Священник Сергий Кривовичев: На фундаментальные вопросы бытия неверующий учёный ответить не сможет

Фото: Media.elitsy.ru

Сергей Владимирович Кривовичев родился в 1972 году в Ленинграде. В 1994 году окончил геологический факультет Санкт-Петербургского университета, ученик профессора Станислава Филатова. С 1993 года работает на кафедре кристаллографии геологического факультета СПбГУ (прошёл путь от лаборанта до заведующего кафедрой). Также работал в США, Германии, Швейцарии и Австрии. Доктор геолого-минералогических наук (2001), профессор (2010), член-корреспондент Российской академии наук (2016), в 2014-2016 годах — президент Международной минералогической ассоциации. В 2017 году избран председателем Кольского научного центра РАН. Открыл свыше 80 природных минералов, впервые в мире получил наноматериалы на основе урана и трансурановых элементов, разрабатывает теорию структурной сложности минералов и неорганических соединений. В 2006 году рукоположен в сан диакона, в 2018 году — в сан священника. Клирик Мурманской епархии Русской Православной Церкви. Женат, отец семерых детей.

«Поп Гапон» из академии наук

— Отец Сергий, в своих интервью вы упоминали, что родились в семье крупных ученых и убежденных атеистов. Первое вы продолжили, а от второго отошли. Почему так сложилось?

— Я бы не назвал своих родителей убежденными атеистами: они скорее были равнодушны к вере. Конечно, они переживали, когда произошло мое обращение в православие, считали, что это помешает моей научной работе. И во многом мне хотелось родителям доказать, что научная работа вполне совместима с тем, чтобы быть верующим человеком, верным сыном Православной Церкви.

— А что вас подтолкнуло стать верующим, оставаясь ученым?

— По-настоящему заниматься наукой я стал, уже будучи верующим — может быть, вера даже подтолкнула меня к углублённым занятиям наукой. А к вере подтолкнуло ощущение пустоты жизни: мне не на что было опереться, негде найти спокойствие для души. Меня всегда интересовали вопросы, которые выходят за грани рационального познания мира. Я немного интересовался восточной философией, в большей степени — русской религиозной философией. И не ошибся — без религии, без веры невозможно построить нормальное мировоззрение.

— По поводу рационального познания мира: не секрет, что в российской науке сильны позиции сциентизма. Многие учёные, особенно естественники, считают, что наука способна ответить на все возможные вопросы, а если она в принципе на какой-то вопрос не отвечает, то не нужно его ставить. Почему вы для себя эту позицию не приняли?

— Я ее не принял и не принимаю, потому что наука не может ответить на самые фундаментальные вопросы, касающиеся человеческого существования: зачем существует вселенная, зачем существует человек, зачем существую конкретно я? Что такое смерть, что такое жизнь, если хотите? Если мир имел начало, будет ли мир иметь конец? Если человек их не хочет ставить, он просто пытается отмахнуться, но все равно ему придется так или иначе эти вопросы поставить, хотя бы в час смерти. А как можно ответить на них, исходя из атеистического мировоззрения, я не понимаю.

Вообще же материализм как мировоззрение гораздо уже, чем идеализм, потому что запрещает ставить определённые вопросы как бессмысленные. Но может ли Бертран Рассел или кто-то ещё доказать, что вопросы, которые я перечислил, не имеют смысла? Конечно, не могут. И получается, что есть вопросы, которые просто нельзя задавать. 

Фото: Ras.ru

— Вам приходилось сталкиваться с враждебностью коллег? Готовясь к нашей беседе, я вспомнил, как характеризовал вашего знаменитого коллегу и собрата протоиерея Глеба Каледу философ-атеист Евграф Дулуман: «Изголодавшийся доктор геологических наук Каледа, став протоиереем отцом Глебом, начал пописывать и публиковать брошюрки на богословские темы <…> в которых он, ну, ни бельмеса не понимает. Жалкое зрелище… Все понятно: путь православия к сердцу отощавшего на научных геологических хлебах Глеба Каледы лежал через его желудок». Вы о себе слышали подобное?

— Нет, пока на Кольский полуостров не приехал, такого не слышал (бывали в интернете какие-то комментарии, но это ерунда). Ну а здесь, конечно, столкнулся во всей красе, когда меня называли «поп Гапон» и так далее. Конечно, это всё анонимно: никто не пойдёт ко мне в кабинет, не скажет, что я глупый человек и ничего не понимаю в науке. По существу человек ничего сказать не может, поэтому начинает бросаться оскорблениями. Но это даже хорошо — сказано же: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф. 5, 11). Ну хотя бы поносят — хоть этого мы удостоились!

Главные вопросы — о жизни и сознании

— Каковы сегодня главные проблемы взаимодействия науки и православия?

— Я бы сказал, что главная проблема — это то, что уровень диалога между наукой и религией, по крайней мере в России, очень низок. Если сравнивать с Западом, там качество богословской дискуссии гораздо выше — и у католических, и у многих протестантских мыслителей. Благодаря этому, в частности, Национальная академия наук в Соединённых Штатах выпустила заявление о том, что теория эволюции не противоречит ни религиозному, ни атеистическому взгляду на мир.

А у нас есть некоторые учёные, которые, не имея гуманитарного образования, считают, что очень хорошо разбираются в вопросах философии и теологии. И есть некоторые батюшки (многие из них — замечательные люди), которые почему-то думают, что могут в научных вопросах разбираться лучше ученых, и подходят к сложнейшим проблемам устройства, происхождения и развития мира с поверхностной точки зрения. По сути, в православной среде есть мнение, что все учёные — легкомысленные, предубежденные люди, которым что-то когда-то навязали, и они теперь этому слепо следуют. Поэтому и некоторыми научными теориями можно пренебречь — мол, сами разберёмся. Но ведь это не так: в науке есть свои твёрдые принципы, свои методы, которые жёстко и педантично соблюдаются; если существует консенсус учёных, то он не с потолка взялся. Люди сотворены разумными личностями, наш разум — это часть образа Божиего. А мы, получается, отвергаем науку как одно из величайших достижений человеческого разума! Против Кого мы в таком случае боремся?

Мне кажется, ни та, ни другая точка зрения не обоснованы, и ситуация должна меняться. Думаю, что православным абсолютно не зазорно ознакомиться с работами католических и протестантских теологов, посвящёнными современной науке, и, не уступая в вероучительных вопросах, взять лучшие идеи на вооружение.

— А где болевые точки этого диалога?

— Если говорить о глубоких, сущностных вопросах, то это что такое жизнь и что такое сознание. Мне кажется, что в этих явлениях мы имеем дело с вещами, которые не сводимы на уровень материального субстрата. Все знают, что такое жизнь, но никто не может дать ей определения. Наш великий учёный Владимир Иванович Вернадский говорил, что жизнь вообще невоспроизводима из материи. И действительно, мы находим в Священном Писании: «Отнимешь дух их — умирают и в персть свою возвращаются; пошлешь дух Твой — созидаются, и Ты обновляешь лице земли» (Пс. 103, 29-30). То же самое — с сознанием. А если говорить более поверхностно, то, конечно, это теория эволюции, но я не вижу никаких проблем, чтобы сочетать её с православным мировоззрением. 

Фото: Krest-sobor.ru

— Вот как раз об этом. Вы как геолог постоянно имеете дело с датировкой природных объектов, ископаемых, минералов и так далее. Не секрет, что современная геохронологическая шкала, основанная на научных данных, противоречит традиционному библейскому летоисчислению от сотворения мира. Как вы для себя решаете подобные вопросы, или они вообще не стоят?

— Нет, они вообще не стоят. Когда святые отцы писали свои толкования на Шестоднев, они, конечно же, основывались на данных современной им науки. Если вы почитаете «Беседы о Шестодневе» Василия Великого, то там богословского содержания процентов 20, а в остальном это естественнонаучный трактат, в котором он пишет про пчел, птиц, пресмыкающихся и «животных земных». Видно, что это был глубоко образованный человек, который очень интересовался естествознанием и обладал даром слова — читается легко, интересно, приятно. Но при этом у него есть грубейшие ошибки с точки зрения современной биологии — например, то, что мыши, жабы, кузнечики и угри рождаются из земли. То есть святитель Василий Великий говорит об абиогенезе, о том, что жизнь может зарождаться из неживой материи. А почему? Потому что вся современная ему наука так считала вслед за Аристотелем! Святые отцы рассуждали с точки зрения знаний, которые были им доступны, но мы-то их ценим не за это, а за то, что они были просвещены свыше в вопросах, касающихся спасения. Мы, наоборот, должны учиться у них отношению к современной нам науке и тому, что из науки можно получить вдохновение для своей веры.

Иногда читаешь православные рассуждения на эту тему, и видишь, что человек не понимает сложности вопросов, о которых говорит. Для меня, например, вселенная, которая готовилась миллиарды лет, чтобы появился человек, гораздо величественнее, чем лубочная картинка, которую мы часто видим у креационистов.

Верующие учёные: чудаки или мудрецы?

— Вы написали книгу «Наука верующих или вера учёных: век XX». Безусловно, там рассказано о выдающихся верующих учёных, но ведь на это можно сказать: да, были отдельные чудаки, а в целом представители естественных наук в Бога не верят.

— Я бы, во-первых, сказал, что никто толком не считал. Во-вторых, многих людей, особенно наших соотечественников, вообще отучили над этими вопросами думать. Для меня самого лет до 16-ти вопрос о Боге не стоял, хотя бабушка у меня была верующая. А в-третьих, что значит — чудаки? Может быть, чудаки на самом деле те, кто так говорят?

— Мы писали об исследовании, посвящённом вере современных учёных, и там получились интересные результаты. Во Франции, Соединённых Штатах, Великобритании верующих учёных сравнительно немного, но в Италии и Гонконге — значительно больше, а в Турции, Индии и на Тайване — вообще подавляющее большинство. То есть количество верующих учёных, как правило, пропорционально общему количеству верующих в стране.

—Есть и другое исследование, американское: больше всего верующих учёных среди математиков. Это и понятно — они занимаются нематериальным миром, понимают его реальность.

— А как бы вы ответили на мысль, что у верующих ученых неизбежно возникают двойные стандарты мышления, потому что в вопросах веры приходится сильно занижать планку аргументированности?

— Что это не занижение планки аргументации, а разный характер аргументации в вопросах веры и науки. Кстати, наука тоже многое принимает на веру: например, объективное существование внешнего мира, способность постигать его своим разумом. Без этой веры мы вообще не можем заниматься наукой. Но, конечно, в религиозной вере очень много субъективного, потому что это личные отношения человека с Богом. В личных отношениях всегда много субъективного, здесь не может быть объективного для всех.

— XX век перевернул многие привычные представления о мире, усложнил научную картину и, может быть, даже сблизил ее с религиозной. На ваш взгляд, в XXI веке эта тенденция продолжится?

— Я думаю, что да. Многие связывают с революцией в области, о которой я уже сказал, — исследования жизни и сознания. Некоторые специалисты говорят, у нас впереди такие события, что все перевернется. Но я боюсь предсказывать. Мне кажется, уже копенгагенская интерпретация квантовой механики показала, что сознание — это нечто нематериальное, оно не может быть включено в материальную картину мира.

Фото: Tatmitropolia.ru

— Каковы сегодня основные площадки, на которых проходит диалог науки и православия, в России?

— Много круглых столов проходит в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете, в Санкт-Петербургском университете создана магистерская программа по теологии и начал издаваться новый журнал «Вопросы теологии», активная работа идет в Общецерковной аспирантуре и докторантуре, Санкт-Петербургской духовной академии, других духовных учебных заведениях. Если бы Российская академия наук смогла бы сыграть роль в том, чтобы поднять уровень дискуссии, было бы очень здорово. Неслучайно академик Лев Андреевич Арцимович говорил, что в России нельзя реформировать две организации — Церковь и академию наук. И хорошо, что именно они совместно с Правительством Москвы уже 25 лет вручают Макарьевские премии: раньше — в области гуманитарных наук, а теперь — ещё и в области естественных.

