Осколки памяти о Великой войне

Александр Решидеович, на протяжении последних двух десятилетий в республиках бывшего Советского Союза, в том числе и в России, историческая память о Великой Отечественной войне сохраняется по-разному. Как Вы оцениваете нынешнее положение?

Для начала давайте определимся, что мы имеем в виду, говоря об исторической памяти. В первую очередь, это, конечно, представления людей о событиях прошлого, а, во-вторых, это усилия государства по поддержанию или, напротив, переформатированию этой памяти. И здесь существуют серьезные расхождения. Так, для людей, у подавляющего большинства которых есть родные, или лично участвовавшие в Великой Отечественной войне, либо, как минимум, помнящие, память об этих событиях отечественной истории остается очень важной. И это то, что до сих пор объединяет народы постсоветского пространства на негосударственном уровне, поскольку праздник 9 мая для абсолютного большинства остается праздником и, в отличие от того же 12 июня, не требует никаких дополнительных объяснений.

С другой стороны, в случае с государственными программами по сохранению или изменению исторической памяти мы имеем дело с политической составляющей. И ряд постсоветских республик — страны Прибалтики, Молдавия, Грузия и Украина (особенно периода Ющенко) — для того, чтобы максимально дистанцировать свою политику от Москвы, чтобы выстроить идеологическую конструкцию, где Россия выступает в качестве оппонента, а не союзника, активно занимаются переформатированием исторической памяти.

А каковы основные методы этой деятельности?

Способы достаточно просты. Это создание новых национальных «героев», такие как, например, легионеры СС в Прибалтике или ОУНовцы на Украине, с параллельным утверждением концепции «советской оккупации», которая якобы предшествовала войне, и неадекватного представления о сталинских репрессиях как о «геноциде». И все это в итоге также используется для нынешнего политического дистанцирования от России. Есть еще один момент, который актуален для Латвии и Эстонии — это проблема «неграждан», когда значительная часть населения — населения русскоязычного — отстранено от участия в политической жизни страны, ограничено в определенных экономических концепции правах и так далее. Историко-идеологическим «обоснованием» этого массового нарушения элементарных прав человека как раз и являются концепции «советской оккупации» и «геноцида».

Но ведь даже в Прибалтике значительная часть тех же латышей и эстонцев сегодня также являются потомками советских солдат. Каким образом мифологизация истории влияет на этих людей?

Действительно, людям старшего и среднего возраста не так просто навязать переформатирование исторической памяти. И именно поэтому работа, в первую очередь, ведется с молодежью. Приведу пример Молдавии, где в течение последних десятилетий история, в основном, преподавалась по учебникам «История румын» (за исключением периода правления президента Воронина). Кроме того, осуществляется серьезное информационное воздействие на общество путем выстраивания образа врага, которым запугиваются обыватели титульной национальности. В итоге в обществе происходит серьезное этническое размежевание, наиболее яркий и даже гротесковый пример которого мы видим в той же Прибалтике, где специальные службы наподобие Полиции безопасности Эстонии и Бюро защиты Конституции Латвии издают ежегодные отчеты с перечислением «врагов» и примеров «подрывной литературы». Впрочем, во многих других постсоветских государствах подобные процессы протекают в менее явной форме, хотя их суть остается той же.

А как институциализирована эта работа?

В ряде постсоветских стран действуют специализированные историко-политические структуры, занимающиеся «научным» обеспечением заданных идеологических тезисов, в том числе и относительно памяти о Великой Отечественной войне. Кроме прибалтийских республик, подобная структура была создана на Украине при Ющенко — Институт национальной памяти, однако сегодня он приобрел большую академичность и перестал быть инструментом исторической политики. Была предпринята попытка создания подобного института в Молдавии, правда, пока она закончилась ничем. Нельзя не упомянуть и активную псевдомузейную работу, для примера приведу Музей советской оккупации в Риге, а также Музей голодомора в Киеве. Помимо этого, в большинстве постсоветских республик существуют общественные организации, также занимающиеся переформатированием исторической памяти, подгонкой ее под заданные идеологические рамки.

Недавно прекратила свою деятельность Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России при президенте Российской Федерации. Каковы, на Ваш взгляд, результаты ее работы?

Скажу прямо, это была довольно специфическая бюрократическая структура, которая за несколько лет своего существования так и не сформировала свой пул экспертов, практически не работала с сообществом историков и общественным мнением. Возникла она потому, что российские власти наконец осознали наличие проблемы политически конъюнктурного использования истории против нашей страны, в том числе на международном уровне. Однако конкретные задачи, которые должна была бы решать Комиссия, так и не были сформулированы и уже к 2011 году смысл ее деятельности был исчерпан. Хотя нельзя сказать, что не было сделано ничего. Так, благодаря Комиссии был интенсифицирован процесс рассекречивания архивных документов, был издан ряд важных научных работ. Были, правда, и откровенно некачественные издания, такие, как сборник «К 70-летию начала Второй мировой войны», вышедший в 2009 году и изобилующий ссылками из Википедии и откровенными ляпами. Впрочем, это свидетельствует не столько о проблемах Комиссии, сколько о плачевном, полуразрушенном состоянии отечественной исторической науки в целом.

И как же в итоге сегодня в России ведется работа по сохранению исторической памяти о Великой Отечественной войне в общественном сознании?

Существует немало общественных организаций, поисковых отрядов, отдельных людей, которые собирают воспоминания ветеранов, издают их, но все это — не результат какой-либо целенаправленной и осмысленной поддержки государства, а общественная инициатива. И при этом на государственном уровне мы видим поддержку просто чудовищных проектов отечественного кинематографа, которые в корне искажают подлинную картину Великой Отечественной войны, а советские воины представлены в них уголовниками и изуверами. Сюда можно отнести такие фильмы, как «Сволочи», «4 дня в мае» и, наконец, «Служу Советскому Союзу», показ которого запланирован на 22 июня. В целом все это выглядит откровенным затаптыванием памяти о войне и провокацией. Замечу: финансирование подобных фильмов проходит по статье «патриотическое воспитание». Причем если бы оно осуществлялось с условием возврата государственных средств в результате окупаемости, никто бы такое кино снимать бы не стал, поскольку подавляющее большинство из них проваливается в прокате.

На этой неделе состоялось учредительное собрание Российского исторического общества. Повлияет ли это на сложившуюся ситуацию?

Я надеюсь, повлияет, особенно если Российское историческое общество сможет обеспечить поддержку издания работ российских историков как в нашей стране, так и за рубежом, подготовку и проведения исторических выставок и других мероприятий. Это то, чего так остро нам сейчас не хватает.