Не врасти в мёртвую жизнь

Мне всегда хотелось самовыражаться: я хотела быть блогером, но у меня не получалось потому, что не хватало тем. Приходилось высасывать из пальца и с удивлением наблюдать за людьми, которые могут хорошо писать и говорить на совершенно пустые темы. Часто они делали это красиво, интересно, их тексты цепляли — но состояли при этом из абсолютной пустоты. Я не могла себя заставить так делать.

Когда я пришла к вере, у меня это желание самовыражаться сильно пошло на убыль. И я поняла, что на самом деле мне особенно нечего выражать.

Но именно в этот момент у меня начали появляться мысли, связанные с верой, с Евангелием. Я начала внутренний диалог с собой, бывшей атеисткой. И мне всё это так сильно хотелось записать, зафиксировать, что я стала вести своего рода дневник в Гугл-доке. Это происходило само собой, и только в определённый момент я решилась попробовать свои мысли опубликовать. Я подумала: может быть, найдутся люди, которым это тоже будет интересно, с которыми я смогу поговорить о важном? И возникнет у нас какое-то новое сообщество. Я начала выкладывать эти тексты, и действительно, нашлись люди, которые читали, репостили. И я подумала: «Здорово! Это кому-то нужно!»

У меня много раз был кризис, когда не хотелось продолжать. Мне уже вообще не хотелось самовыражаться! Я спрашивала: «Ребята, ну что, может, уже пора расходиться?» Но люди отвечали: «Нет-нет, Даша, продолжай!». И я поняла, что для них это важно, и что сообщество нужно поддерживать.

О миссии и миссионерстве

Мне не хочется употреблять каких-то высокопарностей, вроде «блог — это моя миссия!». Прежде всего это то, что меня саму поддерживает. Я всегда против такой «миссии», когда люди стремятся положить себя на алтарь миссионерства, «умиссионерить» всех атеистов. Для меня «миссия» — это темы, которые важны для меня самой, которые мне самой хочется осмыслить или обсудить. То есть это и не миссионерство в том смысле, что всё ради миссии, и не самовыражение в том смысле, что мне настолько сильно хочется это делать, что я не могу остановиться. Скорее, это некий симбиоз моего импульса и ответа, который я получаю от людей.

Я всегда говорю: к Богу может привести только Бог. Вы спросите: а зачем тогда вообще миссионерство? Первый ответ очевиден: мы и есть «руки Бога», чтобы воздействовать на людей. Но я для себя нашла другой, не очевидный ответ: для меня миссия — это важная честь моей собственной христианской жизни, моего собственного духовного возрастания и, не побоюсь этого слова, моей христианской аскезы.

Одно дело, когда ты находишься в некоем своем «гетто», где все твои единомышленники, где вы все друг с другом согласны. Другое дело — когда ты выглядываешь из этой коробки и выходишь к людям, которые не понимают, о чём ты говоришь, которые не знают твоего «птичьего» языка, у которых другие взгляды. Но у которых так же, как и у тебя, есть вопросы о смысле жизни, о счастье, о любви. И ты вынужден выходить из зоны комфорта и говорить с людьми на их языке. Говорить на равных, а не с позиции «я сижу в своём углу, я в белом, а вы все грешники».

Для кого это

В «шапке» моего паблика заявлено, что он для «православных маргиналов», сомневающихся, агностиков, христиан всех мастей или неопределившихся. То есть для тех, кому интересна тема христианства и кто хотел бы говорить на эту тему, не загоняя себя в рамки. В итоге получается, что около 40% читателей паблика себя относят к православным, а остальные 60% — что называется, «кто в лес, кто по дрова». В общем, совершенно разные люди.

И я всё время помню об этом: не моя задача — убеждать атеистов или выступать за какое-то «правильное» православие. Я всё время держу в голове, что огромное количество людей просто ищут, задают вопросы. Они сами, может быть, не определились до конца, что им интересно.

Делением на атеистов-антиклерикалов и воцерковленных-православных мы формируем картину мира, в которой есть эти спорящие, борющиеся друг с другом противоположности. На деле же лишь считанные проценты людей относятся четко к тем или к другим. А между ними — огромная «серая зона» тех, кто находится на самых разных делениях шкалы от веры до неверия, от антиклерикализма до воцерковленности. И все эти люди пытаются найти какой-то формат разговора о Боге, формат общины.

Анна Анчер, «Полевая проповедь»

Мне хотелось создать площадку для людей, которые готовы друг с другом разговаривать, делиться взглядами не в формате «Ты еретик! Ты сатанист!», а в формате уважительного диалога на горячие темы.

Это сильно смиряет, когда понимаешь, что говоришь с такими же тетками или дядьками, как ты, которые придерживаются совершенно разных взглядов и не готовы, чтобы кто-то учил их жить. Такой формат «сдергивает» тебя с этих богословских небес, где ты «умнее всех», «нашла истину-правду» и всех готова научить жизни.

Одно дело говорить о христианстве, другое — пытаться жить по-христиански. Я пытаюсь сблизить эти вещи. Когда я приближаю принципы и их реальное применение, конечно, приходится спускаться с небес, понимать, что эти принципы должны уметь проходить проверку суровой реальностью, бытовухой. И тут уже не отделаться какими-то высокопарностями, богословием, рассуждением о структуре Троицы. Реальная проблема перед тобой: тебе приходится применять свои христианские принципы.

