Елена Чудинова: Не только о рок-опере

Да, потом было чтение отксерокопированных работ князя Трубецкого, Булгакова, Флоровского, потом были крестины тех из нас, кого не крестили в детстве, потом наши мальчики прислуживали в алтаре, потом были наши счастливые походы на Пасхальную службу… Потом было много чего еще. Но сначала, сначала было дружное пение недорослей. Мы знали либретто наизусть. Русского перевода, конечно, не было тогда, но язык оригинала достаточно прост для школьников. Я до сих пор помню весь текст, я до сих пор могу подхватить с любого места. Казалось бы, в отличие от многих, у меня в отчем дому ни у кого не вызывал удивления пасхальный кулич, но все-таки, все-таки эта опера помогла и мне. Мы были подростки, джинсовые, современные. И для нас прозвучало в понятной форме: Иисус был — настоящий, а всяк, кто против Него, — тот дрянь последняя. Мы не хотим быть дрянью, мы с Ним. Мы делали выбор в атеистическом государстве, где за посещение церкви можно было вылететь из института. Был такой случай на факультете, я помню и это.

Англоязычная поп-культура? Допустим, только ответьте мне, почему из всех моих ровесников я не знаю ни одного, кто под влиянием этой оперы пошел бы в протестантизм? (А коли бы и пошел, всяко лучше агрессивного безбожия.) Но нет, выбирали Православие. Религиозный опыт тех, кто воюет с этой оперой, вне сомнения, не долог.

«Грешно смеяться над больными людьми», — процитировал мне кто-то фразу из старой кинокомедии. Но, странное дело, цитата вдруг прозвучала для меня некомедийно. Люди ведь действительно больны, а точнее — им больно. Так больно, что отшибло мозги.

Такого разгула активного антиклерикализма, что наблюдается в этом году, пожалуй, страна не знала со времен Минея Губельмана, с организаций наподобие «юных безбожников». (Конкурентная некогда с пионерской, но на ее фоне пионеры — вегетарианцы.) Злоба, дикая, неистовая, злоба, способная «разрыть до основанья старый мир». Откуда идет эта мерзость? Каждый день — новые демотиваторы в Сети. Помещают, к примеру, фотографию полного священника и пишут «все грешники будут съедены». Ах, как смешно. Объяснять ли вам, скудные вы мои, что тучность большинства священников — следствие нарушения обмена веществ из-за строгого соблюдения постов? Сами — изо дня в день — закусывайте-ка соленым огурцом вареную картошку, поглядим, что станется с вашими замечательными фигурами. Можно, конечно, сохранять стройность, питаясь морскими гадами — да вот только не всем по карману каждый день покупать на большую семью креветок и мидий. Объяснять? Нет, не поймете! Откуда идет эта мерзость в стране, где еще недавно шли на смертные муки многие тысячи духовных лиц? Мы ничего не помним? Ничего.

Не оттуда ли, тут же скажут мне, что духовные лица раскатывают в пьяном виде на дорогих автомобилях? Подобное объяснение может удовлетворить только человека с уж слишком невысоким интеллектуальным коэффициентом. Понятно же, что таких священников — единицы, а шквал ненависти идет на всех. Рассказали мне как-то эпизод из быта многодетной семьи священника. «А второго нам не дашь, матушка?» «Второго нет, но могу дать второй раз по первому». Они-то за что под ударом? Градус ненависти все выше, скоро лопнет термометр.

И вот тут у людей, чей церковный опыт, повторюсь, невелик, начинают возникать мечты о каком-то дистиллированном Православии, какого никогда не было в Российской Империи. Запретить рок-оперы, не учить языков мерзких еретиков, закрыть границы с бездуховным Западом.

На днях я не поленилась напомнить одному такому исконно-посконному, какие мощные ереси возникали в довольно-таки изолированной Московии. Факты неохотно признал, но выводов не сделал. Все равно «проклятые Романовы вернули Россию в Европу». Благословенные Романовы.

Европа может болеть и выздоравливать лишь в качестве единого христианского организма. Вне его она способна лишь умереть. Антиклерикалы, черпающие вдохновение в нынешнем западном секуляризме, не понимают, до какого положения дошли эти страны. Среди тех, кто ратует в сегодняшней России за светскость, в действительности немного любителей таких «свобод», как детские (sic!) гей-парады, однополые свадьбы, «родитель номер один и родитель номер два» вместо «папы с мамой», изъятие из семьи всех детей за единственный родительский шлепок, эвтаназия и далее по списку. Нет, большинство хочет, что было все нормально, по-людски, но только без креста. Не будет. Социальное безумие — шлейф секуляризма.

Золотое сечение социальной западноевропейской жизни — 50-е годы прошлого века. Это было нормальное общество. Кто не хотел верить — тот и не верил, но необходимости церковной роли в обществе не оспаривал. Люди были терпимы, но хорошо помнили, откуда есть пошли. И не было сексуальных революций, вала разводов, наркомании как массового явления.

Для Западной Европы это прекрасное вчера. Для нас могло бы стать прекрасным завтра, но дело пока идет не к тому.

Как объяснить тем, кто участвует в злобной вакханалии, что они мостят дорогу не только в ужасный, но и в нежизнеспособный мир? Один нелюбимый автором этих строк человек сказал некогда: «Кто не хочет кормить свою армию, тот будет кормить чужую». Остается лишь перефразировать: кто не уважает своей религии, способствует экспансии чужой. Как им это объяснить? Мало им такого зрелища, как фигура «консерватора» Джемаля среди защитников Толокна? Эти-то знают, чего хотят.

Как объяснить отчаявшимся от разухабистых кощунств верующим, что продавливать закон о юридической защите столь эфемерной категории, как «чувства», — сумасшедшая глупость, ибо под него можно будет подверстать все что угодно? Должны ли быть законы, охраняющие религию? Да, должны. Но прописаны пусть будут предельно конкретно. Осквернил икону, вломился на амвон — сиди. Но сколько ты за это отсидишь, 15 суток либо два года, ты должен знать заранее. Будь это прописано — не случилось бы всей гипертолоконной истерии.

Нечеткость юридических формулировок порождает «узаконенный» террор. И пострадают от него в том числе те, кто сейчас запрещает рок-оперы. В действительности только одна группа верующих, владеющая инструментом криминального шантажа, выиграет от введения подобного закона. Чтоб не оскорбить ничьих чувств, я, конечно, не стану ее называть. А без моей подсказки никто, разумеется, догадаться не сумеет.

Мы и так разделены на «красных» и «белых». Нас хотят разделить еще и на верующих и неверующих. Опомнимся! Пора проявить разум. И, сколь ни странно слышать сие из моих уст, терпимость.