Царская семья как домашняя Церковь

В детских комнатах — Господь

Весной 1917 года настоятелем Феодоровского Государева собора в Царском Селе был протоиерей Афанасий Беляев. Он был приглашен для совершения богослужений — на Страстную Седмицу и Пасху — в Александровский дворец, где с 9 марта (все даты даются по старому стилю) находилась в заточении Царская семья. Пасха приходилась в тот год на 2 апреля, о. Афанасий прибыл во дворец 27 марта, в Великий Понедельник. Сохранился его дневник, относящийся к тому времени. Вот как о. Афанасий описывает службу 12 евангелий:

«Служба шла благоговейно и умилительно, хотя и с большими сокращениями: читалось Евангелие, и после каждого чтения пелась одна стихира. Вся служба продолжалась 1 час 40 минут. Их Величества всю службу слушали стоя. <…> Надо самому видеть и так близко находиться, чтобы понять и убедиться, как бывшая Царственная семья усердно, по-православному, часто на коленях, молится Богу. С какой покорностью, кротостью, смирением, всецело предав себя в волю Божию, стоит за богослужениями».

На следующий день, в Великую Пятницу, о. Афанасий в слове у св. Плащаницы сказал, что сама Богооставленность Сына Божия на Кресте была… проявлением любви: «Любовь Божественная все это сделала для того, чтобы всех страждущих, гонимых, равно и кающихся грешников привлечь к Себе. О, Господи, Спаситель мой! Какое утешение вливаешь Ты в пораженное сердце мое Своими страданиями и смертью. Я чувствую глубоко, что при всех скорбях своих я не один. Ты, Господи, со мною». Многие плакали. Священник пишет: «На бывшего Царя слово произвело глубокое впечатление, что он и высказал мне после исповеди».

Отец Афанасий

В Страстные Дни 1917 года Царская семья и приближенные исповедовались в Пятницу и причащались в Субботу. Отец Афанасий пишет: «Наступил и час исповеди Царских детей. Пришел скороход и возвестил: «Поря идти, уже ждут». Я надел епитрахиль, взял в руки крест и Евангелие и за скороходом, указывающим путь, пошел наверх, в комнаты детей. Какие удивительные по-христиански убранные комнаты. У каждой княжны в углу комнаты устроен настоящий иконостас, наполненный множеством икон разных размеров с изображением чтимых особенно святых угодников. Перед иконостасом складной налой, покрытый пеленой в виде полотенца, на нем положены молитвенники и богослужебные книги, а также Св. Евангелие и Крест. Убранство комнат и вся их обстановка представляют невинное, не знающее житейской грязи, чистое, непорочное детство».

В последний раз Царская семья видела отца Афанасия в день перед отъездом в Тобольск. Это был день рождения Цесаревича (30 июля), и о. Афанасий отслужил молебен в Александровском дворце перед специально принесенной туда царскосельской иконой «Знамения», очень почитаемой Государыней. Отец Афанасий по просьбе Государыни, переданной через камердинера, приложил к чудотворной иконе небольшой букет гвоздик, который Императрица пожелала взять с собой в путь.

Цесаревич в пруду

Трудности духовной жизни в Тобольске

Отличительная особенность прозы историка Константина Капкова — беспристрастие, нелицеприятие. Так, он критически пишет о епископе Гермогене, бывшем тобольским владыкой во время сибирского заточения Царской семьи, а впоследствии ставшем священномучеником, прославленным нашей Церковью.

Два слова в пользу владыки. Во-первых, в Тобольске они с Государем примирились (причем инициативу попросить прощения проявил Государь — епископ же был растроган и послал ответное слово и просфору) — а то ведь владыка Гермоген был в опале с 1911 года, его «освободила» революция. Во-вторых, на Вербное воскресенье 1918 года владыка Гермоген провел крестный ход в нагорной части города, хотя его предупреждали не делать этого. И с вершины холма, подойдя к краю, откуда хорошо был виден «Дом Свободы» (место заточения Царской семьи) широким крестом благословил этот дом — возможно, тем самым и подписав себе смертный приговор.

