Лев Бакст: певец линии и цвета

Послеполуденный отдых фавна. 1912. Частное собрание, Париж

Сам Бакст, рассуждая о своей эстетической «всеядности», утверждал: когда речь заходит о творении красоты, не бывает ничего малого, неважного. «Думаю, что, если художники возьмут на себя ответственность за красоту во всем, что их окружает, они смогут создать настоящую школу искусства», — говорил он. Панэстетизм, звучащий в этих словах и пронизывающий творчество Бакста, — залог успешных выставок наравне с универсальностью таланта. В 2016 году проект ГМИИ стал второй монографической выставкой художника в России (первая, меньшая по масштабу, прошла в петербургском Русском музее). Экспозиция, в которую включены произведения из российских и зарубежных музеев, частных коллекций и архивов, раскинулась на два дома: основная часть выставки — в главном здании и еще два выставочных зала с ранними работами и архивными документами — в Отделе личных коллекций.

Организаторы московской выставки при развеске произведений попытались объединить несколько подходов, разделив работы и по жанрам-техникам изобразительного искусства («Портреты», «Рисунки и печатная графика»…), и по темам («Античные видения», «Восточные фантазии», «Романтические грезы»…). Получившаяся экспозиция, возможно, не претендует на безупречную логичность, но хороша именно тем, что показывает, насколько творчество Бакста цельно и синтетично, насколько сложно дробить его на составные части.

Надеемся, наш небольшой путеводитель поможет читателю ощутить незримые нити, связывающие воедино разнообразные произведения художника,  и увидеть его творческий путь в фокусе идей и проблем, о которых он бы, возможно, не задумался.

Эскиз костюма Беотийца к балету «Нарцисс» Н.Н.Черепнина. Около 1911. Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства

Синтез культур

Бакст, проживший в Париже не один год, был хорошо знаком с западным искусством, но со временем стал гораздо выше ставить культуру древнего мира. Этому интересу способствовали театральные заказы: Лев Самойлович «работал» с античностью, оформляя древнегреческие трагедии; апо предложению Сергея Дягилева он создавал декорации и костюмы для балетов «Клеопатра» и «Шехерезада», погружаясь в мир Древнего Египта и в искусство Персии. Успех балетов пробудил у публики интерес к восточной экзотике — и вот уже художник разрабатывает дизайн одежды и тканей, вдохновляясь необычными орнаментами и контрастными, казалось бы, несочетаемыми цветами (позже, занимаясь текстильным дизайном в Америке, он также проявлял интерес к наследию индейцев и инков). А стилистика и тематика японской и китайской гравюры отразились в его печатной графике и некоторых живописных работах.

Древний ужас. 1908. Русский музей

Столь широкий диапазон увлечений скреплён едиными чувством и мыслью: устав от «учёности», рационализма европейской цивилизации и рафинированности искусства, художник вместе с современниками открывал для себя искренность и непосредственность древних культур, яркие, чистые цвета народного творчества, естественную откровенность их одежды. В 1915 году он писал: «Архаическое искусство молодо по форме, оно — первооснова для всех видов искусства, и если ты не слишком ослаб от чрезмерного груза цивилизации, то всегда найдешь вдохновение в родниковой воде архаического искусства».

Поэтому неудивительно, что древняя культура Крита, а также греческая идея рока, довлеющего над человеком, захватывали Бакста больше, чем спокойствие классических античных скульптур (обратите внимание на хаос стихии, разбушевавшейся за спиной загадочной богини на панно «Древний ужас», или на тревожную фигуру крылатого сфинкса, разрушающего идиллию на занавесе «Элизиум»). А пряные запахи, эротизм и варварская цветистость Персии (декорации и костюмы к «Шехерезаде») овладевали его воображением сильнее, чем церемониальные культуры Китая и Японии, полные сдержанности и условностей.