Это часто больно. И многие, мне кажется, не готовы к этому. Им не хочется рефлексировать на тему «а действительно ли соответствуют мои мысли и действия моим словам о христианстве?». Я постоянно задаю себе этот вопрос. Всё время раздумываю: стоит ли это публиковать? стоит ли так говорить?

Бог — в душе?

Я не люблю рассуждать, кто спасётся, а кто попадет в ад. Мне кажется, даже Христос не очень любил про это рассуждать. Для меня все время является маяком фраза: «Дело закона у них написано в сердцах» (Рим. 2:15).

Тут возникает тема «Бога в душе», но это, мне кажется, скользкая дорожка. У меня нет убеждения, что истина и спасение находятся исключительно в определённой организации или юрисдикции, но нет и убеждения, что «Бог — в душе и можно и без обрядов и таинств прекрасно обойтись». Потому что, глядя на себя, я вижу, что далеко не все мои импульсы — это тот самый «Бог в душе»: у меня в душе ещё много всякой неприятной ерунды. И именно поэтому мне важна христианская традиция: я знаю, что были люди поумнее и получше меня, которые шли по этой скользкой дорожке и которые оставили инструкции на тему того, как мне не упасть.

Я не верю, что можно из пустоты взять этого «Бога в душе», пробудить — и дальше никаких проблем, всё отлично, тебе не нужна никакая поддержка, никакое водительство. Я уверена, что Церковь существует именно как сообщество людей, которые поддерживают друг друга на этом пути, и когда один начинает падать, другие его поддерживают. Они существуют вместе потому, что для одного человека это часто непростой путь. И для меня Церковь — это, прежде всего, сообщество христиан. Причём христиан не только современных нам, но и тех, которые были до нас и которые оставили какие-то важные инструкции. И для меня это бесконечно ценно.

Фото: Shutterstock

Я не верю в принцип solascriptura, что я взяла Евангелие, всё сразу поняла и резко начала правильно жить. Текст не существует без традиции его интерпретации. Из Евангелия тоже можно понадёргать всего и истолковать непонятно как. Каких только ужасающих сект не появлялось с первых веков христианства, абсолютно абсурдных! И Церковь на протяжении двух тысяч лет отсеивала эту жуть, оставляя некое русло. Люди применяли Евангелие в жизни, ошибались, падали, или у них получалось, и они оставили нам некое водительство. Соответственно, когда человек приходит в церковь (если мы говорим о православной церкви), что там важно для меня? Что он может там встретить людей (в том числе батюшку), которые станут для него опорой на очень непростом пути.

Конечно, это бывает не всегда: священники — тоже люди, они ошибаются. Но находиться вне Церкви и пытаться спастись вне общины — мне кажется, это очень опасный путь.

Другое дело, что я не могу это абсолютизировать. Мне не близка одержимость духовниками: мол, ты себе должен найти такого «тренера», который за тебя всё будет решать и жизнь ограничивать «от сих до сих».

Церковь как магазин религиозных услуг

Русская Православная Церковь сейчас впервые в своей истории оказалась в такой ситуации, когда большое количество людей могут читать Евангелие, понимать его и пытаться по нему жить. Она 300 лет существовала в качестве некой идеологической институции при государстве, и её даже намеренно редуцировали до ритуально-идеологического конструкта. А потом 70 лет она находилась под сапогом советской власти, когда проповедовать свои убеждения верующим было нельзя, а можно только «отправлять религиозный культ».

Получается, что у нашей Церкви мало опыта реальной проповеди, когда человек приходит не просто поставить свечку как в магазин религиозных услуг, а действительно у многих людей есть духовная потребность и они умеют читать, понимать прочитанное и худо-бедно это применять к жизни.

Когда говорят: «Всё пропало, всё плохо!», — с одной стороны, вроде бы так и есть. Но, мне кажется, мы в начале какого-то интересного пути: у Церкви наконец-то появилась возможность по-настоящему проповедовать.

Сейчас у многих в Церкви присутствует настроение триумфализма: «Мы победили, всё здорово!» Мы восстановили довольно разветвлённую структуру, построили храм и отчитываемся: «Мы построили 10 000 квадратных метров искусства». Я очень боюсь, что через 20 лет останутся только эти квадратные метры по всей России, а людей там не останется. Конечно же, хотелось бы сохранить православие для людей. 

Фото: Pinterest

Почему православие?

Меня часто спрашивают: «Почему православие? Почему не какая-нибудь более рукопожатная традиция?» Я вижу в православии бесконечно ценную глубину, зерно, которое может и современного человека захватить, удивить.

Для меня вера — это не какие-то ограничивающие скрепы, не коробка, в которую я себя запихиваю, и не Уголовный Кодекс в исполнении Бога. Для меня вера — это опора, свет, который освещает мою жизнь, тёмные уголки моей души. Это энергия, которая помогает мне жить, а не просто существовать. Жить, не погружаясь в болото собственной души, не сливаясь с болотом окружающего мира.

Вера позволяет мне меняться и подниматься над собой. Она позволяет мне противостоять ожиданиям общества, плыть против течения. Для меня очень важна эта мысль: легко говорить, что человек — социально запрограммированный механизм, что мы — это только то, что мы знаем, чему нас научили, чего от нас ждут. Вера позволяет мне подняться над биологической, психологической, социальной, культурной, образовательной обусловленностью и приближаться к чему-то действительно важному.

Вера для меня — это вызов смерти и псевдожизни. Это способ «победить пластмассовый мир». Как в замечательной песне ДДТ: «Нет, не могу, прости, в мёртвую жизнь врасти». Вера меня поддерживает, когда все уговаривают «врасти в мёртвую жизнь».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции