Кругом русская речь. Несколько дней в Германии и Дании

Скоро услышали русскую речь

Моя бывшая ученица вышла замуж за датчанина, живущего в самом северном (из материковых) городе Германии — Фленсбурге, и теперь живет там. Она очень звала нас с женой приехать летом в гости, что мы и сделали. Благодаря этой Ане и ее мужу Миккелю, мы хорошо представляли, что нам стоит посмотреть, куда съездить. Мы совсем не знаем немецкого языка, а наш английский оставляет желать лучшего. И Аня нам сказала: «Прислушивайтесь, и вы наверняка — во всяком случае, если будете в большом городе, — услышите русскую речь».

Вид на ратушу. Кафе у канала

Так и случилось. Как только мы прилетели в Гамбург, то без труда нашли, где садиться на S-бан (электричку, в отличие от U-бан, метро), чтобы ехать на центральный вокзал. А там никаких касс, одни автоматы. И я по интонации почувствовал, что в семье, стоящей у автомата, говорят по-русски. Нам помогли купить билет, но не смогли объяснить, как надо пересаживаться на Хауптбанхофе (центральном вокзале). В этом помогли две молодые русские женщины, которые оказались в вагоне напротив нас. Они увлеченно разговаривали друг с другом, пока их сыновья, подростки, говорящие по-немецки, занимались какими-то электронными играми. На Хауптбанхофе (буквально: «главный двор вагонов») нам потребовалось всего лишь перебежать на поезд, который стоял на противоположном пути с открытыми дверями, выходить же — на следующей остановке.

Бронзовый макет города помогает ориентироваться

Что заметили сразу же

Мы вышли. Шел дождь. Много зелени, мост над путями, как в Подмосковье. Стали спрашивать по-английски. Немцы обычно вполне понимают по-английски, но отвечают по-немецки, доброжелательно и подробно… Однако, поскольку они при этом еще и показывают рукой, то получается нормально.

Неожиданно попали мы в центр — как будто не было только что зелени и какой-то совсем другой обстановки. На вывеске нашего отеля было указано, что он находится на втором этаже. Отель оказался бывшей квартирой, всего из семи номеров. Сначала он нам не очень понравился, но потом мы его оценили: и за наличие сушилки в номере, и за хорошие завтраки, и за радушие хозяйки по имени Че (с отелем вполне управляется семейная пара малоазийцев), и за местоположение — в пяти минутах хотьбы от ратуши. Вскоре после приезда мы отправились гулять.

С самого начала и в течение всего пребывания в Германии мы все время замечали одно и то же явление: нежность отцов! Коляску катит обычно отец, зачастую один. Даже если семейная пара идет с малышом в коляске, именно отец опекает малыша: он отвечает на его обращения, он его успокаивает. Вот идет компания панкообразных молодых людей в оранжевых майках с какими-то надписями. Один из них несет на плече маленькую-маленькую девочку, ловко держит ее, иногда общается с ней — с величайшей нежностью, какую от хохлатого не ожидаешь. А вот сидят, друг напротив друга, в вагоне S-бан, отец и сын лет шести. Отец наклоняется к сыну, выслушивает его, отвечает — ничего особенного, но смотришь на них с каким-то отрадным чувством.

Мне вспоминался в Германии виденный два-три года назад немецкий документальный фильм (фильм-мониторинг, так можно его обозначить) о проблеме безработных мужей при работающих женах, четыре разных сюжета, один из них — без детей. Но в сюжете с многодетным семейством главе последнего пришлось возиться с двухнедельным младенцем! Мама-стоматолог, выйдя из родильного дома, очень скоро вернулась на работу. А папа — на хозяйстве с тремя малышами и младенцем… Мониторинг в том и заключался, чтоб показать, день за днем, как спокойно, внимательно, обстоятельно и доброжелательно управился со всем этим папа и продолжил управляться и дальше. У него была в ухе серьга, и, должен признаться, что после этого фильма я стал легче относиться к мужчинам с серьгами.