Однако увлекаясь Востоком и древностью, Бакст оставался художником Запада и современности. Чтобы выразить свое восхищение архаикой, он пользовался причудливой линией модерна — едва ли осознанно сплавляя эпохи и культуры, Восток и Запад…

Портрет Сергея Дягилева с няней. 1906. Русский музей

Особняком в творчестве Льва Самойловича проявилась русская живописная традиция. Сам художник признавал: «Моя в основе своей русская техника и стиль являются не совсем характерными для русской национальной живописи… Я чаще обращался к миру идей России, а не к её живописи». Этот мир, кажется, сам выявил себя в портретах, созданных им в 1900-х гг., где на первый план выступает психологизм, свойственный русской портретной живописи. Глаза — зеркало души, и внутренний мир моделей Бакста — представителей творческой интеллигенции России рубежа веков — отражён прежде всего в их взгляде. Но даже в тех работах, где изображение условно, линия не только играет декоративную роль, но и служит для психологической характеристики. Острые углы в позе Зинаиды Гиппиус помогают выразить «внешнюю изломанность», в которой некоторые современники видели «проявление внутренней боязни сфальшивить» (выражение отца Павла Флоренского), а в картине «Ужин» с помощью волнистой линии художник создает чувственный образ «ресторанной незнакомки», влекущей за собой и бросающей вызов обществу.

Портрет Зинаиды Гиппиус. 1906. Третьяковская галерея

Синтез искусств

Сплавляя культурные традиции, Бакст не остался чужд и другому веянию эпохи — стремлению к синтезу искусств: взаимопроникновению живописи и искусства театра, литературы, музыки… Это ярче всего можно ощутить в его эскизах театральных костюмов (для балетов «Нарцисс», «Клеопатра», «Послеполуденный отдых Фавна»). Художник отказывается от статичного изображения в фас и профиль, создавая ритмичные зарисовки, где одежда колышется в такт танцу: он хочет, чтобы это был не просто красивый образ для манекена, но чтобы сам костюм, его колебания «работали» на актера. При оформлении спектаклей мастер желал объединить движение тела и костюм, музыку и декорацию, слово и жест…

Эскиз костюмов двух Беотиек к балету «Нарцисс» Н.Н.Черепнина. Около 1911. Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства

Комплексно подходил Бакст и к дизайну интерьеров. Работая над декоративными панно, а порой даже проектируя мебель, художник считал, что «архитектура … призывает на помощь скульптуру и живопись, чтобы создать ансамбль стиля и получаемого от него впечатления». Одной из изюминок выставки стало панно, впервые привезённое из особняка Ротшильдов в Англии, в котором художник обыграл мотив спящей красавицы, используя портретные черты членов семьи.

В то же время, создавая новые пространства, Бакст стремился к их гармоничному сочетанию с обликом современного человека. Когда будете рассматривать созданные художником наряды, держите в голове следующую мысль Льва Самойловича: «…мужчина или женщина …должны быть одеты, ради общей гармонии, в тон с тем, что их окружает».

Декорация к «Елене Спартанской», II акт. 1912

Наконец, Бакст занимался иллюстрированием книг, а также отвечал за художественное оформление журнала «Мир искусства». На выставке — лишь малая часть того, что было сделано им в печатной графике, но и этого достаточно, чтобы увидеть стремление художника объединить слово и изображение, слить в целое все компоненты изданий: от бумаги и шрифта до обложки, заставки, виньетки…

*     *     *

Надеемся, что даже если вам чужды теоретические изыски, выставка придется по душе, ведь Бакст ― творец искусства радости и восторга, красоты и наслаждения. Недаром она пользуется повышенным вниманием публики. Забавно, что еще сам художник предвидел этот интерес… и относился к нему весьма легкомысленно: «Меня вовсе не интересует, что через сто лет мой потомок оценит мое предвкушающее обоняние. …я хочу искусства сегодняшнего дня, для меня одного, для радостей моих и над венками и пальмами моих потомков я смеюсь от всей души!».

Использованы фотографии, предоставленные пресс-службой ГМИИ, а также изображения с ресурсов https://ru.wikipedia.org, http://www.muzcentrum.ru/, http://www.wikiwand.com/