Метаморфозы цивилизации от «Гоголь-центра»

Фото: «Гоголь-центр»

Перед публикой предстают, казалось бы, известные герои: Нарцисс, Тиресий, Мидас. Однако они выведены за пределы истории, будто прошли через призму современности и теперь призваны обличать эту самую современность. Теряясь между прошлым и настоящим, персонажи переходят с бытовой брани на стройный гекзаметр и обратно.

На протяжении всего спектакля так и рвётся на суд зрителей голодная Полутварь, потомок Калибана. Загримированный Николай Кукушкин мастерски передаёт образ «выродка», то и дело выпрыгивая в зал, чтобы напугать зрителя. Он задаётся вопросом: из чего ещё, кроме добра и зла, сотворил Юпитер мироздание, что в третьей чаше?

«Не оборачивайся, Орфей! Не оборачивайся!» ― то шепчет, то кричит сам себе Орфей. Эвридика преследует его, хочет к нему вернуться, но ведь она мертва. Тем не менее, она рядом: ей, мёртвой, можно отправить sms в социальной сети, можно отослать подарочек на день святого Валентина.

Фото: «Гоголь-центр»

Чем дальше смотришь спектакль, тем больше понимаешь, что в центре внимания даже не видеоарт или игра актёров «Седьмой студии» Кирилла Серебренникова: главное здесь ― метаморфоза. Одна сцена одна сменяет другую без всякого логического перехода, герои внезапно появляются, внезапно исчезают, и это тоже метаморфоза, сочинённая театром.

Мирра девять дней живёт непозволительной любовью к отцу, пока тот не узнаёт дочь и не пытается убить. Но зритель этого не видит: перед ним только большой экран, где крупным планом то губы, то глаза, то всё лицо девушки. Она рассказывает историю, переживает, сомневается, боится за своего ребёнка. И зритель переживает вместе с ней. Когда Мирра превращается в дерево, чтобы родить, лицо на экране растворяется в небытии метаморфозы.

Рвущийся к нескончаемым богатствам царь Мидас просит Эрисихтона дать ему то, чего он хочет. «Золото!» ― кричат герои. «Золото!» ― кричит Мидас. Золотом становится все, к чему бы он ни прикоснулся. Так у Овидия. А наш зритель видит чёрное золото ― нефть. Мидас тонет в ней, уже моля о пощаде. В реальности испачкан в этом страшном «золоте» не Мидас, а мир.

Фото: «Гоголь-центр»

Во главу угла в каждой из сцен ставится человеческий порок. Например, влюблённый в свой голос и искусно играющий на флейте Марсий бросает вызов Аполлону с электрической гитарой. Аполлон надменно душит пресловутую дудочку Марсия, с которого потом ещё и сдирают кожу за такой «ужасный» проступок ― пойти против богов, против тех, кто выше по званию.

Непослушный Икар обрекает своего отца, Дедала, на вечные страдания. Тем временем на задворках сцены люди карабкаются по отвесной невидимой решётке, как бескрылые птицы, пытающиеся подняться снова к небесам. Но у них, как и у Икара больше нет такой возможности.

Фото: «Гоголь-центр»

Каждый эпизод «Метаморфоз» ― это перетекание жуткого гекзаметра в визуальный образ. Орфей спускается в царство мёртвых, а зритель видит автокатастрофу. На сцене Полутварь: это существо однажды влюблялось, но такая внешность не придётся по вкусу девушке. Где же эта любовь? Где же добро? Что же в третьей чаше Юпитера? В третьей чаше ― смерть, и в четвёртой тоже, и в пятой.

Как комедия Гоголя «Ревизор» когда-то перевернула сознание зрителей, так и этот спектакль «Гоголь-центра» ― настоящая метаморфоза, заставляющая публику подумать над вопросом: «А что, если в мире зла больше, чем добра?»