«На наших выпускников уже сейчас выстраиваются очереди». Беседа с преподавателем «МГУ на юге Китая»

Петр Калмыков

— Петр Николаевич, мы ранее беседовали с преподавателями филиалов МГУ в разных городах и странах. Первое отличие образовательного проекта в Шэньчжэне, которое сразу бросается в глаза, это то, что студенты с первого курса обязательно изучают китайский язык — 24 часа в неделю. Зачем? Не проще ли читать лекции, скажем, на английском, как в словенском филиале?

— По сути, это и есть главная задумка. Сама идея совместного университета (в Китае по закону никаких филиалов быть не может) заключается в том, что нужно подготовить достаточное количество высококвалифицированных кадров, владеющих одновременно русским и китайским языком и соответствующими специальностями. Выбор факультетов тоже не случаен: это именно те области, в которых наиболее актуально и перспективно взаимодействие России и Китая. То есть, основная задача проекта — ликвидировать недостаток специалистов высокого уровня для того, чтобы хватало людских ресурсов для участия в совместных российских-китайских проектах. Ну и, конечно, это работа по подготовке кадров для реализации глобальной китайской инициативы «Один пояс, один путь» (проект по формированию единого евроазиатского торгово-экономического пространства и транспортного трансконтинентального коридора, название отсылает к древнему Шелковому пути. — прим. ред.)

Таких специалистов катастрофически не хватает. Например, буквально два года назад мы пытались найти человека на факультет наук о материалах, который одновременно уверенно владел бы русским и китайским языком и имел химическое образование. Человека фактически на младшую преподавательскую должность — ассистента или даже инспектора с зарплатой 200 тысяч рублей или около того — вчерашнего выпускника магистратуры было бы достаточно. И такого человека до сих пор не нашли!

— Вы сейчас какую-то фантастическую цифру назвали…. Сотрудник вуза даже без кандидатской может получать 200 тысяч? То есть, вот этот совместный университет МГУ-ППИ готовит людей, которых ждут не просто перспективные, но и высокооплачиваемые вакансии?

— Несомненно. На наших выпускников уже сейчас выстраиваются очереди, регулярно проходят встречи работодателей. В этом году будет только первый выпуск бакалавриата, и мы уговариваем наших студентов продолжить обучение в магистратуре, большая часть — порядка 70% — останется или у нас в МГУ-ППИ, или поедет учиться в МГУ. Но спрос на них очень большой. Очень нужны химики, экономисты, математики — от Huawei прямой запрос на подготовку математиков, например. Уже очень хорошо устроились наши первые выпускники магистратуры — биологи и филологи. 

МГУ-ППИ в Шэньчжэне

— Образовательные связи между Россией и Китаем вообще очень давние. В МГУ традиционно учится большое количество китайских студентов. Как вот это партнерство привело к созданию совместного университета?

— У МГУ действительно давние и прочные связи с десятками китайских университетов. Но здесь вопрос решался на более высоком уровне: Меморандум о сотрудничестве по проекту создания совместного образовательного учреждения был подписан в 2014 году, подписывали министры образования двух стран при участии государственных лидеров. И вот в рекордные сроки университет был создан — в 2017-м году уже началось обучение. Все с нуля: было выделено здание, общежитие, созданы лаборатории. А еще через 2 года завершено строительство главного кампуса в 33 гектара с копией высотки ГЗ МГУ — даже само это архитектурное решение свидетельствует о том, насколько серьезно правительство Китая подошло к этому проекту, насколько на него рассчитывает.

— Остроумная идея! Учитывая, что Китай славится своими копиями. Но почему Пекинский университет — в Шэньчжэне?

— Не Пекинский, а Пекинский политехнический. Пекинский университет — лидер китайского образования, и, как у нас говорят, двум такими большим игрокам было бы слишком тяжело эффективно сотрудничать. Хотя первоначально именно он рассматривался как вуз-напарник. Но в результате было решено, что партнером станет Пекинский политехнический институт, что, в общем, оправдано: это один из ведущих вузов Китая, такой аналог нашей Бауманки, и он гармонично дополняет МГУ. Прежде всего, речь об инженерных науках.

ППИ имеет несколько кампусов, в том числе и на юге Китая, но все же проект, в первую очередь, задумывался как «МГУ на юге Китая», недаром и сама структура проекта на это указывает: за науку и образование, по уставу совместного университета, отвечает МГУ. Недаром первый проректор по вопросам образования и науки представлен от Московского университета, начальник академического управления — ваш покорный слуга — тоже. А структура выглядит таким образом: Шэньчжэнь, представленный в проекте проректором по финансам, отвечает за финансирование, ППИ (направляет в совместный университет ректора) — за административное управление и кадровое обеспечение. Опять же, наш университет — не филиал, а отдельное учебное заведение, поэтому и ректор — гражданин КНР. 

