Михаил Селезнев: Для христианина изучение Библии всегда актуально
- Михаил Георгиевич, Общецерковную аспирантуру и докторантуру возглавляет глава Отдела внешних церковных связей Московской патриархии митрополит Иларион (Алфеев) и сама аспирантура тесно связана с отделом. Значит ли это, что ОЦАД готовит именно будущих сотрудников ОВЦС? И если так – где там могут понадобиться библеисты?
- Генетически Общецерковная аспирантура и докторантура действительно связаны с ОВЦС, но сейчас задачи ОЦАД гораздо шире.
Еще в 90-е годы митрополит Иларион (тогда иеромонах) говорил, что необходимо приблизить наше духовное образование к современным стандартам, к современному миру. Когда я, в те годы, читал его статьи о проблемах духовного образования в России, изложенное в них казалось утопией. Однако к концу 2000-х ситуация изменилась. Общецерковная аспирантура, созданная в 2009 г., сейчас реально способствует сближению церковной науки и ведущих светских учебных заведений, развитию контактов с западными университетами. Близость Общецерковной аспирантуры к ОВЦС, о которой Вы говорили, существенно облегчает связь с зарубежными учебными заведениями.
- Вы возглавляете кафедру библеистики. Насколько сегодня востребованы специалисты в данной области?
- Я думаю, для христианина изучение Библии всегда актуально, ведь речь идет о текстах, на которых основаны наша вера и наша традиция. Уверен, что в ближайшем будущем среди российских верующих интерес к чтению Библии будет возрастать. Ведь как сейчас все происходит? Человек приходит в Церковь, его поражает новый мир, поражает церковная служба, иконопись, он постепенно узнает о церковной жизни, о вере, о традиции, об истории. Как принято говорить, «воцерковляется». Но в основе всей нашей традиции – Священное Писание. И неизбежным образом рано или поздно возникнет интерес к основополагающим текстам, к тому, что они означают, как их можно понять.
В последнее время мы стали свидетелями горячих дискуссий о том, что такое христианство и как относиться христианину к проблемам и вызовам современного мира. Эти дискуссии тоже не могут не стимулировать обращение к первоисточникам нашей веры.
- Вы сейчас говорите скорее не о научном изучении Библии, а о чтении, если можно так сказать, для личного спасения, а ведь это совершенно иное... или нет?
- Это разные вещи. Но если они будут полностью разведены, ничего хорошего не получится. Шизофрения получится.
Нередко возникает ситуация, когда у верующего человека после знакомства с научной библеистикой возникает ощущение внутреннего конфликта: между тем, что он читал в толкованиях отцов, слышал в проповедях священников, и тем, что говорят современные ученые.
Дело в том, что ученые нацелены, прежде всего, на то, чтобы восстановить древнейший текст Писания, древнейшее значение этого текста, его источники, историю его формирования, литературный и исторический контекст библейских книг - тот архаический мир Древнего Востока, в котором эти книги писались. Исследователей Ветхого Завета, например, особо интересуют связи между древнееврейской письменной традицией и литературой народов, окружавших древний Израиль.
Если же мы обратимся к текстам православной традиции, то ничего этого не увидим - Священное Писание будет объясняться сквозь призму толкований Святых Отцов и византийской аскетической традиции. А Отцы видят за библейскими текстами совершенно иные измерения и смыслы, чем, скажем, специалисты по истории и культуре Древнего Востока.
Возникнет ощущение раздвоенности…
- И что делать?
- На самом деле, это ощущение ложное.
Надо просто понимать, что традиция имеет историческое измерение. Мне очень близка аналогия живой традиции с деревом. Если мы будем делать на дереве срезы в разных местах – у корней, потом в середине ствола и, наконец, на самых верхних ветках, то получим разные срезы, при этом принадлежащие одному и тому же дереву.
Разговор дополняет диакон Алексий Сорокин:
По первому образованию я ботаник, и аналогия с деревом мне очень нравится. Это очень ясный образ для ботаника. Когда, например, ученый берет кусок окаменевшего растения и начинает делать срезы, то на каждом их них он видит совершенно другую картину.
Если бы мы посмотрели на два или три среза, не зная, откуда они получены, то могли бы подумать, что перед нами срезы разных растений. Полную картину можно получить только имея все срезы.
Так и в библеистике: если взять несколько «срезов» традиции, мы получим целостную картину.
- Михаил Георгиевич, правильно я понимаю, что как преподаватель и как заведующий кафедрой библеистики, Вы видите своей задачей совместить эти два внешне противоположных друг другу подхода – сосредоточиться на древнейшем восприятии Писания и сосредоточиться на его понимании во времена существования Церкви?