Нужно очень высоко держать уровень дискуссии. Лучше вообще ничего не обсуждать, чем обсуждать некомпетентно. Православие и науку стремятся поссорить, но надо сопротивляться таким попыткам и строить спокойный, нормальный диалог. На мой взгляд, это вполне выполнимая задача. Конечно, кто-то будет непримирим, но людей, которые реагируют спокойно и благожелательно, тоже немало. Из тех четырёх моделей взаимоотношений науки и религии, которые я рассматриваю в книге (конфликт, сегрегация, диалог и интеграция), я сторонник именно диалога.

— Есть ли аспекты в диалоге православия и науки, которых мы не находим в диалоге науки с другими христианскими конфессиями?

— На мой взгляд, это учение о нетварности божественных энергий (здесь я уже перехожу на глубокий уровень теологического дискурса). Все-таки в католицизме, который остановился на учении о тварности благодати, нет ощущения благоговения перед природой как творением Божьим, которое поддерживается нетварными божественными энергиями. Думаю, что если бы в православном мире наука достигла такого же уровня, как в западном, когда там произошла научная революция, то, конечно, мы не пришли бы к тому экологическому кризису, который сегодня наблюдаем. Технологическая цивилизация, созданная на Западе, имеет своим истоком отклонения в западном богословии, которые произошли в эпоху разделения церквей.

От учителя пахнет водкой — математика плохая?

— Диалог православия и науки в нашей стране ведётся уже более 30 лет. Есть ли в нём какие-то достижения?

— Если хотите, то, что священнослужитель Русской православной церкви может стать руководителем федерального исследовательского центра РАН. Меняется отношение людей, вырастает новое поколение, которое смотрит на Церковь уже не так, как смотрели их родители.

— Но ведь в новом поколении заметен и рост атеистических настроений: молодые люди не знают, что такое государственный атеизм, не застали гонений на Церковь, зато помнят околоцерковные скандалы. С другой стороны, популяризация науки тоже иногда принимает атеистическую окраску.

— Поэтому православным ученым и нужно не оставаться в стороне. Ведь на Западе происходит то же самое: те же «новые атеисты», тот же Докинз — это люди, которые бросаются лозунгами, но делают это красиво. А молодёжь действительно часто настроена атеистически, но если человек на самом деле задумывается об этом вопросе, то рано или поздно он в нём разберется. Люди на многие вещи смотрят поверхностно. Например, один наш молодой сотрудник в университете говорит: «Я пошел в церковь, а там от батюшки водкой пахнет. Я туда больше не пойду». Отвечаю: «Хорошо. Вот вы пошли в школу, а там от учителя математики пахнет водкой. Это что значит, математика плохая или школа плохая?» 

Фото: Vladtime.ru

— Каковы пределы диалога между религией и наукой?

—Я бы сказал единственное: конечно, есть границы, за которые наука не должна простираться. Я имею в виду прежде всего этические вопросы, будь то вивисекция в XIX веке, эвтаназия в XX-м или некоторые аспекты генной инженерии сегодня. Есть критерии, которые общество само должно установить, исходя из своих мировоззренческих приоритетов.

— А зачем препятствовать научному прогрессу из этических соображений? Не проще ли оставить биоэтику в стороне и не мешать науке свободно развиваться?

— А кто сказал, что научный прогресс сам по себе является абсолютной ценностью? Это, по крайней мере, нужно доказать, а такого доказательства нет и быть не может.

Беседовал Даниил Сидоров

Материал подготовлен в рамках международного научно-образовательного проекта «Наука и Православие в мире» («Science and Orthodoxy around the World ― SOW»), реализованного Национальным исследовательским фондом Греции (National Hellenic Research Foundation ― ΕΙΕ) при финансовой поддержке Всемирного благотворительного фонда Темплтона (Templeton World Charity Foundation, Inc. ― TWCF)