«Дорогие товарищи!» — драма о принятии неизбежного

Умеренность, своего рода «царский путь» между всех лагерей, интересы которых затрагивает довольно острая тема, позволила Кончаловскому в очередной раз создать полноценное, яркое, достоверное и эстетически безупречное кинополотно. Трагические события подавленного, даже жестоко вымещенного в область подсознательного бунта в Новочеркасске в 1962 году стали динамическим фоном для трагических переживаний персонажа Юлии Высоцкой, партийного функционера Людмилы.

С одной стороны, Люда — обычный советский парторг. Она отвечает за пропагандистскую работу в сложном южнорусском регионе и популяризирует ей самой неблизкие и непонятные меры хрущевского правительства (например, повышение цен на молочную и мясную продукцию в мае 1962 года). «При Сталине цены каждый год снижали, а эти поднимают!» — неоднократно говорит Людмила, фронтовик, общественница и сталинистка. С другой стороны, Людмила — одинокая мать, держащая в любящем стальном кулаке молодую дочь Светку (Юлия Бурова), работницу мятежного Новочеркасского электровозостроительного завода, и Деда (Сергей Эрлиш), старого казака и антисоветчика. Она красивая женщина, сильная, породистая, принципиальная и по-своему честная. Она оправдывает свое кормление спецпайками во время всеобщего дефицита готовностью пострадать и ответить по полной мере закона за любые недочеты в работе.

И недочеты есть: на электровозостроительном заводе назревает неладное. На фоне повышения цен рабочим снижают зарплату. Наверх, секретарю ростовского обкома Басову (Дмитрий Костяев) из-под бодрого пера Людмилы и ее коллег под руководством Логинова (Владислав Комаров) летят казенные здравицы: «студенты поддерживают поднятие цен», «рабочие с пониманием относятся к решению правительства» и так далее. На самом деле назревает конфликт «верхов» и «низов»: директор завода Курочкин (Вячеслав Пигарев) высокомерно отвечает на гневные запросы трудящихся, изрядная часть которых — бывшие заключенные по уголовным статьям, а также потомки расказаченных и коллективизованных. Контингент не слишком комплиментарный и по-южному легко воспламеняющийся, даже в условиях советской власти.

Если начало картины, ее сдержанный эротизм плюс номенклатурная риторика персонажей Высоцкой и Комарова вызывают в памяти образы ранней сорокинской прозы, то концовка недвусмысленно отсылает к мечтательным пассажам чеховских героинь. «Мы станем лучше!» — заклинает судьбу Людмила, то ли оправдываясь перед неведомым социалистическим фатумом, то ли взывая к тому Богу, Которому недавно горячо молилась о пропавшей в ходе беспорядков дочери. Между этими полюсами — два часа причудливого сплетения греческой трагедии и соцреалистической драмы, местами отсылающего к итальянскому неореализму, иногда — чуть ли не к комедиям Рязанова. И эта гремучая эклектика совершенно оправданна.

Прикрытые пеплом рутины внутренние метания Людмилы между общественным и личным, между семьей и работой, между вчерашней идеологической прозрачностью «военного коммунизма» и назревающей по всей стране хрущевской «оттепелью» резко обостряются, вспыхивают пламенем бунта. А когда в этой мятежной стихии пропадает самое дорогое «личное», что у Людмилы есть — ее дочь, женщина окончательно выходит за рамки советских норм, становясь советской Антигоной, готовой на все ради спасения ребенка.

Круги ада, в которые превращается привычный еще вчера ландшафт родного Новочеркасска, Людмиле помогает пройти неожиданно проникшийся ее страданиями местный чекист, старший уполномоченный Виктор (Андрей Гусев). Для него Людмила не столько женщина (хотя и не в последнюю очередь), но и возможность найти смысл, обрести в жизни важное и разумное дело: во что бы то ни было найти пропавшую девушку, невзирая на запреты, оцепления и ее возможную гибель. Этот простой, биологический порыв, который испытывает Людмила, кажется на фоне кафкианского злодейства нарастающего и подавляемого бунта чем-то нелепым, раздражающим, абсурдным, глупым. Раздираемый эмоциями зритель может чуть ли не злорадствовать: мол, получи, сталинистка, своего «железного порядка»! А может и горько недоумевать — ну куда ты, женщина, лезешь, сиди дома, жди. Но это именно воздействие вывернутой логики советского периода, столь мастерски воссозданного Кончаловским, который вместе со сценаристом Еленой Киселевой опирался на документальные хроники тех времен и стенограммы реальных совещаний парткомов и комиссий, посвященных ЧП в Новочеркасске.

Тем более смешными кажутся нападки иных критиков, обвиняющих Кончаловского в очернении советского периода и создании фильма «на экспорт», где советское рисуется в мрачных тонах. Лишним тому подтверждением стала отправка картины на соискание премии «Оскар». Возможности этой сам автор, кажется, не особо верит, ибо считает фильм слишком нашим, русским, непонятным мировому зрителю. Почему-то сыну обласканного властью автора гимна СССР многие отказывают в возможности смотреть на советский период трезво.

Если знаменитый брат Андрея Никита Михалков чисто эстетически, философски кажется приверженцем какого-то правомонархического, бунинского, элитарного образа мыслей, то Андрей как раз представляет образ более всечеловеческий, гуманистический, даже демократичный и далекий от политики вообще. И «Дорогие товарищи!», несмотря на столь явное обращение к абсолютно политической теме — фильм максимально далекий от политики. Он не фокусируется на поводах к возникновению восстания, не смакует убогий быт доведенных до отчаяния работяг (чего, скорее всего, и не было), крайне вскользь затрагивает скрытые механизмы противостояния, все эти «башни Кремля» того времени или провокации западных спецслужб. 

Кончаловский в первую очередь интересуется судьбой Людмилы, которая сумела победить оцепенение страха и найти в себе силы бороться, надеяться и верить. Пожалуй, произошедшее с героиней в какой-то степени может быть спроецировано на то, что в целом произошло с нашей родиной. После медийной смерти Сталина на ХХ-м съезде, после уничтожения его образа «отца народов» естественный ужас коллективной вины за содеянные «перегибы» начал естественный цикл из нескольких стадий: гнев, отрицание (бунт), торг (многочисленные заседания, обсуждения, попытки говорить с народом). Принятием очевидного факта — что это не народная власть — можно назвать проникновенный финал картины. В реальности принятие этой тяжелой мысли стало для десятков тысяч граждан, давших подписку о неразглашении, подспудным источником страхов, отчаяния и гнева до конца жизни.

Такое не забывается и не прощается, такое становится коллективной травмой народа. Честь и хвала художникам, вскрывающим эти раны, только на первый взгляд заросшие и заживленные. Неожиданная актуальность фильма о печальных событиях 1962 года в Новочеркасске подтверждает обманчивость этого взгляда.