«Московская стена»: Русь, птица-тройка и «в чем наша сила, брат?»

Приступал к чтению я, признаться, с некоторой опаской — слишком «крутым» казался замес, изложенный в аннотации. Судите сами: «Россия, США и Китай распались на части. В единой Европе к власти пришли ультраправые, которые пытаются сдержать миллионные потоки мигрантов и обеспечить поставки нефти и газа из погрузившейся в хаос России. Это новое Средневековье. Неудивительно, что Москва, ставшая базой для европейской армии, обнесена тридцатиметровой стеной, а подмосковные леса полны партизан». И кто же оказывается здесь главным героем? Англичанин с русскими корнями Голдстон, которого из Берлина в Москву отправляют в командировку. Начальник Голдстона, еврокомиссар Кнелл, призывает извлекать из истории уроки: «Знаешь, почему Гитлер проиграл войну русским? Потому что первое правило на войне — надо знать своего врага». Голдстону предстоит узнать, почему русские партизаны сопротивляются европейскому правительству всё успешнее. Его нагружают двумя томами «Войны и мира» и отправляют в зимнюю Москву — почувствовать русский образ мысли и разобраться, отчего развалился прежний мир, а бонусом — познать самого себя.

Я опасался, что экзотический образ Джон Голдстона окажется умозрительным конструктом, но описание чаепитий с русским дедом Юрием Дмитриевичем («пять-шесть больших чашек чая за вечер, с медом и жесткими как камни баранками из "русского магазина" в Лондоне, который держали какие-то литовцы») внезапно сделало его живым и достоверным. Позже Голдстон признается любимой девушке, что из всех героев Льва Толстого больше всего похож на Наташу Ростову — «Наташа, почти иностранка в своей стране, выращенная на французской культуре так, что все замирают... В нужное время "русская душа", жившая до того непонятно где, проснулась, вышла наружу...» Неудивительно, что герой довольно быстро вступает на сторону если не России (ее уже нет), то русских. Ближе к финалу он, как полковник Исаев, вынужден заботиться о судьбе переговоров, результат которых может изменить мир. Закономерно, что возлюбленной и соратницей Джона (уж не Иван-Царевич ли он? Или, напротив, архетипический заморский принц?) становится православная русская француженка с ангельским именем Серафима.

Вера и Церковь — важные смысловые якоря повествования. Впрочем, в мире «Московской стены» есть Церковь со знаком «плюс» и Церковь со знаком «минус»: с одной стороны, чудом сохранившийся Новодевичий монастырь, куда устремляются уцелевшие в жерновах истории верующие (заодно через сестёр можно передать записку партизанам), с другой стороны — тайная монашеская община в секретном метро под землей, руководимая сумасшедшим последним президентом России. Не ирония ли это?

Ольга и Петр Власовы. Фото: Kidstheater.ru

Нет, разговоры о религии здесь серьезны и злободневны. «Почему Европа так легко рассталась с верой? — спрашивает Серафима. — Без принуждения, без гонений. Без взорванных церквей и расстрелянных священников. Словно устала вмещать ее в себя, решила самоограничиться, сосредоточиться на сиюминутном». «В церквях не слишком удобный график работы...», — пытается отшутиться Голдстон. «Вы, Джон, наглядное свидетельство того, как вера отяжелела, выцвела, свелась к ритуалам! Какой с вас спрос, если наши русские батюшки верх религиозности для женщин видели в том, чтобы носить юбки до земли, слушаться бородатого мужа и вместо "спасибо" отвечать "спаси Господи"»?"

А в чем же суть христианства? По мнению Серафимы, «мы определенно способны переживать внутреннее единство с этим загадочным, огромным нечто. Правда, для того нужно соотнести себя с чем-то, что неизмеримо больше каждого из нас... Оказавшись частью целого, вы станете тем, кем никогда бы не смогли стать в одиночку».

Стать частью чего-то большего, объединиться с единомышленниками — Голдстон понимает, что без этого не спасти ни русских, ни Европу, ни себя. А вот второй пласт героев — русские партизаны с вожаком по кличке Ворон — думает иначе. Другой бэкграунд, другой тип любви к Родине. Партизаны хоть и в состоянии разрушить стену, но не могут нащупать идею, которая объединит раздробленную страну и вдохнет в нее новую жизнь. Ворон «…очень торопился. Как и большевики, хотел при жизни войти в рай на земле. Увидеть общество совершенных людей». В итоге будущее оказалось не за ними.

Герои романа постоянно задаются вопросом о том, в чем причина распада «прежнего мира». И опытно нащупывают ответ: раздробленность, атомарность, разделенность, индивидуализм. В антиутопии все эти метафизические барьеры получают материальное воплощение — в виде Московской стены, окружающей столицу. Это одновременно отсылка и к Великой китайской стене, и к Берлинской, и даже (для современного читателя уж точно!) к сооружению из «Игры престолов»: «Стена в Москве, чьи колоссальные размеры сложно было объяснить текущими военными задачами, выглядела порождением скорее подсознания».

Фото: Pbs.twimg.com

Путешествие, которое в конце сюжета совершают герои по бывшей территории России — не столько перемещение в пространстве, сколько метафизический переход: «Подобно жизни, дорога — это неизбежное взаимодействие и, как результат, изменение». В итоге из Сибири Голдстон приводит будущее — свое, России и европейской цивилизации. Авторы намекают, что оно собирается быть вполне светлым.

«Московская стена», несмотря на закрученный сюжет, — в первую очередь, метафорическое и интеллектуальное произведение, насыщенное аллюзиями. Помимо упомянутых, есть в нем отзвуки Гоголя и Карамзина. Есть присутствие Льва Толстого. Кнелл и Голдстон временами напоминают героев «Семнадцати мгновений весны», Серафима — Тринити («Троицу») из «Матрицы», а Ворона легко представить в фильме «Брат».

Не уверен, что книга придется по вкусу массовому читателю, а что скажут о ней критики — увидим позже. Но для тех, кто любит не плоский русский язык, антиутопии и рефлексию, а также согласен с мыслью, что мировая история — отражение того, что происходит в человеческой душе (аккурат по Достоевскому), это достойное чтение.