Утешения Царской семьи в заточении

Весна 1917. Капуста (500 кочанов) посажена Царской семьей

«В чем застану, в том и сужу»

Горестным было для Государя осознать надвигающуюся неизбежность отрешения от власти. Ночь, которую он провел с 1 по 2 марта (ст. ст.) 1917 года, многие (к примеру, владыка Антоний Сурожский) называют «Гефсиманской». Тяжким было для Государыни узнать о его отречении. Встреча супругов в Царском Селе в состоянии арестованных сопровождалась обильными слезами. Но они остались — самими собой! Думали о других и сохраняли собственное достоинство, держались бодро и других ободряли. Историк Константин Капков обращает внимание в связи с этим на цельность личности Царя: как и раньше, к примеру, он чистил дорожки у Александровского дворца от снега. Господь «застал» их такими же, какими они были и во время царствования.

Государь в первые дни ареста в Царском Селе

Что было самым тяжелым

Ни в воспоминаниях современников, ни в каких-либо письменных свидетельствах не осталось от Царской Четы времени заточения ни упрека, ни жалобы, ни страха за собственную участь, ни сожаления о столь многих утратах. С первых дней заточения в «золоченой тюрьме» (как назвал Александровский дворец один историк) Царская семья подвергалась издевательствам и оскорблениям. Для детей это бывало тяжело: Цесаревич однажды покраснел, услышав пренебрежительное обращение к его отцу, по свидетельству Пьера Жильяра. Царская Чета переносила оскорбления спокойно. Царь читал газеты, ничего не упуская, в частности, и самую гнусную клевету о себе самом, и нападки самого скверного характера (российская пресса весны 1917 года была наводнена обличениями «царизма»), на вопрос же, зачем он это читает, отвечал «Я должен знать всё». Государыня в одном письме назвала супруга «Иов многострадальный» — да, действительно, во всем поведении Царя можно заметить сквозную мысль Иова: «Бог дал, Бог взял». Многострадальным же было справедливо назвать Царя по его страданию за Россию. Тяжким для него было видеть (прямо на примере охраны), как разлагается армия, тяжким было узнавать о неудачах на фронте. И для него, и для Государыни очень тяжелы были известия о людях, пострадавших за верность им. Государыня пишет в письме бывшему раненому, с которым установились дружеские отношения: «Пока живы и мы с нашими вместе — маленькая крепко связанная семья. Мы и в саду бываем (т.е. на свободе). <…> А вспомните тех, других, о Боже, как за них страдаем, что они переживают, невинные…»

Верные Царской семье. Весна 1917

О тех, кто остался верен

Верность, несмотря на невыгодность или даже опасность остаться верным тому, кто стал теперь «гораздо хуже, чем просто никто», несомненно, является большим утешением для ее адресата. Многие покинули Царя и его семью, но совсем не «единицы» проявили преданность. В Тобольск вместе с узниками добровольно поехали (свита и слуги) 45 человек. Анастасия Гендрикова прибыла в Александровский дворец 9 марта 1917 г. за два часа до того момента, когда все, оставшиеся во дворце, становились заключенными, и была несказанно рада тому. Генерал Татищев уезжал в Тобольск, оставляя в Петрограде престарелую мать, которая с радостью благословила его на разлуку и вскорости умерла. Боткин, покидая детей в Тобольске, чтобы быть увезенным вместе с Царской Четой, понимал, что, скорее всего, больше их не увидит.

В книге Ольги Васильевны Черновой «Верные. О тех, кто не предал Царственных мучеников» (СПб., 2018) рассказывается не только о лицах, разделивших заточение с Царской семьей, но, например, и о том упомянутом бывшем раненом, которому писала Госдуарыня. Рассказывается в ней и об... охраннике Царской семьи!

Полковник Евгений Степанович Кобылинский

У одного православного верующего есть поговорка: «Такое придумать мог только Господь». Она применима к назначению начальником охраны Царской семьи Е.С. Кобылинского (ударение на «и»), оставашегося на указанной должности с 8 марта 1917 г. до апреля 1918 года, когда он был отстранен большевиками. Полковник не мог избавить узников от оскорбительной («революционной») инициативы многих солдат и отдельных офицеров, но защищал Царскую семью как только мог. Стоит познакомиться с этим в очерке из книги О. Черновой. В Тобольске, при большевиках, ему пришлось выступать на заседании городского Совета, посвященном вопросу о переводе Царской семьи в городскую тюрьму... Отговорил.