Гамбург: урбанизм, не вызывающий отвращения

Гамбург — город красного кирпича. Почему-то, даже ничего не зная о нем, так представляешь. Сказываются, наверное, какие-то все же образы, когда-то попадавшие в сознание и связанные с Гамбургом. Но что удивительно: это совершенно подтверждается! Это оказывается сквозным мотивом, это подчеркивается, и если оттеняется чем-то другим, то тем только больше подчеркивается. В городе много воды: много каналов, много мостов. Мостов несравнимо больше, чем в Венеции и Петербурге вместе взятых, я не стану предлагать читателю цифры. Старые торговые склады используются как склады. Нужно говорить «пакгаузы». «Вы полюбуйтесь, полюбуйтесь на старые пакгаузы», — сказала нам Аня. И действительно — в них есть какая-то особая, хорошего качества внушительность. Вот канал, а по сторонам — огромные здания позапрошлого века. Темновато-красного, сочного цвета кирпич. В бывших пакгаузах есть и музеи, например, огромный военно-морской музей или музей «Miniatur Wunderland», о котором я еще расскажу.

Чилихаус

А вот удивительный, знаменитый «Чилихаус», разработанный и построенный по проекту архитектора Фрица Хегера (Höger) в 1922-24 гг. в старом купеческом квартале Гамбурга для купца Г. Соломона, торговавшего селитрой из Чили. Кирпич не обыкновенный красный, а какой-то вишневый, «клинкерный». Здание с одной стороны имеет более узкий профиль и напоминает выступающий нос корабля. Ступенчатые этажи напоминают палубы. Оно огромное… — стало быть, такое значение имела селитра? Но это неважно, мы говорим об облике города.

Военно-морской музей

Городcкие здания, естественно, были восстановлен после войны не все. Есть самые современные постройки между старыми отремонтированными или восстановленными домами. И ни одна из них не оскорбляет вкус. Однажды нам встретился, например, огромный зимний сад: стеклянное здание в форме «шалаша» между зданиями из клинкерного кирпича. За стеклом одно большое, с изгибающимся стволом, дерево и еще какая-то зелень — мы загляделись.

Церковь святого Якоба

Церковь святого Якоба (Иакова) была разрушена очень сильно. Видно, что колокольня сложена из современного кирпича, шпиль покрыт современным покрытием. Однако здание самой церкви, очевидно, было меньше повреждено: входишь и видишь настоящие средневековые своды. Одна из достопримечательностей церкви — резной алтарь святого апостола Луки. Святой Лука изображен с кистью в руке — пишет икону Божией Матери, Которая сидит перед ним. На створках — евангельские сюжеты. Вообще, средневековые алтари в германских храмах — это, может быть, самое отрадное впечатление из множества хороших и отрадных впечатлений от Германии.

Операция «Гоморра»

Церковь святого Николая в Гамбурге, в отличие от церкви святого Якоба, была полностью разрушена, в то время как ее колокольня высотой 147 метров (короткий период времени в конце XIX века она была самым высоким зданием в мире), осталась, удивительным образом, цела. На месте церкви устроен мемориальный центр (залы под землей с соответствующими экспозициями и фотографиями), в колокольне же есть лифт, на котором можно подняться на высоту более 76 метров и посмотреть на Гамбург сверху. Там же, наверху, есть два-три стенда с фотографиями и пояснительным текстом. Вот о чем мы узнали, прочитав текст по-английски, и что читатель может подробнее узнать в интернете.

В январе 1943 года союзники, американцы и англичане, приняли совместную директиву «Об усилении совместного воздушного наступления против Германии». При этом командующий корпусом бомбардировочной авиации Королевских ВВС Великобритании Артур Харрис считал, что уничтожение немецких рабочих, членов их семей и их жилья столь же эффективно, как и уничтожение промышленных предприятий, где были заняты эти рабочие. Гамбург уже подвергался налетам, но в середине июля 1943 года в отношении этого крупного промышленного города была утверждена (на высоком уровне) операция под названием «Гоморра».

Колокольня церкви святого Николая

В рамках этой операции за период с 24 по 30 июля 1943 года Королевские ВВС совершили 2355 ночных вылетов, американские — 235 дневных. Было уничтожено 74% всех городских строений, сильные повреждения получили доки и 4 главные судоверфи. За всё время операции «Гоморра» погибло не менее 50 тысяч человек, 200 тысяч человек были ранены и обожжены, около миллиона человек стали бездомными. Более 3 тысяч самолётов сбросили около 9 тысяч тонн бомб, 250 тысяч зданий было разрушено. До конца войны на Гамбург было совершено ещё 69 налётов.

