Старые мехи, молодое вино: о сериале «Молодой папа»

Гениальная завязка сюжета родилась из предположения: что будет, если современным Папой римским станет не умудрённый опытом пастырь, а молодой епископ? Главный герой, американский кардинал Ленни Белардо (его с блеском играет Джуд Лоу) избран главой Римско-Католической Церкви в результате цепи интриг. Конклав предположил, что компромиссная фигура Белардо всех устроит. Но происходит нечто неожиданное: новоявленный папа Пий XIII, призванный учитывать чужие мнения, оказывается неистовым революционером. Его не устраивает всё, начиная с продажи тарелок с его изображением и заканчивая скрытыми пороками братии. Белардо начинает реализовывать свой план по возрождению Церкви, втайне мучаясь от одиночества (он никогда не знал собственных родителей) и невозможности любви.

Если Финчер и Ко в знаменитом «Карточном домике» возвели жанр политического триллера на новую ступень, сделав главным героем злодея, Соррентино совершает следующий шаг, смешивая кино о кулуарах власти с религиозной драмой и создав ещё более сложного персонажа ― то ли юродивого, то ли фанатика, то ли святого. Его десятисерийный фильм снят по меркам большого кино, с умом и вкусом, а ещё ― изрядной долей иронии.

И режиссёр, и продюсеры «Папы» ― люди редкой творческой смелости. Очень сложно представить себе подобный уровень разговора в российской сериальной продукции, где царствует вечная перестраховка и доминируют либо традиционные мелодрамы, либо варианты КВНа на экране, либо копии западных образцов. (В этом смысле «Папу» можно сравнить разве что с вышедшим в этом году российским фильмом «Монах и бес» Николая Досталя ― своеобразной духовной комедией.) В любом случае, «Папа» ― дерзкий фильм-поступок.

Пий XIII ― потрясающе интересный, противоречивый герой. Папа, периодически признающийся в том, что не верит в Бога, и одновременно упрекающий паству — мол, она забыла Создателя. Папа, который курит, приоткрыв форточку с видом на площадь святого Петра. Папа, который неоднократно нарушает тайну исповеди, обожает кока-колу и облачается в торжественное одеяние под песню Sexy And I Know It. При этом его взгляды консервативнее, чем у самого ярого приверженца традиционного католицизма. Само папское имя ― уже вызов: последние четыре Пия были борцами с модернизмом, так что новый Пий после Второго Ватиканского собора, провозгласившего реформы в Католической Церкви, ― нечто из ряда вон. Подчас герой борется за отстаиваемые им ценности с такой яростью, что кажется дальним родственником Великого инквизитора. Странный папа: внимательный и чуткий, обаятельный в своей загадочности («я ― противоречие») и неотвратимый, как возмездие.

Ключевые герои фильма спорят о Боге и живут в религиозной системе координат. При этом режиссёр, размышляя о парадоксах веры и хитросплетениях власти, зрителя «не грузит». Гротескные, забавные детали рассыпаны с феллиниевской щедростью то здесь, то там. Так, главный антагонист героя, кардинал Анжело Войелло, расхаживает по дому в майке любимого футбольного клуба; а по саду, где гуляет папа, то и дело скачет огромный кенгуру, подаренный кем-то из послов...

Кино Соррентино ― летящее, воздушное, промытое, как стекло: звенит, бликует, светится. В этом ватиканском барокко, в этих щедрых подарках киногурманам, конечно, заложен конфликт формы и содержания. «Роскошное кино о вере» ― возможно ли такое в принципе? Есть здесь и этическая опасность, и эстетическая угроза ― свалиться в китч. К сожалению, именно это и происходит, когда автор параллельно монтирует жёсткую любовную сцену с участием одного из священников, нарушающего обеты, и одновременное посвящение в кардиналы другого...

В этом извечный искус: как показать в искусстве соблазн («смотрите, како опасно ходите») и не соблазнять; как продемонстрировать страсти, но не транслировать их. Эту тонкую грань Соррентино не всегда удаётся соблюсти. Кардиналы, шествующие на собрание под техно-музыку, да и само шокирующее поведение Пия, ― средства из арсенала постмодернистского, насмешливого кино. Но важнее общее ощущение от фильма, которое возникает после просмотра, ― чувство живой жизни, запечатленной на экране: оно не может обмануть.

Автор, как и его герой, непредсказуем. Соррентино постоянно опережает зрителя, играет с нами, как кошка с мышкой. После просмотра очередной серии ты стремишься вынести мораль, месседж («О чем же это кино, которое только что смотрелось с таким увлечением?»), и рационально объяснить его не можешь. Даже в финале фильма, когда зритель вместе с автором хочет пропеть: «Обнимитесь, миллионы!», ― режиссёр оставляет нас в тревожном ожидании. Но в этом и чудо соррентиновского кинематографа: так таинственно всё живое.

Соррентино ― из тех, кто выращивает, а не растаптывает побеги, он ― эдакий духовный озеленитель (недаром его кино просто-таки утопает в буйной италийской растительности). Его взгляд дарит свежесть восприятия привычного. В авторе «Папы» виден человек, который не отделяет себя от Церкви, нутром чувствует её жизнь и её проблемы. Это многое искупает. И, в конечном счете, у Соррентино получилось кино не о буквальной, а о духовной молодости, о возможности преображения и истинной любви.