МГУ-ППИ в Шэньчжэне

— Какие у вас есть факультеты, и кто туда может поступить?

— Сейчас у нас в проекте 6 факультетов от Московского университета и 1 от Пекинского политехнического института. В бакалавриате представлено 5 образовательных программ от 5 факультетов — вычислительной математики и кибернетики, экономического, биологического, филологического и факультета наук о материалах. Географический факультет в этом году вошел в проект с магистерской программой по городской экологии.

Поступить может кто угодно — граждане России, Китая и иных государств. Все поступление и обучение проходит по правилам МГУ, в точном соответствии с требованиями Московского университета и российского законодательства. Более того, мы даже засчитываем результаты вступительных экзаменов на материнских факультетах, если кто-то сдал там, а хочет учиться у нас — конкурс у нас обычно немного ниже. Это ЕГЭ плюс дополнительные вступительные испытания. На выходе наш студент получит 2 диплома, российский МГУ и китайский МГУ-ППИ.

Для того, чтобы поступить на программы бакалавриата, знание китайского не требуется, но если вдруг раньше его учили — отлично, у нас таких примерно четверть. Им мы подбираем продолжающие языковые группы. И вот весь первый год, а потом и на втором, третьем, четвертом курсе они учат язык. Даже те, кто начал с нуля, выходят, владея им профессионально. Китайцы одновременно так же интенсивно учат русский.

— Учатся вперемешку — русские, китайцы, представители других государств? Или отдельные группы формируются в зависимости от знания языка?

— Система такая: первый год ребята почти полностью посвящают изучению иностранного языка в отдельных группах, в этом и состоит одна из главных сложностей обучения — четырехлетний бакалавриат им фактически приходится проходить за три года (2, 3, 4 курс). В этот период студенты минимально взаимодействуют друг с другом. А со второго года они вместе садятся за одну парту и начинают на русском языке получать высшее образование — порядка 89% наших студентов, это около 800 человек, составляют граждане Китая. И надо сказать, что китайцы, которые ранее русский язык не учили, дают фору русскоговорящим студентам: у нас рейтинговая система, и мало где в топе у нас находятся россияне. 

— То есть у китайцев совместный университет более востребован?

— Дело не только в этом, контрольные цифры так спланированы: у нас, все же, китайский вуз. Но мы должны выйти на соотношение одна четверть международных студентов к трем четвертям китайцев. Наш вуз действительно в Китае более известен и популярен, про нас неоднократно снимали фильмы, весь университет работает на популяризацию проекта, ездит по всей стране, я сам участвовал в таких «рекламных кампаниях». Мы, в общем, боремся за своего студента. Но в Китае несколько иначе устроен набор - по провинциям, это требование китайского законодательства, и в разных частях страны конкурс может быть разным. Максимум, что у нас бывает, это до 30 человек на место.

— А какие вообще отличия между российским и китайским подходом учебе?

— У нас много различий, иногда кажется, что они совершенно непреодолимы. Система образования в Китае построена таким образом, что главный их эпизод в жизни — это окончание 12-го класса и сдача так называемого «Гаокао», это единый государственный экзамен. Вот этому посвящена их жизнь, начиная, наверное, с детского сада. Повсюду публикуются лозунги, вроде, «один лишний балл на экзамене определит всю твою жизнь». Колоссально давление на ребят! И когда они поступают в тот или иной вуз, они маленько расслабляются. Так принято в Китае в целом. Если поступил, то скорее всего уже не вылетишь. И для них совершеннейший сюрприз, что, оказывается, у нас тоже вовсю надо учиться! И наши студенты с некоторым разочарованием пишут на разных форумах про нас, что «учиться в МГУ-ППИ — это как сдавать «гаокао» четыре раза подряд». Учиться очень сложно. В целом, учебной нагрузки — аудиторных часов, самостоятельной работы, домашних заданий — в китайских вузах, как правило, гораздо меньше.

Конечно, нам тоже приходится это учитывать, где-то идти навстречу студентам. Например, у нас есть такая форма, как «повтор года», чего в Московском университете нет. То есть, китайские ребята, которые не справляются с программой, могут уйти в академический отпуск в МГУ, но при этом продолжить ходить на занятия в совместном университете. Мы при этом ничего не нарушаем, они фактически в МГУ не числятся, поэтому имеют возможность еще раз пройти что-то с другим курсом, пересдать экзамены и не быть отчисленными. В Китае, кстати, нет такого правила, что после двух пересдач идет отчисление — там можно пересдавать неограниченное число раз. Так что таких ребят по российскому законодательству мы можем отчислить, и диплом МГУ они не получат, а диплом МГУ-ППИ получить еще имеют шанс. 

