«Страна, где прощают чудачества»: француз о жизни в России

«Общество, которое производит мусор, готово сделать мусор из людей»

Мы договорились встретиться с Мишелем в кафе. Но это оказалось непросто. На входе нас попросили надеть маску. «Я не ношу маску», — с легким акцентом сказал Мишель. Нам пришлось уйти, на улице я спросила его, почему. «Потому что не знаю, что с ними потом делают, как утилизируют», — ответил он.

Мишеля волнует не столько экологическая ситуация в мире, сколько… ситуация в мире вообще. Он считает, что такие слова как «мусор» и «выкидывать» нужно исключить из нашего ежедневного словаря. (Многоразовую маску Мишель во время пандемии, конечно, приобрел, заказал из Кореи, вот только строение лица у корейцев и Мишеля не совпало, носить ее оказалось неудобно).

— Выкидывать, значит, убивать ценность вещи, — объясняет Мишель. — У тебя есть остатки еды, из них можно сделать компост, отдать животным, превратить в биомассу, из которой потом выработают энергию. Но как только ты выкидываешь их, смешиваешь со всем остальным, появляется мусор. До этого момента они не были мусором, они были вещами, у которых была ценность. Это ты превратил плюс в минус, создал мусор.

 «Я считаю, что общество, которое производит мусор, просто потому что не хочет заморачиваться, готово сделать мусор из людей, — продолжает он. — Начальник готов "выбросить" своих сотрудников, муж — свою жену. Принцип тот же. Что мы должны выкинуть, так это само слово "выкинуть". Даже не слово, а понятие, концепцию».

«Мир становится одинаковым, везде говорят на английском»

Мишель отлично изъясняется по-русски. 37-летний француз, рожденный в пригороде Парижа, живет в Москве с 2011 года и преподает здесь французский язык. Он делает это не только для заработка — но, как и все остальное в жизни — руководствуясь исключительно своими идеями и принципами. А уж их-то у Мишеля предостаточно.

Молодой человек много путешествовал — США, Ливан, Сирия, Иран, Китай, Южная Корея, Германия, Италия, Великобритания, Швеция, Польша, Украина, Новая Гвинея, Марокко. Изучал английский, испанский, русский, немецкий, польский, турецкий, арабский, персидский, итальянский.

В конце концов пришел к идее поселиться в России и преподавать здесь французский язык.

— Каждый год умирают языки, а ведь язык — это не только код для того, чтобы общаться, это целое представление о мире, — рассуждает иностранец. — Мы из него можем извлечь знание о том, каков этот мир и каковы мы. Теперь везде говорят на английском. Я не люблю этот язык: он не очень красивый, на мой вкус, не логичный. А главное — он делает мир одинаковым, на англо-американский манер.

Мишель считает, что ценности, которые несет американский стандарт, не самые добрые: индивидуализм, капитализм, потребительство. «Страшно, когда человек — уже не человек, а единица производства и потребления», — добавляет он. По мнению Мишеля, существует язык, куда более подходящий на роль мирового. Как думаете, какой? Правильно, французский: «Это язык демократии, прав человека, культуры, Франции Людовика XIV, язык Вольтера и Руссо». 

Язык крестьян

В идеале, размышляет Мишель, мировым должен быть не язык конкретного народа, а какой-нибудь нейтральный, как когда-то койне. Например, латынь или греческий времен Иисуса Христа. На нем говорили в Европе, Африке, на Востоке, напоминает Мишель. К тому же это язык, который связывает нас с прошлым.

— На нем мы могли бы общаться не только между собой, но и с нашими предками. Кстати, первым высшим учебным заведением в России была Греко-латинская академия, — вспоминает Мишель. Я спрашиваю: а русский язык не подошел бы на роль мирового?

— Нет, все-таки это язык крестьян, как например, и немецкий, — считает француз. — Пушкин, конечно, придал ему благозвучие, как во французском, который очень любил. И все же… Русский — это язык космоса (вместе с английским), язык православия, он очень душевный, это отражается в его падежах, ударениях, интонациях, в богатстве его словарного запаса. Но он все же не мировой. Хотя народы, которые были связаны с Советским Союзом, должны знать его как второй.

