Корпорация счастья

История эта недавняя. Настолько недавняя, что можно сказать, что произошла она в наше время. Хотя и не прямо сегодня. 

В одном маленьком русском городе жили-поживали наши соотечественники. Кто богаче, кто беднее, кто здоровее, кто прибаливал, у кого было много деток, у кого мало, у кого и вовсе не было. Редкие счастливцы были вполне довольны своей жизнью, большинству что-то было не так – все, как у нас. И климат у них был как у нас: все больше зима да тучи, а лето как зеленая зима. И курс евро и доллара хотя еще не поднимался в то время, когда эта история произошла, но ощущение того, что что-то такое случится, уже в воздухе вполне носилось. В общем, жили люди как люди, и город стоял как город. И был у него мэр, и был в городе храм, и был в храме даже викарный архиерей. И поликлиника, и супермаркет, и променад, и речка была. Все было. И все есть. Назовем этот город N-ском в традициях великой русской словесности.

И вот однажды, вдруг и без предупреждения, горожане, проснувшись, увидели весь свой город завешенным и обклеенным баннерами, растяжками, афишами. На остановках, на автобусах, на досках объявлений их извещали и прозой, и в стихах, и языком плаката о том, что скоро-скоро в их город приедет Корпорация Счастья. Из прочитанных сообщений становилось понятно, что Корпорация Счастья обещает исполнение тех желаний, о которых вы сами боялись себя спросить, и которые только в самой-самой глубине своей души, своего сердца, своего разума вы можете найти, и только когда эти желания исполнятся, вы станете по-настоящему счастливы.

Понятно, что подобного рода рекламная кампания не могла остаться незамеченной среди всех слоев населения от городского головы и депутатов до школьников, медиков и клириков. Делались разные предположения, говорилось, что это, может быть, МММ в новом обличии явится. Безусловно, было предположено, что это есть действие мировой закулисы или, наоборот, что власти отвлекают народ от реальных проблем в преддверии грядущих то ли выборов, то ли кризисов. Однако на самом деле никто в городе не знал, чего следует ждать. Прошло несколько дней, может, пара недель, и случилось вот что. В центре города на одной из чудом сохранившихся дореволюционных улиц, где с начала постсоветского времени свободной России большинство домов, внезапно став частной собственностью, сдавалось под офисы, на месте стоявших на небольшой - и по не пересыхавшей луже вполне гоголевской - площади появился чуть ли не за сутки воздвигнутый, как по велению волоса из бороды Хоттабыча, белый такой павильон, весь первый этаж которого украсился эмблемами той самой Корпорации. Слоган был незамысловат, но доходчив: «Хочешь стать счастливым – спроси у нас, как!» Было объявлено, что с понедельника такого-то месяца начинается прием населения без предварительной записи, в порядке живой очереди, и что прием будет производиться исключительно индивидуально: с каждым будет беседовать именно в ваш город адресно определенный специалист. Надо сказать, что уже к этому моменту жители N-ска поделились на две неравные части. Представители одной (и мы порадуемся за них) сказали себе: «Да разве к тому счастью, которое у меня есть, я могу еще что-то прибавить? К той жизни, которая у меня есть, к моим родным, к делу, которым я занимаюсь, к городу, который я люблю, к стране, которой я гражданин. Разве ищут от добра добра, как говорили наши благоразумные и благочестивые предки?» Эти люди не пошли в ту огромную очередь, которая еще с вечера перед открытием Корпорации в городе N-ске начала выстраиваться вдоль старинной улочки, благо время было летнее. В этой очереди стояла значительная часть обитателей N-ска.

И корпорация заработала. Прием главным образом вела, как было написано у нее на бейдже, «ведущий специалист Корпорации Счастья», имя которой история не сохранила, дама неопределенного возраста, которую трудно было уже назвать юной или просто молодой, но которую, пожалуй, нельзя было бы назвать ни матроной, ни даже женщиной средних лет. Ее вовсе нельзя было назвать красивой и даже просто привлекательной внешне, но при этом никто бы не сказал, что она ординарна и незаметна. Иные потом говорили, что была она скорее нехороша собой, но они же признавали, что это осознание пришло к ним позднее, когда история закончилась. Главное, что потом вспоминали посетители Корпорации Счастья – это стремительные изменения выражения лица, оно как бы настраивалось на тот образ, который посетитель хотел увидеть, а еще то, что очень не совпадали свидетельские показания, почти как в «Мастере и Маргарите». Одни вспоминали, что глаза у нее были, вроде, карие, другие говорили, что зеленоватые. Одни говорили, что волосы были какие-то светло-соломенные, другие – что темно-серые. Одним она казалась несколько ниже среднего роста и полноватой, а другим – пожалуй, что вполне среднего роста и комплекции регулярной. Чем это объяснить, мы не знаем. Может быть, это было своего рода гипнотическое воздействие, истории еще предстоит в этом разобраться. Были у нее помощники, и помощницы, причем прием мужчин вели в основном женщины, а женщин мужчины, но не без исключений.