— Ваши выпускники-китайцы заинтересованы в работе в России?

— У нас пока еще большинство заинтересованы в продолжении обучения. Но в них заинтересованы, в том числе, и российские работодатели. Вот недавно был подписан меморандум о сотрудничестве с группой компаний АФК «Система». Мы очень рассчитываем на плодотворное взаимодействие.

— Что сейчас у вас происходит в связи с пандемией?

— Это сложный вопрос. Всю весну мы обучались дистанционно, как все китайские вузы, а вот с осеннего семестра мы работаем очно. 29 августа в Китай отправились более 70 преподавателей Московского университета, мы отсидели 2 — 3 недели в карантине, прошли до десятка ПЦР-тестов, после чего приступили к занятиям. 44 человека остались сейчас, чтобы преподавать во втором семестре. Таких двухнедельных командировок, как в разных филиалах МГУ, у нас нет. Минимальный срок командировки — полсеместра. Но у многих людей постоянный контракт с МГУ-ППИ, они трудятся год или даже дольше.

А вот международные студенты не были допущены в Китай . И, видимо, эта ситуация продлится у нас до нового осеннего семестра. Это отдельная головная боль. Потому что, представляете, в Китае, когда утром начинается учеба, в европейской части России — 3 часа ночи. И китайцы садятся слушать лекции и заниматься русским языком. После этого в полдень (по китайском времени) — обеденный перерыв, и с 9 утра по Москве к ним присоединяются международные студенты через Zoom. И вот так наши ребята все виртуально присутствуют в аудиториях. Вечером китайцы идут на ужин, а россияне слушают в записи лекции за первую половину дня — те, что шли, пока они спали.

Для передачи файлов используется специальная выделенная линия, развернут отдельный сервер, чтобы ежедневно высылать в Китай и обратно по 50 гигабайт видолекций. Аудитории снабжены интеллектуальными камерами, которые увеличивают классную доску, если преподаватель что-то начинает на ней писать. С технической точки зрения все решено на высочайшем уровне.

Петр Калмыков

— Вы выпускник исторического факультета МГУ. Как вы вообще увлеклись китайским языком и попали в МГУ-ППИ?

— Я в первый раз побывал в Китае в 2003 году, это случилось благодаря тому, что я учился в одном классе с гражданином Китая, моим хорошим другом, который и определил мою дальнейшую жизнь. Причем, я на момент окончания школы совершенно не думал заниматься Китаем и вообще Азией.

Но через несколько лет после окончания школы мой тот самый друг-китаец отвез меня и еще одного приятеля в туристическую поездку к себе на родину. А я перед третьим курсом уже должен был выбирать свою будущую специальность, и выбрал этнологию. Я решил, почему бы и не Китай? Сказать, что прямо влюбился — нет. Я подумал, что это перспективно, интересно, это какой-то вызов.

А дальше в 2008 году я съездил на 2 семестра в Пекинский университет, освоил китайский язык на достаточно профессиональном уровне, вернулся сюда и долго работал в Институте Конфуция Московского университета, преподавал, лекции читал, был административным сотрудником. И в какой-то момент в 2018-м мне предложили должность в новом совместном университете. Думал, поработаю год, но что-то затянуло. Единственное, скучаю по кафедре: сейчас я, к сожалению, лекции не читаю, это не приветствуется у административных сотрудников, только в исключительных случаях. Я преподаю только иногда своим коллегам — педагогам из России китайский язык.

А насчет диплома историка — чистая история не была никогда мне особенно интересна, хотелось заниматься чем-то актуальным, современным. Поэтому в 2013 году я защитил кандидатскую диссертацию на тему, не имеющую к истории почти никакого отношения: «Современная китайская диаспора. Россия в структуре международной китайской миграции».

— Какой у вас был вывод?

— То, что Россия с точки зрения взаимодействия с китайским населением идет своим уникальным путем, который практически не с чем сравнивать. В Европе, США и Юго-Восточной Азии — совершенно другие иммигранты, общности, имеющие десятилетние, а иногда и вековые традиции, там распространены чайна-тауны. В России все совершенно по-другому: это новая иммиграция, которая сформировалась совсем недавно, которая руководствуется исключительно экономическими интересами, не имеющая своей прочной культурной основы, своего особого самосознания. И количество китайцев четко коррелирует с экономической ситуацией в России: как только она улучшается — их больше, как только становится хуже — они уезжают, и ничто их сильно тут не удержит. Так что все эти алармистские настроения, что китайцы захватили Дальний Восток, на сегодняшний день не имеют под собой никаких оснований, потому что самим китайцам он совершено не нужен: там холодно, неуютно и культурно чуждо, а говорить о какой-то целенаправленной государственной политике КНР сейчас безосновательно.

Беседовала Дарья Ганиева