Гамбург после бомбежки, июль 1943 года

Наибольшее число жертв было в ночь на 28 июля, когда в городе образовался огромный огненный смерч (чему способствовала редкостная для портового города атмосферная ситуация: вместо обычных 78% влажности было всего только 30%). Число жертв в эту ночь оценивается приблизительно в 40 тысяч человек, большинство из которых отравились продуктами горения. В огне было уничтожено около 21 квадратного километра площади города.

Честно говоря, приведенные сведения я взял из интернета, потому что забыл сфотографировать текст на стенде на смотровой площадке колокольни. В этом тексте делается акцент на том, как много погибло в те дни заключенных и как тяжесть уборочных работ (разбор завалов и захоронение трупов) легла также на заключенных. Такова оборотная сторона логики генерала Харриса.

Как тут было не вспомнить бомбардировки Югославии в 1999 году? Вспомнились, конечно, и бомбардировки Дрездена и Дармштадта в 1945-м. Задумался я также и над тем, что за Россией (или СССР) никаких подобных акций не числится. Зато у нас есть нечто другое: во время первой чеченской войны мы своих же соотечественников нещадно бомбили в Грозном; это также незабываемо.

Что осталось от церкви святого Николая

Обрамленный остатками здания церкви святого Николая, сидит там скорбный, скромных, человеческих, даже чуть меньше, размеров, металлический (не уверен, что бронзовый) человек. Просто сидит понурившись, и все, и это выразительнее, чем что-либо другое, «большее».

Похулить ли доброе?

Почему-то впечатления, о которых только что шла речь, напомнили мне тогда детство, проходившее для меня под эгидой (у нас уже был телевизор) итальянского неореализма — вспомнилась та послевоенная человечность, что теперь в кинофильмах почти что и не встречается. Идей комфорта, права на комфорт, идей подобных формуле «я достоин» (все того же комфорта) тогда совсем не было. До новых технологий и гедонизма было еще очень далеко.

Впрочем, на мой взгляд, и сейчас, при всей «аксиоматичности» этих идей, в реальной жизни они ничуть не главенствуют, изнутри подтачивают, но не главенствуют. Приезжая в Европу, ты чувствуешь, что попал: 1) в приличное место; 2) в нормальную страну. Привыкаешь, конечно, по поговорке «к хорошему привыкают быстро», но первые дни все время диву даешься: надо же… Для жителя Москвы ощущение нормальности окружающего социума — весьма удивительное чувство. Забегая вперед, скажу, что когда мы улетали из Копенгагена, то, отстояв уже очередь на регистрацию, обнаружили, что не можем сдать багаж, потому что в этом аэропорту какая-то другая система, и нам нужно получить сначала какую-то карту, о которой мы не подозревали… Мы разволновались, но ни на одну секунду не потеряли уверенности, что сейчас нам все объяснят, помогут, и все будет в порядке. Так оно и было.

Да, конечно, и будучи гостем, ощущаешь, что попал-таки в «общество потребления». У нас-то дома тебе бы что хорошее за доступную цену купить и не быть обманутым. А там «борьба хорошего с еще более замечательным». В качестве ты не сомневаешься, обманывать тебя никто не собирается, выбирай, советуйся. Я не говорю уж о вежливости, общепринятой и совсем не лицемерной. Так что нетрудно представить, как может захотеться там жить. Выйти замуж за немца или жениться на немке, выучить немецкий, преодолеть неизбежные трудности и жить себе… Разве не хорошо?

Им бы все играть

Был одни московский (потом рязанский, потом много лет подмосковный) священник, отец Вячеслав Резников. Он умер от инфаркта два года назад (текст написан в 2012 году — «ТД»), оставив по себе самую светлую и благодарную память. Так вот, когда были первые выборы в Государственную Думу, и почти вся наша страна проголосовала за партию Жириновского (в порядке «протестного голосования»), я первый (и последний) раз захотел эмигрировать. И поехал к отцу Вячеславу в Тарасовку. Он выслушал меня очень и очень спокойно. И говорит: «Спастись можно везде. И в эмиграции можно спастись. Решение вам принимать самим. Но от себя я сказал бы так: если есть сомнения, надо оставаться».