Начались индивидуальные беседы. Они велись неспешно с каждым, кто захотел нового в своей жизни счастья искать. И действительно, путем того, что внешне походило на разговор по душам, а на самом деле, как опять же вспоминали потом его участники, было углубленным психологическим тестированием, что-то вроде того, как это у сайентологов бывает, человек проговаривал вслух то свое желание, которое даже если он и осознавал прежде, то никогда не позволял быть ему высказанным и тем более, задуматься о возможности его действительного исполнения. Люди желали чаще всего типического. Более всего хотели стать скоро и беспроблемно богаче, материально устроеннее. Таковых было более всего. Затем, конечно, желали повышения по службе, изменения своего социального положения, занятия начальственных должностей. Последнее желание обычно не простиралось дальше места своего непосредственного начальника, но люди с большими амбициями замахивались и на кресла повыше. В частности, один из наших героев, о котором мы расскажем чуть ниже, вдруг осознал, что, будучи депутатом городского собрания, он на самом-то деле хочет стать мэром N-ска. Бездетные хотели детей, многодетные хотели положить предел своей многодетности. Один узко-известный блоггер иподиакон хотел всероссийской известности, и, до того, не решаясь себе высказать, что это и есть его главное затаенное желание, здесь наконец смог сказать это вслух самому себе и эксперту из Корпорации Счастья. Ну и, конечно же, многие и многие хотели перемены своей семейной жизни, уставши, как им виделось, до бесконечности от своих родных и близких и не имея никакой надежды на то, что счастье вместе с ними они дальше увидят. Они хотели другого счастья. И незаметно для самих себя проговаривали это свое желание вслух. Корпорация же в лице непонятнолицей дамы и ее коллег обещала исполнение этих желаний, предлагая программу того, как этого можно достичь. Когда потом участники программ стали сравнивать то, что им советовалось, выяснилось, что при бесконечной разности индивидуальных рекомендаций нечто в советах было общее: для того, чтобы вскорости стать счастливым, сейчас нужно перейти рубикон, сжечь мосты, переступить порог, нарушить норму, христиане бы сказали, пренебречь заповедью, данной им от Бога. Сейчас, ненадолго. Для того, чтобы потом, получив чаемое, делать многое и многое хорошее, и главное – для того, чтобы потом стать счастливым. Скажем, нашему депутату было предложено написать два-три письма: одно в генеральную прокуратуру, другое – еще в пару ответственных проверяющих ведомств о нынешнем главе администрации, и была даже предложена информация о том, что можно указать в этих письмах. Он знал, что нынешний мэр, чиновник старой, еще советской формации, может быть, человек и вовсе не современный, но уж точно не вор и не растратчик. Но ведь несовременный. Но ведь тормозящий развитие славного N-ска. Но ведь не дающий сделать его городом инноваций и приобщиться ко всему тому передовому, что дает нам новый российский капитализм. Наш депутат понимал, что он – тот, кто может поднять N-ск на новые высоты, что, если ради этого нужно… ну не в тюрьму же надолго, в крайнем случае условный срок, а может быть, и срока не дадут, учитывая награды, полученные в прошлые годы, старику, а просто выпихнуть его из кресла – это же не страшно. Ради пользы города он согласился.

Блоггеру иподиакону была предложена помощь в раскрутке его ресурса и в том, чтобы он в кратчайшее время стал самым читаемым прогрессивным интернет-сообществом представителем Церкви. Исключительный инсайд, эксклюзивные информационные источники были обещаны ему в его индивидуальный доступ и первое пользование. Только для того, чтобы начать эту раскрутку и привлечь к себе внимание, ему был дан совет написать два-три совместно составленных сообщения о епископе-викарии его города, описав там, ежели не богатые часы, то наличие двух автомобилей и почему-то на соседней улице проживающую в им купленном доме троюродную сестру и странную его многолетнюю заботу, и попечение о юных иподиаконах. А попутно пару раз надо бы помянуть и о его покойном предшественнике, которого иные православные жители N-ска почитали святым. Пусть знают, что он скончался аккурат после ужина с католическим коллегой из Германии.