Спальня царевен в Тобольске

Но, как внятно рассказывает Капков, во время заточения Царской семьи владыка Гермоген не проявил никакого старания в плане облегчения церковной жизни семьи. Прежде всего, это сказалось в том, что владыка не дал распоряжения брать антиминс в дом, где находилась Царская семья, так что в доме могла совершаться только обедница, но не литургия. Императрица писала Марии Сыробоярской: «Обедница это совсем не то, не та благодать, как в литургии, отнять эту радость и утешение жестоко». Далее, выбор священника, духовно окормлявшего узников, был случаен и неудачен: отец Алексий Васильев своей бестактностью (один раз колокольным звоном, другой раз возглашением многолетия «Их Величеств и Высочеств») чуть было вообще не лишил семью посещения храма — из-за возмущения солдат охраны. Второй случай был на Рождество, так что 31 декабря не дали послужить в доме обедницу, а после праздника Крещения Господня и до Великого поста семья не посещала церковь. 31 января 1918 г Великая княжна Татьяна Николаевна писала Валентине Чеботаревой: «В церковь, к сожалению, не ходим. Бывает дома всенощная и обедница. Конечно, это не может заменить нам церковь, кот. очень не хватает, т.к. теперь больше, чем когда-либо, хочется молиться в церкви. Грустно за тех, кто этого не понимает».

Наконец, после долгих обсуждений, солдатский комитет разрешил узникам посетить церковь на первой неделе поста три раза.

Церковь Благовещения в Тобольске

Но семья не могла оставить другие дни (в доме) без служб. При этом епископ Гермоген не побеспокоился о певчих для Царской семьи (церковные певчие не могли в один и тот же день первой недели поста петь и в храме, и в губернаторском доме). И даже нот у них не было! Капков рассказывает, что 18 марта, в первый день Великого поста, Императрица писала Анне Вырубовой: «Сидела на балконе и старалась “Душе моя, душе моя” петь, так как у нас нет нот. Пришлось нам вдруг сегодня утром петь с новым диаконом, без спевки, шло — ну... Бог помог, но не важно было, после службы с ним пробовали. Даст Бог вечером лучше будет. В С., П. и С. [среду, пятницу, субботу. — К.К.] можно в 8 час. утра в церковь. Радость!! Утешение!! А в другие дни придется нам 5 женщинам [Императрице и Великим княжнам] петь». В среду Государыня записала в дневнике: «Пели лучше». Все Великопостные службы на дому были без певчих, пели Императрица с Великими княжнами под управлением диакона.

Анастасия берет ноту

23 марта, в субботу первой седмицы, вся семья была в церкви, и все причастились. Это было последнее посещение храма всей семьей и последнее общее причастие.

Терпение

Царская семья терпела не только обиды, причиняемые охраной. К примеру, был у них слуга по фамилии Кирпичников, который числился писарем. Весьма предупредительный и, при малом росте, очень сильный физически. Разводил он свиней для царской семьи и для себя самого, и сам варил им еду — на общей кухне. Еда для свиней, приготовляемая Кирпичниковым, источала отвратительный запах, распространявшийся по всему двору и доходивший до окон второго этажа. Было раз, что Чарльз Сидней Гиббс, англичанин, учитель царских детей, схватил простуду, т.к. специально сидел на сквозняке — лишь бы как-то избавиться от этого запаха. Тем не менее, от царской семьи горе-повар не получил ни одного замечания. «А, это опять Кирпичников варит», — говорила Государыня и закрывала окно.

Самоукорение

Государыню Александру Федоровну многие (православные верующие) не любят по-прежнему, прямо как сто с лишним лет назад: считают ее во всем виноватой. Однако вместо муссирования затертых клише надо бы задуматься о Царице, постараться узнать о ней верное и — брать пример с нее! Она-то о других не думала плохо, вот отрывок из ее письма Анне Вырубовой, показывающий, что Государыня до последних дней жизни трудилась над своей душой в пользу Христа:

«Господи, помоги тем, кто не вмещает любви Божией в ожесточенных сердцах, которые видят только все плохое и не стараются понять, что пройдет все это; не может быть иначе. Спаситель пришел, показал нам пример. Кто по Его пути, следом любви и страдания идет, понимает все величие Царства небесного. Не могу писать, не умею в словах высказать то, что душу наполняет, но Ты, моя маленькая мученица (Анна Александровна Вырубова-Танеева, будучи, надо сказать, инвалидом, претерпела от большевиков много физических и моральных страданий), лучше меня это все понимаешь. Ты уже дальше и выше по этой лестнице ходишь… Живешь как будто тут и не тут, видишь другими глазами многое, и иногда трудно с людьми, хотя религиозными, но чего-то не хватает, - не то, что мы лучше, напротив, мы должны быть более снисходительными к ним… Раздражаюсь все-таки еще. Это мой большой грех, невероятная глупость. Тудельс (М.Г. Тутельберг, горничная Государыни) меня иногда безумно раздражает, а это плохо и гадко; она не виновата, что такая. Мне стыдно перед Богом, но когда она не совсем правду говорит, а потом опять как пастырь проповедует. О! я тоже слишком тебе знакомая вспыльчивая. Нетрудно большие вещи переносить, но такие маленькие комары несносны. Хочу исправиться, стараюсь; и бывает долго хорошо, потом вдруг опять» (2 марта 1918)

Государыня

Духовное чтение

Мы можем представить (хоть и не в полной мере) актуальность слова Божия и актуальность духовных чтений для Царской семьи в период заточения. Ценность обстоятельных исследований Капкова заключается и в том, что он обсуждает духовную литературу, найденную в Ипатьевском доме. По оставшимся подчеркиваниям можно судить, что привлекало внимание царственных страстотерпцев. Коснемся вопроса об их готовности к смерти. Но прежде всего заметим, что ни Государь, ни близкие ему люди вовсе не были фаталистами — вместе с бодростью духа они сохраняли и надежду на возможность спокойной частной жизни, это можно показать. Но и к смерти были готовы! В одной из книг Великой княжны Татьяны Николаевны были подчеркнуты слова: «Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник... становясь перед неизбежною смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту... Они шли спокойно навстречу смерти потому, что надеялись вступить в иную, духовную жизнь, открывающуюся для человека за гробом». Капков отмечает, что если трудно представить подобный настрой, то, во всяком случае, здесь был духовный ориентир страстотерпцев.

Среди книг, найденных в Ипатьевском доме и принадлежавших Государыне, находился сборник святоотеческих поучений «О терпении скорбей». Книга изобилует подчеркиваниями, сделанными рукой Александры Федоровны. Отмечены ею и такие слова, принадлежащие преп. Макарию Великому: «... нам заповедано взять крест наш и последовать Христу, что значит быть постоянно готовым к подъятию смерти. Если будем в таком расположении и настроении духа, то, как сказано, будем переносить с великим удобством всякую скорбь, и внутреннюю, и находящую извне».

В самые последние дни

В Ипатьевском доме богослужения совершались четыре раза, дважды — протоиереем Иоанном Сторожевым, оставившим подробные показания белому следствию. Напомним о важнейшем эпизоде последнего богослужения (обедницы, в воскресенье за два дня до злодеяния). Диакон запел вдруг «Со святыми упокой, Христе души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная», и тогда, по рассказу Сторожева, «члены семьи Романовых опустились на колени». Капков напоминает, что при молитвословии «Со святыми упокой» вставание на колени не является положенным по чину действием, по чинопоследованию же обедницы вообще не полагается ни петь, ни читать молитвы «Со святыми упокой». Капков полагает, что сказалось общее ощущение надвигающейся катастрофы и согласен с исследователем, считающим, что семья тем самым получила предуведомление, принятое ей со смирением. Здесь стоит отметить, что в самый день перед убийством приходили две женщины мыть полы в Ипатьевском доме и затем давали показания Соколову, в частности, о том, что великие княжны помогали им двигать кровати, «весело переговариваясь». Но веселость царевен означала бодрость духа, а не беспечность.

Наше утешение

Людям, небезразличным к нашей истории, да так и не признавшим в Царе Царя, но как бы «сберегающим» этот предмет для своих неизбывных пререканий, нет покоя, они ходят мысленно по кругу: от сострадания к осуждению, от осуждения к состраданию, и так без конца. Но тем, кто принял Царя и вправду (прежде всего, «разрешил» ему отвечать перед Богом, а не перед нами) — тем есть утешение. Для тех знание о Царской семье — благовестие! Что и говорить, в почитании Царственных страстотерпцев встречаются и кумиротворение, и негожая чувствительность, доходящая до экзальтации, и неспособность задуматься: как бы Царь-мученик посмотрел на твое ожесточение против его врагов. Но всё это издержки, подобно «иоаннитам» в почитании св. прав. Иоанна Кронштадтского. Все члены Царской семьи были прежде всего — нормальными людьми, лишенными какой-либо фальши, какой-либо душевной кривизны, и мы должны стремиться к тому же — к нормальности.

Благовестие в том, что у нас есть святые, относящиеся ко всем нам буквально, всем готовые откликнуться, близкие к нам и по времени, и по культуре, горячо любившие наше отечество, за Россию и Христа пострадавшие, и расположенные к нам так же просто, как были расположены при жизни даже к своим охранникам. Уважительно, приветливо, легкосердечно и сострадательно. Только бы не криво к ним обратиться.