Андрей Мерзликин: Я бы убрал из употребления слово «великий»

Фото: Михаил Ерёмин

Андрей Мерзликин родился в 1973 году в городе Калининграде Московской области. В 1992 г. окончил Калининградский техникум космического машиностроения и технологии, в 1996 г. ― Государственную академию сферы быта и услуг с красным дипломом, в 1998 г. ― актёрский факультет ВГИКа. В 2001—2011 гг. был актёром Московского драматического театра под руководством Армена Джигарханяна. Успех Мерзликину принесла роль Димона («Ошпаренного») в фильме Петра Буслова «Бумер». Сыграл более ста ролей в фильмах и сериалах. В 2012 году дебютировал в качестве кинорежиссёра, сняв короткометражный фильм «GQ» по сценарию Михаила Сегала. Женат, отец четверых детей.

— Считается, что для хорошей жизни сегодня необходима «корочка» о высшем образовании. У вас их два и одно среднее техническое. Образование помогло вам достичь успеха?

— По первому образованию я радиотехник приборов управления космического машиностроения, с этого начинался путь на мою «орбиту». Очень, кстати, полезные знания я получил в техникуме! Сейчас люди уже, наверное, и не знают, что такое канифоль. А у меня дома еще есть и канифоль, и олово, и паяльник. Даже дети умеют его включать — мальчишкам интересно! А если серьезно, то, чем мы занимались в техникуме космического машиностроения, было, скорее, первым приобщением к пониманию, как устроен мир. Не космический даже мир, а мир вообще.

— Это было ваше осознанное решение — стать радиотехником, или пошли учиться, так сказать, по месту жительства?

— Конечно, я пошел туда учиться не столько по личному выбору, сколько потому, что это было лучшее учебное заведение города и считалось большой удачей, если ребенок туда поступит. Родители мечтали туда отправить своих детей, это означало продвижение в будущем. Раньше было все просто: образование — гарантия успешной жизни, путь к ней. Сегодня высшее образование мало что дает: иногда у руля стоят люди, которые далеки от образованности, но умеют дела делать. И хорошо, если они чистые душой, но бывает ведь и немало дельцов, у которых кроме выгоды в глазах ничего нет.

Фото: Михаил Ерёмин

Иерархия, отбор что в спорте, что в образовании, что в медицине всегда был: лучшие из лучших двигались вперед. Раньше было как: сначала во дворе ты лучший, потом тебя заметили и пригласили в районную или областную сборную, дальше во всесоюзную, и все было понятно — а сейчас, если есть деньги, то ты уже в сборной. И это как-то… пошло, на мой взгляд. А потом все грустят, вопрошают, где у нас детский спорт. Да сами родители детский спорт и гробят!

— А в какой форме вы хотели бы видеть будущее нашей страны?

— Я бы сказал, что Россию, чтобы у нее было будущее, нужно строить заново. Строить ее своими поступками и идеями, а не снимая кальку с Запада. Мы почему-то западную культуру знаем больше, чем свою, и европейских писателей читаем больше, чем своих. Я недавно встретил исследование, что наш читатель в европейской литературе разбирается лучше, чем представители европейских народностей. При всех киваниях в сторону общемировой культуры нужно все-таки не забывать свои корни.

И нам есть, за что их уважать. Мы исторически находимся в некоем отставании от Европы: у нас только отменяют крепостное право, а у них уже запущена первая линия метро. Но при этом мы за короткий период создали культуру, которая по праву считается великой. Русская культура внесла такой вклад в мировую, переоценить который сложно. И писатели, и художники, и кинематографисты, и актеры... Только необразованный человек может спросить: где они, эти великие русские, в чем русское величие? Почему-то Вуди Аллен или Стивен Спилберг могут в своих интервью сказать: «Я вырос на великих русских режиссерах». А наши люди стесняются....

— А современный российский театр остается великим?

— Я бы убрал из употребления слово «великий». Хорошо сделано в Церкви: человек всей жизнью доказал свою святость, но тем не менее, канонизация возможна только после того, как 50 лет пройдет, если мощи нетленны, если он действительно духом пропитал свою плоть. А у нас — человек еще жив, а мы его уже великим называем. Нет, нельзя так. И нельзя снимать «Великое кино о Великой войне», и нельзя говорить: «Я великий режиссер». Это пошло. Мы все находимся в стадии обучения, кто-то лучше учится, кто-то хуже.

Я не могу назвать сейчас какого-то большого режиссера, про которого можно было бы сказать, что он будет великим. Потому что понятие величия — это не обслуживание какой-то узкой аудитории, будь то театральные критики или простой народ. Величие — это когда понятно всем и каждому. Как Высоцкий, как Шукшин, как спектакли, в которых блистали Леонов, Папанов, Миронов...

— А сейчас всё это ушло?

— Я не говорю, что все ушло, нет. У нас сейчас замечательные артисты работают в театре, мои коллеги. Я никогда так не смогу играть, как они играют, я с радостью на них смотрю: это Константин Хабенский, Владимир Машков, Сергей Маковецкий. Они задают планку актерской профессии, на которую надо равняться. Я это не в качестве комплимента говорю. Я очень рад, что Машков будет руководить театром «Табакерка», это потрясающе! Я верю в то, что это будет театральным событием не просто одного сезона. Константин Юрьевич Хабенский — человек прекраснейший! Понятный всем, кто занимается благотворительностью, театром, кино, режиссурой. Но я считаю, что это звучало бы пошло, если бы кто-нибудь из них думал про себя в системе координат величия.