Наш автор знал, что никаких особых неправильностей в жизни викария нет, что из иподиаконов выходят хорошие священники, и сестра живет в доме, который скорее можно назвать избушкой, и машины у архиерея хоть и две, но одна из них – «Волга» еще советского производства. А от покойного видел он много хорошего, потому что этот самый архиерей когда-то приметил будущего иподиакона и помог ему из преподавателей истории КПСС, а именно такое экзотическое по постсоветскому времени образование было у нашего блоггера, перейти на совсем другую, тогда казавшуюся романтической и перспективной работу. Но велика ли беда сейчас написать немного неправды о старом человеке, которому все равно скоро семьдесят пять лет, а в семьдесят пять, знал наш иподиакон, большинство архиереев, написавших прошение об уходе на покой, туда неизбежно отправятся. Слегка ускорить этот естественный жизненный цикл. А мертвые и вовсе срама не имут. Зато потом можно будет привлечь внимание к язвам церковной жизни, бичевать действительных злодеев, пользоваться своей известностью и популярностью для того, чтобы очистить ряды и самому возглавить это великое протестное движение за обновление церковного бытия. И он согласился написать пост о старике архиерее и его покойном предшественнике.

Журналисту «N-ского репортера» был предложен переход в ведущее российское информационное агентство и командировка в Париж минимум на три года. Только вместе с репортажами на Родину из культурной столицы Европы надо было еще иногда писать (под псевдонимом, вестимо) короткие эссе об исконном российском тоталитаризме и рабской душе русского человека. Самим эссе была обещана зеленая улица, за них хорошая оплата. А в случае чего и поддержка при окончательном поселении во Франции. Откуда, откуда такие возможности были у Корпорации?  Как тут устоять? Вскорости наш журналист сменил поля пригородные на поля Елисейские, а нижегородский – на французский.

И подобное мог рассказать о себе почти каждый посетитель Корпорации. Часто случалась ситуация, когда после прохождения тестирования, или даже сокращая его, неопределеннолицая дама говорила очередному посетителю, как сказала она и нашему следующему герою: «Милый мой, ну, вы же сами о себе знаете: вы с этой вашей стервой несчастны. И она с вами несчастна. Ну не понятно ли, что, хотя бы даже для того, чтобы у вас стали более мирные, гармоничные отношения, надо вам немножко развеяться и завести ненадолго и без особенных обязательств отношения на стороне. Не обязательно физические, хотя почему бы и нет? Но не это главное. Надо найти вам женщину-друга, которая когда-то поспешила с браком и которой теперь тоже нужен вместо бессмысленного ее мужа близкий человек. Человек, который понимает поэзию, любит современное искусство и сумеет рассказать о истории нашего города так, как только вы сможете. Вы ведь философ (а это правда, наш герой заканчивал философский факультет когда-то, хотя давно уже Платон и Аристотель не только не были открываемы, но и – некогда добытые с таким трудом – изгнаны со все сокращавшихся домашних книжных полок, а содержал он семью отчасти преподаванием, отчасти составлением популярных книжек «философских» советов). А, впрочем, не сменить ли вам вообще род деятельности, семью, детей? Дети папу поймут, а та, кто с вами все равно вас никогда не поймет. И что же теперь свою жизнь бросать коту под хвост? Под ноги этому человеку? Только потому, что когда-то по молодости, по глупости вы соединили вместе свои жизненные пути? Но ведь даже Церковь признает развод, а мы вообще живем в свободном обществе. Пойдете в епархиальное управление потом – и выдадут вам бумажку, и повенчают даже при необходимости, ежели вам этого очень захочется. Надо будет, поможем, у нас и там свои люди имеются». 

И были те, кто, услышав сходные результаты анализа собственной личности (но таковых опять было меньшинство), громко хлопнув дверью, уходил, или тихо бочком-бочком, сказав, что подумает, просачивался из кабинета Корпорации Счастья и больше никогда не возвращался. Но большинство соглашались.

Наш герой взял полчаса на размышление, прошел вниз по улице к речке, посмотрел на уток в заводи у мостков. Он вспомнил старого друга, с которым недавно встретился после большого перерыва. 