Ночь в игрушечном городе Калифорнии

В Гамбурге я вспомнил дорогого отца Вячеслава, когда мы посетили музей «Miniatur Wunderland». Это музей игрушечных железных дорог в разных странах, также игрушечных: Германии, Швейцарии, Норвегии, еще, кажется, Франции. Музей располагается на трех этажа бывшего пакгауза. Изображение каждой страны занимает приблизительно 8-10 квадратных метров — на уровне груди человека среднего роста. Вокруг толпятся и смотрят, как идет поезд, а там другой, как по игрушечным шоссе едут автомобили. Стоят маленькие фигурки людей. Искусно сделаны дома. Игрушечная Швейцария — это игрушечные горы, тоннели, фуникулеры. Каждые 15 минут наступает «ночь»: гаснет свет, и в игрушечном городе зажигаются огни, и игрушечный поезд идет с зажженными в вагонах огнями. Волшебно, красиво. Странно нам было там быть без детей, для них все это — завораживающее зрелище. В игрушечной Норвегии искусно сделано подобие морской воды, по ней плывет большой теплоход, поворачивает… Есть также и игрушечные аэропорты, взлетают и садятся (при соответствующем и вполне настоящем шуме) самолеты. Проходишь мимо комнаты, где делают весь этот мир, видишь там: материалы для работы, бумага, ножницы, сделанный домик.

Игрушечная Швейцария

Мне вспомнилось, как отец Вячеслав, в возникшем тогда, в тот мой приезд, разговоре, сказал о Западе: «Им бы все играть».

Площадь Битлз

В начале этого отрывка нельзя не обратиться к далекому прошлому, когда мы жили при коммунистической идеологии и всей душой ее ненавидели. В рамках этой идеологии (она ведь была карикатурой на христианство) предполагалась безупречная чистота нравов. Что означало для молодежи следующее: свобода чувств и готовность ей следоват — это свобода от коммунистического рабства. Так что любовная (плотски любовная) линия в запрещенной антиутопии Оруэлла «1984» вызывала наше восхищение. Да, мы слышали о Гамбурге. Это портовый город. И главное в этом городе то, что есть в нем улица Репербан, а там, на этой улице, проститутки не то что стоят, коленку выставив, но обнаженные сидят в застекленных витринах! Вот это да!

Что ж, один мой знакомый, талантливый физик, ездил в Германию по научным делам, в те вот глухие советские годы, и не в ГДР, а в ФРГ. И в Гамбурге был, и на улице той побывал. «Знаешь, говорит он мне, сидят они там, сидят. Но сказать, чтоб это было привлекательно — не скажу. Более того, там в одном месте можно смотреть, как занимаются любовью. И это такое скучное зрелище! И там холодно им, что ли? — кожа у них в пупырышках». Пупырышки, конечно, охладили воодушевление.

Площадь Битлз на улице Репербан. Аутентичное время суток

Мы решили с женой, что было бы странно побывать в Гамбурге и не посетить улицу Репербан, зареклись: посетим. В честь ушедшей молодости, так, наверное. Не очень просто нашли мы ее, но нашли, по карте. А у них, в немецких городах, такая странная есть особенность: на домах, даже на угловых, не пишут названия улицы. Не пишут и все! Вроде мы идем по Репербан, но все же не уверены. Секс-магазин попался — значит, скорее всего, по ней. Потом стало ясно, что мы «на правильном пути»: мы увидели огромную и почему-то дешевую, чуть ли не фанерную вывеску, с двумя девушками соответствующего вида, так аляповато нарисованными, будто сейчас не 2012 год. У дверей написано: «peep show», а также«peep show alive». Ага, «alive» — это значит, с пупырышками. Нет, вряд ли он тогда воспользовался «пип», у советских приезжих денег было всегда в обрез, не мог бы он это себе позволить. Что ж, улица как улица, идут себе люди по ней, только витрины непристойные (например, секс-магазинов), и то не каждая. Никаких обнаженных барышень за стеклом. Компания панков с собакой расположились на тротуаре и что-то едят. Один из них встает, начинает активно просить у прохожих деньги, его обходят. Один бездомный спал на тротуаре, лежал почти поперек движения прохожих, впервые мы увидели бездомного столь же грязного, как и московские бомжи. Дошли до площади Битлз — так называется просто небольшой перекресток. Где-то именно здесь знаменитая группа, в каком-то из здешних заведений (то здание сгорело) давала свой самый первый концерт. В память об этом стоят металлические силуэты четырех музыкантов, вполне условные и не представляющие художественной ценности. Да уж, Битлз на Репербан — это прямо апофеоз творчества и свободы! Одним словом, впечатление у нас сложилось нехорошее, скверное, и стало неясно: а чего мы хотели и на что рассчитывали?

