия и язычества. Свой поступок он объясняет буквально в двух словах «по Христе ревнуя», то есть борясь с «дьявольскими прельщениями» и «бесовскими игрищами», которые мешают нравственному совершенствованию - главному условию для спасения души. Иван Неронов действует столь же решительно, что и Аввакум, и был также сурово наказан - праздничная толпа обозлилась на обличения юноши и жестоко расправилась с ним. Описание столкновения со скоморохами и последовавшего жестокого наказания приобретает в его житии вид мартирия: «Бе же в граде том научением диавольским множество скомрахов, иже хождаху по стогнам града с бубны и с домрами и с медведьми. Иоанн же непрестанно запрещаше им, да останутся таковаго злаго обычая и смехотворных игралищ, яже не суть угодна Богу, и сокрушаше их бубны и домры. Они же, гнева на нь и ярости исполняющеся, бияху Божия иерея. И многа страдания от скомарахов онех, яко от слуг сатанинских, поъемляше»[xx]. Но следует признать, что мучения были ненапрасны, так как вскоре некоторые из них «оставляхуся от того злаго дела, и в покаяние прихождаху... И помалу преставаху людие от тех злых обыкновений и прихождаху в чувство»[xxi]. Таким образом, он одерживает победу над «бесовскими слугами», в чем агиограф видит его несомненную заслугу. Чем закончилась судьба скоморохов, побывавших в селе, где священствовал Аввакум, мы не знаем: может они пошли дальше веселить народ, а может, как в житии Ивана Неронова - покаялись.
Не побоялся также Иван Неронов обличить самого архиерея, когда во время праздника Рождества Христова увидел, что из его дома архиерея выходили ряженые в масках «по подобию демонских зраков»[xxii], он “разжегся духом, нача обличати их с дерзновением, глаголя сице: «Не мню, дабы сей дом архиереев был, ибо архиереи поставлени суть от Бога пасти стадо Христово, и учити люди Божия, еже огребатися всякаго зла и ошаятися бесовских игралищ, а сии, от дому сего исходящии и бесовскому игралищу внемлющи и споследствующии, не суть научени страха Божия и творится сами бесу игралища»[xxiii]. За это отрока жестоко избили, но он, как и положено святому страстотерпцу, с радостью принимает мучения: «И тако сражающеся, многи раны скомрахов, бесовских слуг, приемляше Иоанн и ученицы его, и носяще страдание на теле своем, яко некий дар, с радостию, кровию обагрени, ели живы, в дом возвращахуся»[xxiv].
По разному описывается столкновение со скоморохами у Нестора, Аввакума и в житии Ивана Неронова, но цель их одна - показать всю богопротивность скоморошьих увеселений, суетность и ничтожность мирских наслаждений. Основной смысл любого житийного произведения как раз и заключался в наставлении, призыве к духовному совершенствованию человека. Повествуя о подвигах святых подвижников, житие должно было побуждать “к ревности души людей боголюбивых, призывая их к свершению подобных же деяний”[xxv].
* Из неканонической книги Премудрости И. Сираха.
[i] Словарь античности. - М., 1989. - С.21.
[ii] Житие и деяния аввы Симеона, Юродивого Христа ради//Византийские легенды.- М.,1972.- С.71.
[iii] Архангельский А.С. Творения отцов церкви в древне-русской письменной письменности. - Казань, 1889.-Вып.4.-С.59.
[iv] Костомаров Н.И., Забелин И.Е. О жизни, быте и нравах русского народа. - М., 1996. - С 110.
[v] Лествица преп. Иоанна, игумена Синайской горы. - Сергиев Посад, 1908. - С. 77, 183, 78.
[vi] Забияко А.П. История древнерусской культуры. - М., 1995. - С. 208.
[vii] Житие Феодосия Печерского //Древнерусские предания (XI-XVIвв.). - М.,1982. - С. 69.
[viii] Там же, с. 69.
[ix] Житие Сергия Радонежского //Древнерусские предания (XI-XVIвв.). - М.,1982. - С.243-244.
[x] Костомаров Н.И., Забелин И.Е., с.112.
[xi] Книга о чудесах преп. Сергия. Творения Симона Азарьина // Памятники письменности и искусства.-СПб.,1888.-Т.LXX.-С.47.
[xii] Забияко А.П., с. 207.
[xiii] Костомаров Н.И., Забелин И.Е., с.111.
[xiv] Там же, с.114.
[xv] Дневник Маскевича (1594-1621) //Сказания современников о Дмитрии Самозванце. – СПб., 1859. – Ч. 2. – С. 51.
[xvi] Домострой //ПЛДР. Сер. XVI в. - М., 1985. - С. 80.
[xvii] Костомаров Н. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. – М., 1993. – С. 190.
[xviii] Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. - СПб., 1841.-Т.3,№92.-С.96.
[xix] Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения. - М., 1934. - С.76.
[xx] Материалы для истории раскола за первое время его существования.-М.,1875.-Т.1.-С.260.
[xxi] Там же, с. 261.
[xxii] Там же, с. 246.
[xxiii] Там же, с. 246-247.
[xxiv] Там же, с. 261.
[xxv] “Жизнь, деяния и подвиги святого отца нашего и исповедника Михаила, пресвитера и синкелла града Иерусалима // Византийские легенды, с. 114.