Тот неожиданно стал явно искать более близкого, чем в последние годы общения.  Большей теплоты и внимания. "Возьмемся за руки..." А бывший философ вспоминал теперь немолодого, не очень хорошо выглядящего, лысеющего человека и невольно подумал о том, что старый друг как старая жена: пережито вместе полжизни, воспоминаний тьма, жалко до бесконечности, узы неразрушимы, но не ждешь уже ничего и метакса греет больше, чем беседа. И он пошел назад к двери Корпорации.  Ведь для того чтобы попасть в ад, не всегда нужны благие намерения: иногда достаточно просто оставаться самим собой.

«Закрыто до 16-00 завтрашнего дня»,- прочитал он с огорчением, но вдруг услышал голос дамы-эксперта: «Давайте мы вместе пойдем погуляем. И как знать, вдруг я смогу вам сказать такое, что очень скоро, может быть, уже сегодня вечером позволит вам стать счастливым... Кажется я готова в вас влюбиться." -"Но это будет пошло, ведь вы с моей женой - подруги.» (И это была правда. Причудлива жизнь! Они были подруги и даже в какой-то момент в прошлом были очень близки.) Безлицая дама хорошо знала эту супружескую пару. -"Но я буду ждать вас,"-ответила она. "Поспешившая с браком, женщина-друг,"- в его мозгу всплыла установка из программирующего собеседования и кандидатка не замедлила вскоре явиться. И он так спешил обрести своё счастье, или так слепы стали очи его душевные и телесные, что куль с тряпьём он принял за свою Звезду, яичницу за Божий дар. После он вспоминал то, что было потом, с ужасом…

 Для каждого клиента Корпорации обещанная встреча со счастьем стала в итоге одной из тех, о которых не захочешь да скажешь: лучше бы их никогда не случилось. Есть люди, которые вцепляются в тебя, твоих близких, твоих друзей, в тех, кого ты любишь, как репей, как клещ, как злой вампир. Когда им нужно питаться твоей открытостью, они ей упиваются, она им как воздух нужна - эта как бы взаимная необходимость. Но и потом, когда за личинами приоткрывается лицо, когда расставлены точки над i, когда единственной просьбой становится уйти и никогда не прикасаться к твоей жизни, они в нее с черного хода, с заднего двора, через тех, кто тебе дорог, через глистом 

вползание в их жизнь, через косвенные речевые акты, намеки, выпытывание деталей у общих знакомых - только бы разрушить, только бы доказать собственную тебе необходимость, только бы заполнить собой все. Это желание овладеть другим человеком - любовью, конечно, любовью, они же переполнены любовью - превращается в целожизненную экспансию. А своего часа ждать они умеют.

И потом те многие и многие люди, которые подписывали договор и получали абонемент от Корпорации о том, что их желание будет исполнено, убеждались, что действительно то, что ими тогда выговаривалось, им давалось. Депутат был возвышен до мэра. Блоггер стал самым читаемым клириком, по крайней мере, в регионе города N-ска.  Философ, решивший искать иного счастья вне своей семьи, после бурных приключений обрел в счастливой Корпорации ту  нарочитую подругу, с которой  разделил и интимное двоесловие, и родственное двоемыслие.   Свою философскую Музу, в некотором роде.  Журналист стяжал международную известность и неплохой доход.

Но через некоторое время, кто раньше, кто позднее, вдруг они обнаруживали, что, получив то, чего, как им казалось, они желали больше всего в жизни, они приобрели все, что угодно, но только не счастье. 

Депутат, ставший мэром, начавший реализовывать самые правильные и самые прогрессивные программы преобразования города, вдруг обнаружил, что ни от программ этих никому никакой пользы нет, ни люди, которые вокруг него теперь подобрались не были теми, с кем он в минуту хоть сколько-нибудь отличную от состояния тяжелого алкогольного опьянения, готов был поделиться чем-нибудь, что лежит у него на душе.  И еще ему так часто приходилось говорить, не то что думаешь, пожимать те руки, после которых свои хотелось долго мыть, аплодировать речам, от которых было муторно на душе до непереносимости и, объясняя себе неизбежным компромиссом, едко шутить в спину тем, кому только что широко улыбался, и предавать, предавать и предавать. Как там говорил немецкий социал-демократ: «Движение — всё, конечная цель — ничто». Утешал только виски по вечерам. Почти каждый вечер теперь.