Надо было как-то выбираться оттуда, но если бы мы свернули вбок, то только углубились бы в квартал St Pauli (названный, значит, когда-то в честь святого Павла; у молодежи в Гамбурге нередко встречаются черные футболки с белым черепом, перекрещенными костями и белой надписью: St Pauli). И нам пришлось пойти назад. Бездомный по-прежнему спал, под углом в шестьдесят градусов к линии домов. Из компании панков с собакой остались только полная хохлатая женщина лет 35 и собака. Женщина ленилась встать и протягивала, сидя на подстилке, миску для подаяния. Она что-то говорила и заглядывала в глаза.

Ну вот и фанера с непристойными девушками, значит, близко. Что хорошо на Западе, так это локализованность непотребства. Также и реклама не лезет к тебе в глаза. Ее и нет почти, и это так хорошо для города!

Чисто одетые маргиналы

Впрочем, и в нормальных кварталах ты не огражден от того, что неприятно. Мы с женой совершенно согласились друг с другом, что среди чисто одетых нищих (так у них принято, лишь на улице Репербан лежал «подобающе грязный бомж») только один произвел нормальное впечатление, и то во многом благодаря своей симпатичной собаке, в остальных же было что-то такое невнешне нечистое, что и пытаться не стоит выразить. Почему-то нам были весьма неприятны живые застывшие фигуры (трубочист, рыцарь, просто приличный господин с намазанным серебряной краской лицом). Иногда вдруг чисто одетый и с виду совершенно нормальный человек проявлял себя неприглядно. Сейчас расскажу.

Упомянутая собачка

Одним из моих занятий в поездке было: сидеть в большом магазине на лавочке и ждать жену. Сижу я и вижу: идет темнокожая женщина, азиатского вида. Вдруг она подходит к урне и деловито в нее заглядывает, немного роется. Потом к другой и с теми же действиями. Потом идет такой с виду совершенно добропорядочный, с остреньким носиком, полноватый немец. И тоже раз и производит инспекцию содержимого урн. В одном кафе мы видели также седовласого, значительного вида (как бы «умудренного опытом») дяденьку, который, уходя из кафе и продвигаясь мимо только что освободившегося столика, заглянул в остававшуюся пока на столе кофейную чашку и спокойно допил то, что в ней имелось.

Это в сторону, думается, давно уже найденного и уже приевшегося, кинематографического приема: благополучная семья, все, так сказать, веселятся на травке, а потом тебе показывают такое (психологическое и физиологическое), что лучше бы с этим и не знакомиться.

Зелень парка и тюрьма

После посещения улицы Репербан предполагалось, по нашему плану, катание «на кораблике» по каналам города Гамбурга. Значит, нам нужно было пройти к озеру Альстер (самый центр), и сделать это можно было по-разному. Мы пошли через парк, довольно большой и живописный. Отрадный был момент после «апофеоза свободы», прямо отдохновение для души. Этот парк исполнен живого разнообразия: то лужайки, то цветники, то небольшие водопады, то лужайки с фонтанами. Хорошо.

