Хлестаковщина от Быкова, или Как не нужно писать о Маяковском

Один раз я чуть не умер после написания трёх статей для «Татьянина дня». За полтора месяца я прочитал около двух тысяч страниц текста, чтобы написать три коротких текста о Владимире Маяковском. Сперва мне снился поэт накануне самоубийства, а в мае моё состояние было таким, что я одновременно жалел и радовался, что я не могу совершить «лирический выстрел журналиста». Писать о Маяковском сложно. Каждое слово про него — это вырванный с кровью кусок собственного сердца. Я не шучу. Если вы любите Маяковского — по-другому нельзя. Он жуткий собственник. Захватывает сразу и на всю жизнь.

Владимир Владимирович заставил Корнея Чуковского во время первой встречи прождать несколько часов в бильярдной. Поэт катал шары, а блестящий литературный критик объяснял какому-то старичку, что Маяковский — великий поэт. Маяковский ухаживал за дочерью этого почтенного отца, и ему нужна была реклама.

Когда пишешь о поэте, хочется отойти в сторонку и не мешать другим увидеть «Тринадцатого апостола», хочется просто переписать его автобиографию, потом несколько интервью, потом письма, и, наконец, предсмертную записку.

Маяковский так хорош, что любой рассказ о нём будет хуже того, что поэт рассказал о себе сам в стихах и прозе.

Но у Дмитрия Быкова — автора большой «биографии» Владимира Маяковского — другое мнение. С первой страницы своего текста он врывается к читателю, заслоняет собой героя и кричит «обгорающим ртом он, выбрасывается, как голая проститутка из горящего публичного дома». Он боится оставить читателя наедине с Маяковским.

Быков все время подпрыгивает, даёт советы поэту, объясняет другим участником беседы, как правильно понимать жизнь и стихи Маяковского.
Он превращает Владимира Владимировича в своего младшего, немного неуклюжего, но гениального «брата», который иногда умеет писать стихи, однако совершенно не разбирается не в жизни, ни в политике. На протяжении тысячи страниц текста читатель ни разу не может остаться наедине с поэтом, не может насладиться его стихами, не может посочувствовать его промахам, порадоваться его удачам. Не может помолчать, поплакать, посмеяться. Он все время натыкается на автора биографии, который «с лёгкостью необыкновенной» копается в постели гения, в исторических эпохах, в идеологии.

Дмитрий Быков постоянно учит Маяковского, как ему нужно было писать, любить, жить. Какой власти и как служить. Автор биографии на самом деле её главный герой. Маяковский или Пастернак — всего лишь свита. Повод поговорить о гениальном Дмитрии Львовиче Быкове, который всё знает, во всём разбирается, всех поучает. Быков так хочет показать свою «образованность», что забывает о том, что пишет биографию. Жанр с тысячелетними традициями.

Биография может начинаться с рождения героя и рассказывать о его жизни в хронологическом порядке (так делал Плутарх), может строиться тематически, когда автор сперва рассказывает всё о герое-полководце, потом о герое-политике, далее о герое-императоре или герое-актере (Светоний, «Жизнь 12 Цезарей»). Она может рассказывать о жизни персонажа в обратном порядке (от смерти к молодости и рождению). Но биограф не имеет права рассказывать о себе под видом повествования о герое или строить повествование хаотично в зависимости от своей эрудиции или ассоциаций, который в конкретный момент пришли ему в голову.

Так что книга Быкова о Маяковском — это не биография, а диагноз. Диагноз не гениальному поэту, а его биографу, которого теперь можно смело называть Иваном Александровичем Хлестаковым. Он уже похлопал по плечу Пастернака и Маяковского. Вот только он не настоящий ревизор, после прочтения книги наступает немая сцена, и читатель всё-таки хочет прочитать про самого Владимира Маяковского.

Это очень просто сделать. Нужно взять автобиографию Маяковского, прочитать воспоминания о нём Лили Брик, потом пойти в интернет. Найти в Википедии статью о Маяковском и посмотреть список литературы к ней. А ещё лучше найти в интернете собрание сочинений Владимира Маяковского и читать его. Но это очень опасно.

Не влюбиться в лучшего поэта ХХ века при этом невозможно.

Мой стих дойдёт
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдёт,
но он дойдёт не так, —
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвёт
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошёл водопровод,
сработанный
ещё рабами Рима.

Владимир Маяковский, «Во весь голос»