- Конечно, эти вещи не надо противопоставлять. Но не надо и пытаться «скрещивать» научные выводы с традиционным пониманием, искажая тем самым и то, и другое. Единство здесь возникает не за счет того, что мы каким-то хитрым образом сводим историческую реконструкцию древнейших смыслов и традиционную церковную интерпретацию в одну плоскость. Это невозможно. Без насилия над древними текстами, над их средневековой интерпретацией и вообще над здравым смыслом это невозможно.
Единство возникает – как я уже говорил, и о. Алексей наглядно продемонстрировал - за счет того, что разные интерпретации и переинтерпретации библейского текста предстают перед нами как разные срезы единого живого дерева.
Вспоминается эпизод, который лет 20 назад произошел у меня на глазах. Чета неофитов подошла к священнику с вопросом о том, как им теперь жить. «Как теперь я должна готовить? – спрашивает жена. - Ведь я теперь не просто должна готовить, а по-христиански?» – «Готовить по-христиански, - ответил он ей, – значит, готовить вкусно». Вот и для ученого – заниматься наукой «по-христиански» означает просто-напросто заниматься ей честно. Потому что не может быть «православной дендрохронологии» - как не может быть «арийской физики». Честность и по отношению к реконструкции древнейшего звучания текста, и по отношению к исследованию жизни этого текста в традиции.
История Библии – это история интерпретаций и переинтерпретаций, и мы должны видеть и чувствовать эту историю целиком – от древневосточных корней до, условно говоря, веточек, на которых сейчас висим.
- Но такого не происходит?
- В нашей церковной жизни существует соблазн все «церковное», «правильное» ограничить византийско-древнерусским временем. Все, что было до или после этого признается годным только в той степени, в которой похоже на византийские и древнерусские образцы. Скажем, если священник в проповеди говорит так, что не отличишь, сказано ли это в XIV, XIX или XXI веке, то все хорошо. Если он выходит за эти рамки, скажем, как митрополит Антоний Сурожский, это вызывает подозрения в недостаточной «церковности».
То же и с Библией: она в нашей Церкви часто рассматривается исключительно сквозь призму толкований византийско-древнерусской эпохи. Плюс те толкования позапрошлого века, которые ориентировались на византийско-древнерусскую эпоху. Но ведь при этом полностью теряется историческая перспектива! Теряется и ощущение твоего места в живой традиции!
Дело здесь не только в истории. Если убрать эти искусственные хронологические рамки, понимаешь, что и сам ты отнюдь не обречен на слепое копирование принятых некогда образцов. Понимаешь, что ты причастен не к чему-то навсегда застывшему, а к живому, постоянно растущему, что ты, вместе со своими современниками, находишься в сегодняшней точке роста. Видение исторического измерения освобождает тебя.
- То, о чем Вы говорите, важно для любого христианина. Но ведь на Вашу кафедру берут не всех?
- Библеистика – наука историко-филологического цикла и главным ключом здесь является язык. Поэтому к моменту поступления или, по крайней мере, окончания учебы нужно очень хорошо знать и библейские языки и исторический контекст.
- А если до поступления выучить языки не удалось?
- У нас есть пример аспиранта, который очень хотел заниматься библеистикой, так что мы взяли его без знания древних языков, но с первого же года он стал интенсивно заниматься древнееврейским в РГГУ. Другому аспиранту ОЦАД, который занимается сирийской традицией, понадобилось выучить сирийский язык, и специально для него в аспирантуру пригласили преподавателя, тоже из РГГУ. Что касается занятий иностранными языками, в том числе древними, для нас очень важно сотрудничество со светскими вузами.
Но нужно знать не только языки – нужно знать историю, литературу, культуру соседних народов. Специалист по Ветхому Завету должен знать угаритскую и месопотамскую литературу. Человек, который занимается Новым заветом, должен знать раввинистическую литературу, кумранские тексты и так далее.
- Что еще должен понимать будущий православный библеист?
- О видении исторического измерения Библии я уже сказал. Это очень важно, чтобы не было ложного противопоставления святоотеческих комментариев – текстов средневековой традиции – комментариям, ориентированным на реконструкцию древнейших смыслов.
Но еще одна проблема возникает, когда человек пытается свести вместе научную и библейскую картину мира. Например, говоря о сотворении мира, исходит из того, что библейские авторы говорили на том же языке, что и современная наука. Это принципиально неправильно.
Очень важно продумать герменевтические вопросы, чтобы библеистика не превращалась в псевдонауку.
- Кафедра библеистики ОЦАД молодая, но уже можно видеть какие-то результаты работы?
- В сентябре состоится защита первой докторской диссертации по библеистики – работы игумена Арсения (Соколова) «Книга пророка Амоса: историко-филологическая, традиционная еврейская и святоотеческая экзегеза». Мне нравится, что отец Арсений обращается и к святоотеческой традиции, и к древнееврейской традиции, и к трудам современных исследователей. Это близко к тому подходу, о котором мы с Вами сегодня говорили.