Е.С. Кобылинский

Силы его кончились, когда совет отряда охраны постановил снять с офицеров погоны (с Государя в первую очередь). Кобылинский рассказывал Н.А. Соколову, как он попросил Государя его принять и сказал: «Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше быть вам полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу». Государь попросил остаться: «Вы видите, что мы все терпим. Надо и вам потерпеть». Судьба Е.С. Кобылинского трагична. В 1920-е годы он жил в Рыбинске, где был арестован в связи с поисками царских драгоценностей, но, после многих издевательств, в 1927 году расстрелян, присоединенный к другому делу, к которому не имел отношения.

Цесаревич, изображающий охранника

О которых не знали...

На имя бывшего Императора приходило много писем. Большинство из них было не только насмешливого или скабрезно-оскорбительного, но нередко и крайне злобного характера: к примеру, лица Царской Четы, истыканные следами от непогашенных окурков. Однако бывали и письма сочувствия, поддержки, с выражением преданности, а порой и готовности служить Царской семье и в нынешнем ее состоянии. По понятным причинам, большинство таких писем — анонимные. Увы, если оскорбительные письма (как ни старались порядочные офицеры оградить от них узников) подбрасывались Царской семье, хорошие письма вряд ли ею читались, свидетельств нет. Несколько лет назад доктор исторических наук М. Бабкин составил подробную публикацию «Письма верноподданных Николаю II в заточении».

Мы приведем здесь копии соответствующих писем, любезно предоставленные К.Капковым из его архива.

Письмо двух девушек ко дню рождения

Письмо отрока Георгия: «Всемилостивый Государь Николай Александрович! Если Вам тяжко переносить заключение свое, то верьте и знайте, что миллионы русских сердец оплакивают Вас как страдальца за святую Русь. На нашей планете, начиная Спасителем, немало было страдальцев, и на Вашу долю выпала эта горькая чаша. Люди злы, но миллионы русских сердец возносят мольбы к Богу об утешении Вас. Молитесь же и бодрствуйте!  Верный и неизменный Вам 12-летний отрок Георгий».

Время читать

С детских лет любимым занятием Царя Николая II было чтение. Его личная библиотека насчитывала более 15 тысяч книг.

Император читает

Теперь для этого занятия у него было значительно больше времени, чем раньше. Отдельная серьезная тема — духовное чтение Царской Четы и детей, это укрепление. А утешением было, например, «легкое» чтение вслух таких книг, как «Граф Монте-Кристо» А. Дюма или произведений Конан Дойля, или рассказов популярного в России начала века писателя Николая Лейкина. Читал для всех регулярно Государь (по единодушным отзывам — прекрасно), порой он читал отдельно Цесаревичу — например, морские рассказы А. Беломора — больше любившему, по многолетней привычке, слушать чтение, чем читать самому. Но читалась регулярно и классика: Тургенев, Гоголь, Лесков. В библиотеке дома Ипатьева Государь нашел собрание сочинений Салтыкова-Щедрина и стал читать его последовательно, том за томом, т.к. раньше многих произведений Щедрина не читал. А перед этим он обнаружил, что не знаком с 4-й частью «Войны и мира» Л. Толстого. Чтение сильно помогало, так в один из дней напряженного ожидания детей, остававшихся в Тобольске и выехавших из него, Госдуарь записывает в дневнике: «Полуясный день с несколькими дождями. И Мария, и я зачитывались "Войной и миром", а перед чаем увлекались в трик-трак. Гуляли час. Все еще не знаем, где находятся дети и когда они все прибудут? Скучная неизвестность!». В Царской семье было принято писать о том, что неприятно, как о «скучном».

Домашний театр

В тобольском заточении стараниями детей и свиты ставились небольшие домашние спектакли, одноактные комедии на английском или французском языках, режиссерами которых (весьма искусными, по общему признанию) были, соответственно, мистер Гиббс и мсье Жильяр. Всего было поставлено четыре французских пьесы, три английских и одна русская («Медведь» А. Чехова, Государь играл главную роль).