В парке

Народу было немного. Мы сели на свободные, очень удобные кресла посреди лужайки. Вдалеке, почему-то держась определенного места на широкой тропинке, находились две взрослые женщины и мальчик с девочкой, подростки разного возраста, девочка помладше. Дети возились. А с одной стороны к парку примыкает высокая ограда тюрьмы. Сквозь зелень видны колючая проволока над стеной ограды и дальше строгие тюремные здания; тюрьма огромная. Стало вдруг слышно, как кто-то оттуда кричит, издалека, но громко, и не просто кричит, а что-то говорит. Вдруг мы услышали, как этому голосу отвечает детский девичий голос. Девочка из той вот компании, немного поднявшись на травянистый пригорок и вытягивая шею в сторону тюрьмы, звонко и радостно разговаривала — с папой, наверное. Ее близкие просто стояли рядом. Девочка и заключенный (меня поразило, что для него это возможно) разговаривали-кричали, хоть и непродолжительное, но все-таки какое-то время. Потом девочка крикнула «Окэй!», разговор прекратился, и вся компания пошла — домой, наверное — из парка.

Тюрьма, примыкающая к парку

Храм святого праведного Иоанна Кронштадтского

В этот субботний день был летний праздник Казанской иконы Божией Матери. Утром внимательная Че помогла нам, с помощью Google-map, найти, где в Гамбурге площадь Чайковского. По карте мы не смогли это сделать. Симпатичное лицо нашей юной хозяйки озарялось вдруг новым соображением — как найти! — и, после ее неотступных стараний, мы поняли, наконец, как нам идти, запомнили последовательность улиц и поворотов. Но что-то я напутал, записал неполно и еще пришлось спрашивать.

В городе готовились к триатлону, который проходил в два дня. Мы увидели, что вдоль озера Альстер сделан полотняный коридор для велосипедистов. Народу было еще немного, но настроение чувствовалось приподнятое. Праздники в европейских городах для российского человека всегда огорчительны — ибо это и вправду праздники, а не что-то другое; так что невольно становится завидно. Потом, во второй половине дня (мы не разбирались в этапах соревнований), уже ходя по магазинам, мы видели. как жители собирались вдоль полотняного ограждения только для того, чтоб поприветствовать быстро проезжающих мимо них велосипедистов, и делали это самым радушным образом, вроде как родители ободряют своих детей на детском празднике. А сейчас еще было далеко до соревнований, но было видно. что все к ним готово, и организаторы могут пообщаться друг с другом. Я подошел к одной из девушек в синей спортивной униформе, стоявшей с такими же девушками около какого-то павильона, и спросил по-английски, как пройти к такой-то площади. Она не знала. Я догадался спросить иначе, она с радостью стала подробно объяснять по-немецки и показала рукой — мы пошли. Идем, идем… так ли? Тихо так, воскресное утро чужого красивого города. Полицейский участок напротив. Подъехала машина, вышли мужчина и женщина полицейские и пошли не в участок. а по улице. Я через дорогу спросил: «Where is Chaikovsky square?», полицейский тут же перешел на нашу сторону улицы и объяснил, как правильно свернуть.

Храм святого праведного Иоанна Кронштадтского

Храм очень своеобразной формы, в виде большого шатра, но непохож на наши шатровые. Вот уже катят детей, очевидно, к причастию! — а у нас зеленый свет не загорается, ну никак! мы даже вернулись к предыдущему светофору, и тут поняли свое неразумие: надо было приложить ладонь к такой штуке.

Интерьер церкви святого Иоанна Кронштадтского

Пришли к «Символу веры». Литургия на немецком, народу немного. Странновато слышать песнопения нашими гласами и на немецком языке. Проповедь произносил невысокого роста, со шкиперской седоватой бородкой дьякон, немец. Мы поняли только «Kazan» и «Matrona». Дьякон говорил очень долго, не менее 20 минут. Казалось, будто он долго желал и наконец-то получил такую возможность: сказать вдохновенное увещевательное слово. Было несколько ложных финалов, как в музыкальном произведении: по интонации казалось: сейчас закончит. Но нет, слово заново поднималось «в горку». Я решил, что не проявлю тем самым невежливости, и ушел подавать на завтра записку (очень приятно было, что можешь запросто обратиться по-русски). Мне предложили помочь ее написать. «Да я из Москвы!» — «У нас, знаете ли, такие есть из Москвы…» — девушка не стала пояснять, какие.

Потом священник, перед причастием, еще исповедовал и исповедовал. Священник русский, отец Геннадий, высокий, с очень добрым лицом, молодой. Было видно, что все его любят. Потом, еще до того, как подходили к кресту, был молебен — на церковно-славянском, так что «Заступница усердная» можно было петь. Среди прихожан были как явные русские, так и явные немцы; из последних мое внимание привлекали молодые люди, с виду самые настоящие немецкие студенты, романтического и глубокомысленного вида. «Сейчас как скажет что-нибудь по-русски, и окажется, что все это твои построения» — говорил я себе.

Нам ни с кем не привелось пообщаться там. Но храмом мы налюбовались. Такая хорошая роспись! в радостных, но спокойных и светлых тонах. В интернете я видел, что там большой приход и активная приходская жизнь, много православной молодежи.

Во второй половине дня мы уже неплохо понимали, где располагается храм по отношению к центру и к парку, через который шли. От парка совсем недалеко. Но мы только взглянули в ту сторону и пошли к «корабликам».

Хауптбанхоф

Все не ухватишь, и с «корабликом» не сложилось. Мы пошли по магазинам и на Хуптбанхоф, чтоб заранее купить билет на завтра, во Фленсбург. «Смотри, снова тема нежных отцов!» — «Ну да». Еще одна тема: «разноцветные» пары, как молодые, так и супружеские. Поджидая жену у обувного магазина, я видел огромную (в объеме) немку с низенького роста и вполне худым мужем-негром (хорошо, что у нас слово «негр» еще не является запрещенным, а то сложновато выражаться), деловито искавшим себе кроссовки, пока фрау ждала его с тремя малютками-мулатками. Мне говорили, что «разноцветные» браки редко бывают прочными, но поверхностные впечатления от них были все положительные.

Главный вокзал в Гамбурге

Мы заранее проверили, как идти до Главного вокзала, чтобы утром спокойно успеть на поезд. Поняли, что от нашего отеля это совсем недалеко, и идти по прямой. Над тоннелем, в который ныряет часть автострады, большая бронзовая скульптура: лежит выгнувшийся человек. То ли в отчаянии, то ли гибнущий, то ли страсть изображается — я не понял и фотографировать не стал, для минимизации фото-фанатизма. Я решил так: если что не нравится, не просится в кадр, то и не снимать.

Нам нужно было найти «нормальные, человеческие кассы» (а не автоматы), потому что у нас была распечатка по-немецки от Ани, по которой нам должны были продать самые дешевые билеты: вдвоем ехать дешевле, чем два раза по одному, и еще какие-то льготы, мы толком не поняли. а просто держали бумагу в руке, только было бы кому показать. Пошли в «информацию», нам показали, где кассы. Там очередь по автоматически получаемому квиточку с номером. Долго ждать не пришлось, и вскоре мы получили билет. «А путь, какой путь? Куда нам завтра идти?». Пошли в «информацию». Ко мне привязалось слово «path», и столь же невозмутимая, сколь и приветливая женщина-служительница все не могла меня понять. «А! platform!» — воскликнула она и показала карандашиком, где на билете. Потом думается: мог бы и сам догадаться.

Посмотрели, где платформа, купили поесть (в отель) и пошли в свой номер разговаривать по скайпу с дочкой.

Любители спорта

Так что назавтра, ничуть не проспав, позавтракав (Че ради нас организовала завтрак раньше на полчаса) и сердечно распрощавшись с Че (я чуть не утащил с собой ключи), мы спокойно катили свой чемодан в сторону вокзала. Несмотря на довольно ранний час, на озере Альстер слышна была музыка. Затем мы увидели на мосту людей. Посмотрели, куда они все смотрели, и увидели: заплыв! Это была очередная часть триатлона. Мы дождались, пока пловец, в костюме, экипированный, доплывет до моста, где мы стояли, развернется и поплывет обратно, в сторону красивого неба в тучах и старого, за озером, города со шпилями церквей. Я поторопил жену, и мы покатили дальше.

Озеро Аусен-Альстер

Продолжение следует...

Впервые опубликовано 29 августа 2012 года под названием «Как относиться к земному ангелу? Несколько дней в Германии и Дании (часть первая)»