Блоггер - иподиакон, который в результате оказался вне возможности в своем клерикальном достоинстве участия в богослужениях, да и вообще как-то почувствовал, что странно ему теперь подходить к этим людям, о которых он пишет столько слов, на исповедь, приклонять свою голову, чтобы затем иметь возможность причаститься, понял, что никакая всерегиональная популярность не стоит той утраты, которая произошла в его жизни – утраты того, некогда испытанного им юношеского горения духа, стремления всего себя посвятить той самой Церкви, одежды которой он видел теперь так запятнанными и служителей которой – столь недостойными. 

Журналисту все чаще вспоминалось, как едва ли не единственный раз минувшим летом привелось побывать ему в том уголке Подмосковья, где в отрочестве проходило лето за летом. День прилучился солнечный и вышло возможным выйти на берег Москва-реки, вниз, через лес. Час-два лежал один в некошеной траве на берегу, смотрел на маленькую церковь, на проплывающие баржи, на ласточек, снующих непрестанно над лугом и рекой. 
Там такое оказалось небо, какого давно он не помнил, наверное, в себе не помнил, а не в реальности. Облака были маленькие, но в несколько слоев, так что все скользили из под одних другие, потемнее, и нет совсем обычного купола, но, как несколько раз ему только представлялось, небо - основание какой-то уходящей прямой колонны, основанной на земле, но идущей прямо и бесконечно высоко. 
Это почти та символика, которую христиане всегда знали, и не совсем она: ему казалось, что не там, в отдалении, но здесь, в самой совершенной открытости этой реальности, его духовному зрению соприсутствует реальность та, небесная; и это давно так он не мог видеть, как сейчас.
А еще ему почему-то вспомнились военные лагеря, как на учениях по тактике полковник Бабушко, белорус, говорил с акцентом на английское W о ядерном ударе по соседней деревне Федулово, а студенты сидели на опушке леса и смотрели, как на заливных лугах бегает жеребенок, отстает от матери и потом быстро мчится вперед... Он сам боялся произнести вслух это слово: ностальгия.

Изменник муж, пусть и не скоро, осознал, что жизнь его по-настоящему была счастливой тогда, когда он видел глаза своих детей и мог без обмана, без подтекстов и слоеных смыслов, сказать «утро доброе!» своей жене. Что началом его счастья была их летняя встреча в пригороде N-ска, ее образ в окне дачного дома, их объяснение в любви на Рождество, снежинки, таявшие на ее руке той их первой зимой, рыжий котенок на ее коленях, лавочка, на которой они сидели возле храма после первого вместе причастия, ее рука в его руке первый раз и поцелуй первый раз, их первенец, завернутый в спартанское одеяльце. Все то прожитое вместе бесконечно счастливое время. И что нового счастья не бывает. Бывает только одно, данное тебе на всю жизнь. А он (эгоизм что ли?) наглухо закрылся, когда она долгие годы пыталась прорваться к нему, поговорить, как раньше, жить с открытой душой и открытым сердцем друг для друга, он тогда с увлечением оттачивал свой сарказм с друзьями. Он протянул руку своему новому счастью, чтобы оно восстало и осветило его жизнь, но вместо этого свалился сам в ту зловонную яму, откуда светило ему это счастье.  Слушая вопияния жены, он в какой-то момент её услышал и понял, что...

…что смысл и счастье жизни – это только настоящая христианская любовь, в том числе любовь мужчины к женщине, мужа к жене. Не то восстание плоти, за которое принимает любовь современный мир, не то раболепство собственным желаниям, своему мнимому одиночеству, своей мнимой неспособности противостать побуждениям нашей падшей человеческой природы. Вовсе не это. Подлинная любовь - это есть желание родному близкому единственному человеку вечного спасения; желание такое, что оно превосходит и побеждает все, что ради него можно забыть обо всем и претерпеть все остальное, в том числе и от этого человека. Любовь – это единственное преодоление той невозможной грани, которая всех и вся разделяет в этом мире. На сколько, если сказать яснее, процентов известен каждый человек другому: на три, на пять, до максимума в шестьдесят, который можно применить разве что к себе? Любовь же не знает этого исчисления разума и умеет объять по другой стороне вещей, полностью, меры – не требуя. 

Многие и о многом передумали тогда в городе N-ске. В третий раз обитатели его сделали выбор. Он был, конечно, труднее, чем выбор тех, кто выговорил свое глубинно пакостное, но ушел, не сделав последнего пагубного шага, бесконечно труднее выбора тех, кто, прочитав, не прельстился обещаниями Корпорации, но он был: выбор возвращения в Отчий дом.