Цесаревич актер

Первой постановкой была французская комедия «Флюды Джона» — 6 декабря (ст. ст.) 1917 г., в именины Государя., последний спектакль состоялся 25 февраля (ст. ст.) 1918 г., за неделю до Прощеного воскресенья, это было повторение английской комедии «Упаковка вещей». Программка Чарльз Гиббс рассказывал об одном эпизоде при первом представлении «Упаковки вещей». Анастасия Николаевна играла мужа, который, по ходу действия, должен был распахнуть халат и воскликнуть: «Но мы не можем ехать — я упаковал свои штаны». Гиббс писал: «Действие разворачивалось так стремительно, что никто не заметил, как полы халата каким-то образом раздуло, и когда Великая Княжна повернулась к зрителям спиной, все увидели, что халат сзади поднялся выше талии. Когда же она запахнула халат, он стал торчком, открыв плотные ножки нашей дорогой Велкиой Княжны, облаченные в шерстяные кальсоны Императора. Зрители замерли, а секунду спустя раздался громкий хохот. Император, Императрица, приближенные, слуги — все, кто был в комнате — лежали на стульях, едва не задыхаясь от смеха. Бедная маленькая Великая Княжна сначала не могла понять, в чем дело, но, увидев, что произошло, она немедленно одернула злополучный халат. <…> Я всегда вспоминаю этот день, так как это был, вне всякого сомнения, последний раз, когда Императрица так радостно и беззаботно смеялась».

Анастасия

Обращаем внимание читателей на существование следующей книги: Марина Кравцова. Воспитание детей на примере царственных мучеников.

В этой книге есть отдельная глава: «Великая Княжна Анастасия — «сорванец» и утешительница».

Анастасия

Кравцова приводит воспоминания П. Жильяра: «Анастасия Николаевна была… большая шалунья, и не без лукавства. Она во всем быстро схватывала смешные стороны; против ее выпадов трудно было бороться. <…> Она была так весела и так умела разогнать морщины у всякого, кто был не в духе, что некоторые из окружающих стали, вспоминая прозвище, данное ее матери при английском дворе, звать ее «Солнечный луч»». Так в самые трудные периоды жизни Царской семьи в ней сохранялся неугасимый источник задора — просто в одном из членов, Анастасии Николаевне, и снова вспоминается поговорка: такое придумать мог только Господь.

Радости в Доме особого назначения

Жесткий режим содержания, грубость в обхождении, безразличие к естественным просьбам заключенных, постоянный издевательский надзор за ними (один из постов охраны — рядом с туалетом) создавали гнетущую атмосферу пребывания в Ипатьевском доме. Примечательно, в этом плане, что в Екатеринбурге у детей уже не было регулярных уроков. Но никто из узников не терял присутствие духа. Цесаревич и поваренок Леонид Седнев играли с собакой, шалили. Повар И. Харитонов учил Великих Княжон печь хлеб. (Запись в дневнике Государя: «Недурно!»). Продолжались регулярные чтения вслух. Женщина, приходившая мыть полы за день до убийства, рассказывала Н.А. Соколову, что девушки помогали передвигать кровати и «весело переговаривались». Был эпизод, когда охранник помог Цесаревичу на прогулке выбраться из коляски и сделать несколько шагов, но, услышав чьи-то шаги, быстро вернул мальчика в коляску и стал, как ни в чем ни бывало у калитки с винтовкой. «Спасибо, солдатик! Бог вам этого не забудет!» — тихо проговорила Императрица.

Храм на крови

Заключение

Обратившись вначале к главному утешению, мы не говорили затем о вере в Христа. Не потому, что для Царской семьи вера «само собой разумелась» (ни о ком из верующих так не скажешь), а потому, что об этом будет речь в другой публикации. Здесь же заметим, что и в период царствования, и в долговременном следовании к мученическому венцу жизнь Царской семьи была пронизана — как бывает воздух пронизан свежестью — неоскудевающей любовью, живой, как и вера. В мыслях об этом и тем более в словах слишком просто сбиться на что-либо негожее, фальшь пафоса или фальшь сентиментальности — недостойное памяти Царской семьи. Ибо для них это было — воздух, жизнь во Христе.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции