Трудные времена

Я кладу себе в чай кусочек лимона. Я немного приболела, поэтому хорошо, что есть лимон. Нам на продукты до конца недели осталось всего 750 рублей, но на лимон хватило бы. Хватило даже на курицу. Я натерла ее чесноком и солью, и буду жарить. Хватит на все выходные. Что будет на следующей неделе, я не знаю. Может быть, кто-то приедет на место немки, может быть, нет. Деньги от аренды — чуть ли не наш основной доход. Муж не работает по независящим от него причинам, я устроилась в частный детский сад преподавать английский два раза в неделю. Мне платят 20 тысяч рублей. Отложу их на врача. У меня какой-то недуг, с которым я вот уже который месяц не могу справиться. Последняя надежда — остеопат, которого мне порекомендовали. Один прием у него стоит 7000 рублей, но мне он по доброте душевной согласился сделать скидку — провести три сеанса за «сколько сможете». Я оставляю 4000 рублей. Москва, 2020 год.

Я засматриваюсь на условия жизни американцев. И дело даже не в том, что среднестатистическая семья может позволить себе частный дом и два автомобиля, а в том, что у них есть возможность откладывать деньги впрок. Я никогда не знала, что значит жить так: если вдруг источник доходов иссякнет, то пару месяцев я смогу прожить на сбережения. Я всегда жила так, что если деньги закончатся сейчас, они закончатся, и завтра их не будет совсем.

В этом месте вам, наверное, стало меня жаль. Мне и саму себя стало бы, если бы книгой, которую я читала, сидя на кровати в своей комнате, не была «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. Благодаря ей, я испытываю по поводу своего положения совсем другие чувства.

«Солдаты каждый день стирали портянки, — читаю я, — потому что сменных у них не было». Мой семнадцатилетний племянник, возможно, даже слова такого не знает — «портянки». А его дед, мой отец, прекрасно помнит, как их заматывать, чтобы они ни в коем случае не сбились в сапогах: натрешь ноги так, что мало не покажется. Отец служил в армии еще в Восточной Германии, там, где воевал его отец, мой дед.

В книге описаны не только сражения Великой Отечественной и военный быт, но и концлагерная жизнь в Советском Союзе. Один политзаключенный жует сухари из белого хлеба, ему прислала посылку жена, и в глазах у него слезы, потому что он вспоминает былую жизнь.

Мой второй дед тоже побывал в немецком концлагере, даже в трех. Он выжил, вернулся домой, но до моего рождения не дожил. Мама рассказывала, что когда он ел, хлеб держал в кулаке, чтобы ни одна крошка не упала.

Я сижу в своей двухкомнатной квартире в Москве, собираюсь жарить курицу, кладу лимон в чай, а лишь два поколения назад люди жили совершенно иначе. Они выживали, как звери в лесу. Хотя даже белки умеют делать запасы на зиму, а медведь наедает жир, с которым коротает время в своей берлоге.

На самом деле нам с мужем действительно трудно. И не только нам, эта пандемия всех поставила в зону риска, вплоть до вопроса жизни и смерти. Но книгу «Жизнь и судьба» я читаю вовсе не для того, чтобы мне стало еще тяжелее. Не для того, чтобы начать себя ругать: «Посмотри, как люди страдали, а ты тут ноешь». Я читаю для того, чтобы мне стало… легче. 

Каждый раз, когда приходится испытывать лишения — это возможность стать чуточку ближе к своим предкам, и оценить то, что у нас есть. Начиная с жизни. Ведь именно ею я им обязана прежде всего. Если бы мой дедушка не выжил в концлагерях, то не было бы моей мамы, не было бы и меня. Если бы второй дед не освободил страну, то вообще неизвестно, что было бы. Если бы не все те люди, о которых написал Гроссман, если бы не их жизнь и их смерть, то у меня не было бы возможности задаваться вопросом, на что завтра жить. И это не значит, что больше задаваться им мне не придется. Это значит, что отпадает охота себя жалеть и унывать. Слишком дорого стоит моя жизнь, слишком много за нее заплатили, чтобы тратить ее на уныние.

И от этих мыслей чай с лимоном становится в несколько раз вкуснее. И жизнь тоже.