Анна
Сначала она вспомнила, как вручая юбиляру букет, неловко встала, порвав черные колготки в неприличном месте. Как потом после бокала шампанского в рваных этих и поползших колготах лихо пританцовывала на подиуме. Но это была сущая мелочь, пустяки.
Потом вдруг всплыл в голове её собственный, залихватский хохот и смущенное лицо Виктора Ивановича, нового начальника отдела маркетинга, высокого, молодого, с кротким карим огнем под пушистыми бровями.
Потом были песни, в караоке.
«Милая моя, солнышко лесное», – трогательно тянула Анна Аркадьевна, не проверив даже - не застряло ли какого подлого листа петрушки между вторым и третьим зубом, в том неудачном промежутке, до которого никак не доходили руки.
И, наконец, опрокинув прочие музыкально-самодеятельные подробности вечера, восстало из памяти самое страшное…
Доверительный разговор в темном углу, в котором Анна Аркадьевна успела рассказать Виктору Ивановичу всю свою жизнь, начиная лет с пяти. Жизнь оказалась страшной и безрадостной. Потом - долгий, мокрый поцелуй с её собственной, пьяной и гадкой инициативой под столом и его интеллигентное сопротивление в полумраке банкетного зала…
Кульминацией вечера было постыдное бегство Виктора Ивановича, прикрытое каким-то ничтожным для расставания только что обретших друг друга сердец поводом. Анна Аркадьевна, подогреваемая шестью коктейлями бэ 52, самоотверженно пошла за ним и, измученная высокими каблуками и томлением женской души, ковыляла сзади, бубня, как Ванька Жуков что-то вроде: «Милый Виктор Иванович, забери меня отсюда!»
Виктор Иванович был и в самом деле милым, не бросив даму на улице, а усадив её в такси, что было еще более унизительно, чем бросить её в ночи и слякоти в рваных колготах, так как окончательно лишало историю какого-либо благородного драматизма…
Анна Аркадьевна застонала от той боли, которую произвело столкновение её духовных ценностей со вчерашними практическими результатами, и повернулась лицом к стене.
Дело в том, что вчера Анна Аркадьевна была не так уж честна сама с собой. Это был такой побочный эффект алкоголя, когда ей вдруг хотелось чувствовать себя несчастной и утонченной женщиной, так и не обретшей своего счастья в этом жестоком гендерном мире.
Между тем, на кухне уже весело скребло по тарелкам ножами её семейство – муж и десятилетний сын Славка.
Анна Аркадьевна встала, подошла к окну… Светило солнце, внизу весело блестели лужи. Молодая дворничиха, виляя бедрами, катила дребезжащую тележку.
- Ладно, что теперь… не под поезд же бросаться, - подумала Анна Аркадьевна, с хозяйским удовлетворением пощупав себя в области груди. – До понедельника все уляжется, забудется как-нибудь… Тоже мне, офицерская честь!
Она запахнула халат, сунула ноги в тапочки и бодро пошла на кухню.
- Сколько раз тебе говорить, чтоб не сутулился за столом! – шлепнула она по спине сына Славку. – И так как крючок!
Анна Аркадьевна подошла к мойке и принялась раздраженно и энергично греметь тарелками и ножами, параллельно вытирая тряпкой стол.
Муж с улыбкой обожания смотрел на её быстрые маленькие руки с красным маникюром, на круглые розовые пятки, выглядывающие из под длинного халата, и по его грузному, уставшему за неделю организму медленно разливалось ощущение семейного счастья.