Спрос на чудаков

Десять лет назад Мишель думал, что к 37 годам у него будет дом, семья, дети, стабильная работа… Но ничего из этого у него до сих пор нет.Он одинок, или как сейчас принято говорить, свободен.

— Я знаю иностранцев, в том числе французов, которые приехали в Россию и женились здесь, потому что во Франции никогда бы не нашли себе жену.

— Почему?

— Да потому что они чудаки! Если я чудак, то многие в десять раз чуднее!

По мнению Мишеля, заграницу переезжают люди, которым сложно в своей стране. В России им прощают их чудачества — ой, он просто иностранец! Им не надо оправдываться, почему они так необычно себя ведут или любят не то же, что остальные.

— Однако мы очень отличаемся от русских в том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, — продолжает Мишель. — Французы ценят равноправие: мы хотим быть с человеком не чтобы зависеть от него, а потому что он нам нравится. А русские говорят: «Мы не хотим этот ваш феминизм и равноправие, нам нужны традиционные ценности! Давайте мужчины будут мужчинами, а женщины женщинами». Но что значит «быть мужчиной» или «быть женщиной»? Для меня быть мужчиной — одно, для другого человека это значит совершенно другое.

Несколько лет назад у меня была русская девушка, дочь православного священника. Я был очень влюблен, хотел жениться, иметь от нее детей. Однажды она спросила: «Если бы я не работала, ты бы обеспечивал нас?» Я тогда ответил, что нет. Мы расстались.

Сейчас я предпочел бы, чтобы моя жена занималась каким-то интересным делом, даже если бы это не приносило ей доход. Если ей удастся найти работу по душе — чудесно, но если нет — ничего страшного.

Вообще, принципы Мишеля в отношениях с женщинами далеки от европейских. И в России найти понимание по этим вопросам легче, чем в других странах. Например, он говорит, что готов вступать в интимную связь только с той женщиной, от которой хочет иметь ребенка. И, конечно, он категорически против абортов. 

Французская романтика и русский шансон

— Франция дает возможность русским мечтать, — делится Мишель. — Эйфелева башня, Париж, Джо Дассен… Я понял, насколько крут Дассен, только когда начал жить в России. Эту песню «Салю, сэ тан:кор муа» французы не знают, а в России все поют.

При этом Джо Дассен не был французом, он был американцем украинского происхождения. Когда его дед приехал в Америку, у него спросили имя, чтобы оформить паспорт. Он не понимал по-английски и отвечал: «Одесса, Одесса». Вот и написали фамилию «Дассен».

Мишель прекрасно знает, что в России, как и во всем мире, французы считаются самой романтичной нацией. Но для него романтика — нечто другое.

— Для современного человека романтика — это деньги, точнее, некий пафос, — объясняет Мишель, забавно делая ударение на последний слог: «пафОс». — Я не люблю этого потребительства — цветы, Бали, лямур-тужур-абажур. Я считаю себя очень романтичным человеком, но для меня романтика — глубоко в душе. Я никогда не буду становиться на колено и просить «будь моей женой» — это клише. Как бы я провел вечер с любимой женщиной? Пригласил бы ее в маленький ресторан, где нет электричества, горят свечи, играет классическая музыка, или еще лучше — русский шансон.

— Русский шансон?! — удивляюсь я.

— Да, Успенская, — отвечает Мишель. — Или Валентина Толкунова.

На этот раз я не успеваю переспросить, иностранец принимается напевать, точно воспроизводя мелодию, «Я не могу иначе».

***

Мы все-таки нашли кафе, в которое можно было войти без маски. Мишель взял пирожки и суп-лапшу, попросил не пластиковые, а металлические приборы, которые ему не дали из-за карантина. Мишель не смутился и стал пить суп через край. Но когда на дне осталась гуща, все-таки взял пластиковую вилку (которую придется потом выкинуть!) и пояснил:

— Я считаю, что все должно быть в меру.

На этой позитивной ноте мы расстались.