Мария Разгулина: На границе иллюзии
У живописи есть своя изнанка – это грубый холст, натянутый на сколоченный из досок подрамник. С ней мало кто знаком. До сих пор это тайна за семью печатями: в своих мастерских, насквозь пропитанных запахом разбавителя, художники натягивают холсты, грунтуют, сушат, раскладывая на полу рядами, и ревниво оберегают свой секретный рецепт грунта. То, что продают в магазинах – уже натянутые и загрунтованные холсты – они считают чудовищным суррогатом. Между этим миром упрямых и скрытных творцов и нашим пролегла видимая граница – ею стала рама.
Ведь что такое в сущности искусство? Иллюзия. Кто-то создаёт её словами, и тогда рождается поэзия. Иллюзия может быть соткана из звуков – это музыка. А живопись – иллюзия из грубого материала. В труде живописца нет почти ничего от романтического представления о художнике-творце, зато есть много от ремесла. Если посмотреть на состав античных муз, музу живописи вы среди них не найдёте. Художник для древнего грека – что тот горшечник, ремесленник и всё. Но из сора, как известно, растут стихи. Из ремесла вырастает другая, иная реальность. На грубом холсте художник создаёт целые миры. И чтобы подчеркнуть их инаковость, разделить с нашей обыденностью, была придумана рама.
Рама – это на самом деле о магии. Мы не должны видеть, из какого сора растут стихи, не ведая стыда. Творчество остаётся тайной, на страже которой стоит рама. Иногда мы не придаём ей большого значения, но рама, хотя у неё функция просто границы, может изменить всё.
У Куинджи, например, рамы чёрные – потому что он весь в своём творчестве, он художник без остатка, и здесь нет места позолоченной резьбе. Маковский, наоборот, театрален и со зрителем любит играть. На выставке висит его картина «В мастерской художника» - забавный рассказ о том, как ребёнок потихоньку выкрадывает яблоко из приготовленного художником натюрморта. Её рама была сделана из дерева по эскизам самого Маковского, и на ней цветочные гирлянды, птицы и даже крылатый путти.
Центральное место на выставке занимает «Приём волостных старшин императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве» Репина. Витиеватое название под стать огромному холсту (вместе с рамой размер картины почти 4 на 6 метров!), облачённому в позолоченную раму с гербами губерний Российской империи и развёрнутой цитатой из речи Александра III. Хотя Репин всегда тяготел к натурности впечатлений и даже здесь изобразил императора на залитом солнцем дворе Петровского подъездного дворца окружённым самой разнообразной публикой, рама церемониально-пышная.
«Картина и рама» охватывает долгий период, с тринадцатого века по двадцать первый. Ведь обрамление было и у икон – иногда это киот, иногда оклад, а иногда и позолоченная резьба барочного иконостаса. В обрамлении резьбы иконостаса XVIII века выставлены иконы праздничного чина церкви святых Бориса и Глеба, когда-то находившейся на Арбатской площади, а в 1930 году уничтоженной. К началу XIX века относится другой экспонат – Царские врата, для которых знаменитый портретист Боровиковский написал медальоны с евангелистами и Благовещение. В этом случае уже классицистическая строгость форм самих врат оттеняет привычную мягкость и лиризм образов уходящей эпохи искусства сентиментализма.
На выставку не стали забирать из основного здания галереи, но снабдили подробной аннотацией «Апофеоз войны» Верещагина – самый известный пример того, как иногда рама обретает пояснительное значение. Художник-баталист и в то же время пацифист в душе, Верещагин наделил раму пророчески-назидательной надписью: «Посвящается всем великим завоевателям прошедшим, настоящим и будущим».
Рама как посвящение, рама как украшение, рама как граница – функции рамы бывают разными. Выставка в Третьяковской галерее стала уникальной в своём роде попыткой музейщиков разобраться в том, зачем всё-таки рама картине нужна. Можете разобраться и вы – до 30 ноября на выставке «Драгоценная оправа. Рама и картина. Диалоги» в залах Инженерного корпуса Третьяковской галереи.