Мы рассказываем эту историю, когда за спиной Святки, а впереди весна души – Великий Пост, и в этой истории не может быть плохого конца.

 Поэтому, я имею счастье (Счастье!) засвидетельствовать, что мэр города N-ска не кончил ни в тюрьме, ни алкогольным отравлением, а вспомнил, что когда-то в прошлой жизни он был историком. Это было давно-давно. И что это были, наверное, лучшие годы его жизни. И, поразив всех – губернатора и даже федеральные власти, положил бумагу с просьбой об освобождении от должности и 1 сентября вышел в ту самую школу, в которой когда-то сам учился, преподавателем истории.

Несчастный иподиакон, написавший про всех и вся, и с каждой следующей публикацией, с каждым следующим текстом повышавший градус обмана, клеветы, внутренней «самонакрутки», так, что казалось, он скоро взорвется от той злобы и грязи, которая из текстов его исходила, однажды, проходя мимо давно уже не посещаемого им храма, услышал весной: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?» И там же в мартовской грязи человек, который думал о себе, что он забыл, как это делать, опустился на колени и вошел  в храм не как эксперт и обличитель, а как кающийся грешник. Дальнейшее мы не будем рассказывать – это очень непростая и очень длинная история, но он остался православным христианином.

Прижившийся было в Париже журналист, пережидая однажды в кафе демонстрацию «Геи за свободу антирелигиозного звона в Нотр-Даме» не смог сдержаться, когда отвратительная склизкая рука полуженщины-полумужчины протянула его школьнице-дочке текст петиции, которую предлагалось подписать каждому добропорядочному французу и как бы невзначай задержалась на ее щеке. Полученные некогда в еще советской армии навыки пригодились. Покинуть Францию пришлось в течение 48 часов. Зато в «N-ский репортер» взяли назад даже с повышением.

Наконец, прельстившийся вне его жизни почудившимся ему счастьем «философ», прельстившийся и обманутый, и желавший быть обманутым, и сам обманывавший самого себя, свою жену и своих детей, чудом Божиим сумел себе и своей жене сказать о бывшем так, как оно есть. И был, пусть и не сразу, ею прощен. Это был путь ничуть не более легкий возвращения в Отчий дом, в родной дом, в единственный в жизни каждого человека дом, чем у нашего бывшего депутата и у нашего иподиакона, и у нашего журналиста, но этот путь тоже был найден. Никому не возьмемся мы пожелать опыта этих людей, но не оправдались ли и в их жизни слова апостола Павла о том, что иным, чтобы всплыть к преизобилию благодати, надо оттолкнуться от самого дна греха? Слова, недоступные пониманию вражеских корпораций.

И теперь среди прочих в городе N-ске живут четыре счастливых человека, которые никогда больше свое счастье, свою жизнь, данную им от Бога, не променяют ни на какой корпорацией обещанные виртуальные новые счастья. Хотя почему четыре?  Утешен архиерей, молившийся всегда за своего ушедшего в виртуальные блуждания служителя и отверзший ему возвращающемуся объятия отча, радостна дочка журналиста, тосковавшая на берегах Сены по родной дачной мансарде, покойны друзья депутата, никогда не верившие, что жизнь их горячего сердцем друга сведется к деланию карьеры, а у жены философа началась просто новая жизнь!

Как есть у нас Старый Новый год, так и счастье – оно всегда старое. Оно всегда одно и то же. Его Бог нам дает через Церковь, страну, мужа, жену, родителей, друзей. Бог, который не только желает нашего спасения в вечности, но и здесь не желает нашего страдания.

 

P. S.  А с корпорацией случилась такая странная история. Гоголевская лужа на площади вдруг стала день за днем подниматься уровнем и – по недостатку городских средств к противодействию силам стихии, образовала небольшой прудик, куда как-то незаметно сполз корпоративный павильон, так что даже никто и не заметил, когда на нем появились замок и объявление, извещавшее, что работа Корпорации, оказавшейся иностранным агентом, приостанавливается. Вскоре, впрочем, новый градоначальник прудик засыпал, а павильон отдал под местное отделение крупнейшей российской партии. Куда подевались дама-эксперт и прочие сотрудники Корпорации осталось невыясненным, известно лишь, что в N-ске их больше не видели. Но мы, будучи православными христианами, не можем не верить, что и для них не закрыты двери покаяния.