Найти себя в Церкви. Девять историй — от профессора МГУ до доярки

Владимир Берхин. Фото — журнал «Фома»

Зачем читать о незнакомых людях? «В чужой жизни можно найти ответы на свои вопросы», — уверена автор-составитель Марина Нефёдова. Она делает акцент не на моменте обретения веры, а скорее на том, как «держаться на плаву» в жизни, переживать кризисы, неудачи и падения — разумеется, с Богом. Это тем более ценно, что герои интервью — люди успешные по меркам современного мира (относительное исключение только одно, но о нём позже).

Среди собеседников Нефёдовой — телеведущий Александр Архангельский, поэты Ольга Седакова и Ирина Ратушинская, психолог Борис Братусь, руководители благотворительных фондов Елена Альшанская и Владимир Берхин, слепой художник Дмитрий Дидоренко, преподаватель и мама девятерых детей Мария Красовицкая, подмосковная доярка баба Нюра… Каждый герой представляет свою эпоху, и ясно видно, через какие испытания и неудачи он проходил. Расскажем о некоторых.

Александр Архангельский пришёл в Церковь на втором курсе института: «В той плоскости, в которой я жил, было душно, бессмысленно, тоскливо. Я прошел через всякие кришнаитские вещи, через полумистических немецких философов (довольно, кстати, опасных) и потихоньку стал подбираться к церковным воротам, — вспоминает он. — А там — там оказалось все, что я искал».

Он стал прихожанином храма пророка Илии в Обыденском переулке — легендарного московского прихода, который в советское время собирал верующую интеллигенцию. О тех, кого он там встретил, Архангельский рассказывает очень тепло и ярко.

А вот Ирина Ратушинская в начале 80-х попала не в храм, а в лагерь: всего за пять смелых стихотворений она оказалась на зоне «для политических». К счастью, Ирина уже была верующей: «Я осмыслила свои отношения с Богом в 23 года. В 25 мы с мужем повенчались. В 28 меня арестовали». Вера Ратушинской как будто не ведает сомнений: «Я не знаю случаев, когда человек, в Бога верующий, сходил с ума из-за того, что его поставили в какие-то дикие условия». Карцеры, издевательства, голодовки в знак протеста — с трудом осознаёшь, что это было возможно на закате СССР. Но бесчинства уже просачивались в мировую прессу. Однажды вслед за Ратушинской голодовку в поддержку политзаключённых начал англиканский священник Дик Роджерс из Лондона. А уж история её освобождения по ходатайству президента США Рональда Рейгана и вовсе невероятна…

Ирина Ратушинская

Вот одно из стихотворений, за которые Ратушинская получила семь лет лагерей и пять лет ссылки:

А мы остаёмся —
На клетках чудовищных шахмат —
Мы все арестанты.
Наш кофе
Сожжёнными письмами пахнет,
И вскрытыми письмами пахнут
Почтамты.
Оглохли кварталы —
И некому крикнуть: «Не надо!» —
И лики лепные
Закрыли глаза на фасадах.
И каждую ночь
Улетают из города птицы,
И слепо
Засвечены наши рассветы.
Постойте!
Быть может — нам всё это снится?
Но утром выходят газеты.

Еще один герой книги, отличающийся предельной прямотой и некоторой социальной «угловатостью», — Владимир Берхин. Созданный им благотворительный фонд «Предание» вырос на базе медиатеки — весьма памятной для тех, кто осваивал «православный» интернет в начале 2000-х. Владимир в Церкви с детства: его привела туда мама, переживавшая стресс из-за развода. Он отлично понимает, что такое православное подростковое самобичевание (называет его «самокозлением») и даже придумал, что с ним делать. Да и благотворительность, по мнению Берхина, во многом способ поладить с самим собой: «Вы не представляете, насколько люди вокруг мечтают кому-нибудь помочь. Потому что люди очень несчастны и больше всего на свете хотят, чтобы их любили, а ещё сильнее хотят понравиться самим себе».

А вот у Бориса Братуся подход к внутреннему миру человека академический: он профессор психологического факультета МГУ. С читателями «Мирян» Братусь делится воспоминаниями из детства «обыкновенного послевоенного дошкольника», который однажды пытался убежать из родного двора на первомайскую демонстрацию, чтобы увидеть Сталина. Он признаётся, что пережил немало зигзагов истории и внутренних перемен, но кризисы его даже «завораживают». Наука и вера у Братуся не вступают в конфликт — он полагает, что психология может помочь лишь до определенного предела: «Психотерапевт чинит человека от поломок, которые ему нанесли общество или семья. А потом выкидывает обратно в это же общество». В то же время профессор любит высказывание Дитриха Бонхеффера «Бог — не аварийный выход», то есть жизнь, по Братусю, — процесс творческий.

Подтверждение тому — история ещё одной героини, Марии Красовицкой. Сама Мария рассказывает о своей насыщенной жизни спокойно, без тени любования ловко выстроенным тайм-менеджментом — как будто так само собой получилось. «Жизнь происходит не так, что вдруг спустилось на одном облаке девять детей, на другом — пачка тетрадей, а на третьем — рукопись», — поясняет она. Красовицкая шутит, что преподает всё на ли-: литературу и литургику. Она отлично видит проблемы, касающиеся этих дисциплин — например, говорит, что в курсе литературы «мы более-менее освоили девятнадцатый век, но двадцатый ещё не переварили, а живем-то уже в двадцать первом!» При этом Мария не считает уроки литературы плацдармом для разговоров о нравственности: такое отношение к искусству, по её мнению, слишком утилитарно.

Борис Братусь. Фото — психологический факультет МГУ

Один из самых впечатляющих персонажей книги — баба Нюра. Патриарху Алексию I приписывают слова: «Белые платочки спасли Русскую Церковь», — и Анна Андреевна Фадеева как раз из таких «платочков». Она родилась в 1929 году, всю жизнь прожила в подмосковном селе Фёдоровском, более 40 лет без выходных работала дояркой, успела окончить только четыре класса, одна растила дочь. Трудная, тяжёлая жизнь. Но было у неё «сокровище» — вера.

Можно было бы назвать Церковь страстью Анны Андреевны, если бы в православном лексиконе это слово не было дискредитировано. Каждое воскресенье (которое, повторим, не было выходным) баба Нюра с подругой Кланей ходили пешком в храм: «Мы в воскресенье с утра коров подоили и побежали (…) Бежим с Кланей сломя голову, а батюшка-то нас поджидал, не начинал без нас службу... А потом после службы чаю попили — и обратно на дойку. Идём, идём, Кланя говорит: давай полежим. Ляжем на снег, полежим, потом снова бежим».

Судьбоносной для Нюры и Клани стала встреча с отцом Аркадием Шатовым (ныне епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению). Когда его, молодого образованного священника, послали служить подальше от столицы в село Голочаново, баба Нюра оказалась одной из самых преданных прихожанок. А потом, когда в 1991 году отцу Аркадию дали больничный храм в центре Москвы, стала ездить к нему туда. «Уже на пенсии была, но ещё молодая, — рассказывает баба Нюра. — Пякла пироги, и ещё несколько раз в неделю ходила в отделение — за больными ходила, подмывала их, стирала за ними». Анна Андреевна и сейчас находит силы хоть раз в месяц приехать в московский приход, а у себя в Фёдоровском уже 14 лет ежедневно читает в церкви акафист святителю Николаю.

Отдельно хочется сказать о формате книги. Жанр сборника интервью, активно осваиваемый издательствами, иногда кажется «несолидным». Однако тщательно составленные сноски, биографические справки и, главное, объединяющая идея «Мирян» отметают сомнения в случайности. Единственное, чего не хватает изданию, — богословского осмысления места мирян в Церкви и мире.

Возможно, время для такой дискуссии ещё не пришло, но запрос на неё созрел. «Предание не позаботилось о том, чтобы создать особый образ мирянина, поэтому каждый, кто хочет служить Богу в миру, пробует и ищет сам…. Но вообще положение мирян в нашей Церкви довольно авантюрное», — размышляла на презентации книги её героиня Ольга Седакова. Хотелось бы, чтобы эта «авантюрность» была, наконец, осмыслена.