— Вы много снимаетесь в сериалах. Согласны, что современные российские сериалы — это обычно калька с западных, причем не самая удачная?

— К сожалению, да. Склонность к подражанию у нас никуда не делась. Копирование западных сериалов продиктовано бизнесом. Деньги диктуют выбирать то, что дешевле, а дешевле делать кальку. Дело не в том, что мы не умеем рождать своё, просто так легче. С другой стороны, сегодня сниматься в некоторых сериалах более почетно, чем в некоторых кино, потому что сейчас кино не реализует тех высоких художественных задач, которые перед ним стоят.

Фото: Михаил Ерёмин

Зарубежные сериалы часто стоят намного выше по степени сложности, тонкости художественного наполнения, чем зарубежные фильмы. Некоторые телеканалы в этой сериальной гонке пытаются приглашать режиссеров, которые не делают абы какие работы. А эти серьезные режиссеры приглашают и артистов серьезного уровня, стараются в этом легком жанре как-то утяжелить историю, драматургию. И это настоящее событие, которое тоже нужно заметить! Ведь помимо того, чтобы ругаться, нужно уметь видеть и хорошее. Тогда и ты сам живешь в комплиментарном состоянии, и вокруг тебя находятся люди, умеющие дарить радость. Это не значит, что мы должны закрывать глаза на плохое, — мы его видим, но зачем про него говорить, оно и так понятно! А те, кто громко кричит, как все плохо, думая, что открывает всем глаза, совершенно не замечают, что оставляют за собой только пепел и прах. Ничего полезного они не создают. К сожалению, таких людей немало, и они слишком активны. Правда — она спокойная и немногословная.

— В одном из интервью вы сказали, что снимались не всегда в хороших фильмах. Чем были продиктованы эти съемки?

— У каждой работы бывают неудавшиеся моменты. Ну да, болванка загублена. А у нас как устроен зритель: если это не блестяще, значит, уже плохо! У нас не бывает промежутков: либо пришли и увидели шедевр, либо — зачем вообще все это делали?

У каждого человека могут быть промахи, но это не значит, что у меня вышло что-то постыдное. Я не ставил перед собой задачи, чтобы у меня всегда получался только блеск и только шедевр. В каком-то фильме я мог бы и не сниматься, но это не значит, что мне стыдно. Наоборот, он у меня есть в коллекции, и хорошо.

— Как вам состояние современного российского кинематографа?

— Какие фильмы смотрит молодежь, я даже представить себе не могу. Почему-то я не видел ни одного молодого режиссера, который бы сейчас снял фильм о своем поколении. Например, о рэп-культуре не снято ни одного кино, а она популярна в каждой деревне. Люди записывают потрясающие альбомы, находясь в своем поселке или квартире. Где режиссеры-ровесники, которые могли бы об этом рассказать?

Фото: Михаил Ерёмин

И тут не надо сваливать на продюсеров, что денег не дают — на это никто никогда не дает денег! Даже в Америке не дают на это денег, я хорошо это знаю. Но были же режиссеры, которые сначала несколько лет собирали деньги на свои фильмы, а потом делали хорошее кино. Так, например, был снят фильм «Бумер». Я даже так скажу: деньги порой всё портят. Особенно они портят нашего человека. И кинокартину могут испортить, и жизнь, и судьбу. Человек слабеет, теряет самоконтроль. Деньги — это мощнейшее искушение! Когда человек мечтает о больших деньгах, он даже не представляет, долго ли он с ними проживет.

— Говорят, самые сильные искушения в жизни — это деньги, власть и слава.

— Согласен. Для того, чтобы противостоять им, надо иметь много хороших, настоящих друзей. Друзей детства, или наставников, которые будут к тебе относиться так же, как и до появления денег, власти или славы, чтобы они с тобой были наравне. Это только хорошие друзья могут находиться рядом, что называется, в дружеской трезвости.

— У вас есть такие друзья?

— Конечно, есть! Поэтому я уверенно про это говорю.

— Вы человек известный...

— По крайней мере, в своем подъезде (смеётся).

— … слава — искушение для вас? Быть узнаваемым — счастье или бремя?

— У нас нет института звездности, так что никто меня не донимает. Я не Егор Крид и не Тимати, у меня всего 160 тысяч подписчиков. А если серьезно, то я работаю в своем тоннеле, делаю свое дело, и у меня есть круг людей, которым это близко. Я работаю для тех, кому интересно что-то большее, чем просто посмеяться, поразвлекаться. Кому интересно порефлексировать, подумать про свою семью, про детей, про работу...

Хотелось бы вернуть в обиход редкие слова и термины, которые произносили бы наши герои, чтобы они касались совестливости, уважения к человеку, который дело делает своими руками. Он намного больше стоит, чем образованный культурный человек с кучей дипломов, который просто сидит и пишет комментарии. Вот о таком человеке мне интересно говорить, вот так мне хочется играть. Чтобы персонажи были узнаваемыми, чтобы можно было посмотреть кино и сказать: «Да, я такого человека видел, я с ним утром ехал в лифте», или: «Я знаю этого парня, он живет в соседнем дворе». У нас порой такой перегиб идет, что зрители смотрят кино и не понимают, кто все эти люди. Даже я не понимаю иногда, кто живет в таких квартирах, которые в этих картинах показывают, кто носит сейчас такую одежду, я на улице таких не встречаю — какой-то придуманный мир!

Беседовала Анастасия Прощенко, фото Михаила Ерёмина