Николай II: святой политик или святой человек?

Святые царственные страстотерпцы

От ответа на этот вопрос зависит тот образ подражания Христу, тот путь к Богу, который Церковь предлагает верующим, считая семью последнего императора святой.

По мнению Андрея Мановцева, святость Николая II и его семьи связана не только с их поведением с марта 1917 по июль 1918 года, но и с тем, как Николай II управлял Российской империей, каким он был политиком.

Федор Гайда призывает разделять почитание страстотерпцев и почитание их политики. Лично мне ближе последняя позиция, но я хотел бы подробнее остановиться на вопросе, за что канонизировали царскую семью и почему почитание Николая II «только» как страстотерпца и возможность критики его как государственного деятеля нисколько не умаляют святости царской семьи.

Существует два основных мифа о том, каким должен быть человек, которого канонизирует Церковь.

Одни считают, что святой ― это монах в миру или в обители, непременно достойный гражданин и образцовый семьянин. Он никогда не улыбается, не ошибается, не веселится, а все время плачет о своих и чужих грехах. Даже среди преподобных непросто найти инока, полностью подходящего под этот образ: достаточно вспомнить преподобного Амвросия Оптинского, который умел шутить и ценил юмор.

Более того, в истории христианства есть немало святых, чья жизнь до определенного возраста не может быть образцом для других. У равноапостольного князя Владимира был гарем из пяти жён и сотен наложниц, равноапостольный император Константин Великий погубил собственного сына, благоверный князь Андрей Боголюбский жестоко воевал с Киевом и Новгородом и убивал людей.

Так что святой ― это не всегда такой праведник, который в своей жизни «не трогал и козявку и с мухами дружил».

С другой стороны, иногда можно встретить понимание канонизации (причисления к лику святых) как «ордена за заслуги перед Церковью и Отечеством». В сознании некоторых почитателей Николай II ― сакральная фигура, которую нельзя критиковать, а любое признание его человеческой слабости якобы «унижает» последнего русского императора и его семью.

К реальности такое представление отношения не имеет. Вот как об этом говорит митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков) (старейший по хиротонии действующий епископ Русской православной церкви, с 1989 по 2011 год — председатель Синодальной комиссии по канонизации святых ― «ТД»): «Канонизация мученика или исповедника всегда привлекает особое внимание благочестивых читателей к его творениям, но она, конечно, не означает "канонизацию" всего его богословского наследия, тем более что церковная полемика <…> из-за переживаемой трудной ситуации в делах управления Церковью была весьма острой».

Проще говоря, после канонизации Николая II и его супруги их личная переписка или мнения по тому или иному вопросу автоматически не становятся благочестивыми текстами, обязательными к исполнению. Даже став святым, Николай Александрович как правитель страны отвечает за свои решения перед потомками. Эти решения, как и образ жизни царской семьи, можно критиковать и спорить о том, хорошим или плохим государем был последний русский император. На святость царской семьи это никак не влияет.

Икона страстотерпца Николая

Почему же Николай II ― страстотерпец?

В 1015 году двое сыновей равноапостольного князя Владимира были убиты своим братом Святополком по прозвищу Окаянный, который боялся, что более популярные Борис и Глеб прогонят его из Киева.

Молодые князья заранее знали о своей участи, но не стали сопротивляться и просить помощи у дружины, а дали слугам злодея себя убить. Так они пожертвовали собой ради мира на Руси. Почитание юношей началось вскоре после их смерти, но официальная канонизация (кстати, вызвавшая удивление в Византии ― греки такого типа святости не знали) произошла в 1072 году (по другой версии ― в 1115 году).

Борис и Глеб стали первыми русскими святыми по дате прославления. От них не требовали отречения от Христа, никто не посягал на их веру в Бога, поэтому их нельзя было считать мучениками в строгом смысле этого слова. Для описания их подвига существует другое понятие ― «страстотерпцы»: «В богослужебной и житийной литературе Русской Православной Церкви слово "страстотерпец" стало употребляться применительно к тем русским святым, которые, подражая Христу, с терпением переносили физические, нравственные страдания и смерть от рук политических противников», ― сообщает митрополит Ювеналий в докладе на Архиерейском соборе 2000 года.

Слово «страстотерпец» в древнерусских и греческих текстах могло употребляться и для обозначения мученического подвига. Филолог Виктор Живов в «Кратком словаре агиографических терминов» говорит о возможности употребления двух греческих слов в качестве синонимов: «Страстотерпец, наименование христианских мучеников. В принципе это наименование может прилагаться ко всем мученикам, претерпевшим страдание (страсть, [греч.] παθος, [греч.] παθημα, лат. passio) во имя Христово. Преимущественно же это наименование относится к тем святым, которые приняли мученическую кончину не от гонителей христианства, но от своих единоверцев ― в силу их злобы, коварства, заговора. Соответственно, в данном случае подчеркивается особый характер их подвига ― беззлобие и непротивление врагам».

Отметим, что в современной Русской православной церкви терминами «мученик» и «страстотерпец» обычно обозначаются разные типы святости. Так, в докладе Синодальной комиссии по канонизации святых «Отношение Церкви к страстотерпчеству» можно прочесть следующее объяснение: «В богослужебной практике и современной житийной литературе слово "страстотерпец" стало употребляться в применении к некоторым российским святым, которые не были мучениками за Христа в строгом и прямом смысле слова, но окончили свою жизнь насильственной смертью от руки "противников", попавших в "сети диавола, который уловил их в свою волю" (2 Тим. 2: 25–26). Таковыми "противниками" могут быть жестокие, одержимые страстью гнева или гордыни люди: мятежники и убийцы, борющиеся за овладение властью или за удержание ее».

Подвиг страстотерпчества нельзя рассматривать как «более слабый» или «менее достойный» по сравнению с подвигом мученичества. Строго терминологически, царскую семью нельзя было прославлять как мучеников именно потому, что от них не требовали формального и публичного отречения от Христа — как ранее от тех же Бориса и Глеба, а также Игоря Черниговского и Михаила Тверского. И до октября 1917 года, и после люди, охранявшие царскую семью и слуг, не запрещали им ежедневно молиться, читать Евангелие. С богослужениями было сложнее, но они тоже совершались как минимум раз в месяц.

Убиение святых князей Бориса и Глеба

Еще один важный момент, о котором не всегда помнят: поступки мученика и страстотерпца до начала страданий не имеют такого важного значения, как у святителя, преподобного или благоверного князя (с ними тоже не всё просто ― смотрите выше). Более того, в упомянутом докладе митрополита Ювеналия прямо говорится, что жизнь Николая II до момента отречения и ареста не была житием святого: «Подводя итог изучению государственной и церковной деятельности последнего Российского Императора, Комиссия не нашла в одной этой деятельности достаточных оснований для его канонизации(выделено автором ― «ТД»). В жизни Императора Николая II было два неравных по продолжительности и духовной значимости периода ― время его царствования и время пребывания в заключении. Комиссия внимательно изучила последние дни Царской семьи, связанные со страданием и мученической кончиной ее членов».

Таким образом, подвиг, за который была прославлена царская семья, начался в марте 1917 года, а закончился 17 июля 1918 года в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге. Он состоял в добровольном и сознательном перенесении страданий с момента ареста до момента убийства. Добровольность и сознательность ― не синоним радости и счастья. Как любым людям, им не нравилось ограничение свободы, ссылка и унижения, они хотели бы жить другой жизнью и пытались изменить свою участь к лучшему. Подвиг состоял в том, что они вели себя достойно и по-христиански, проявляли уважение и любовь даже к гонителям, не хотели применять силу и призывать к кровопролитию для своего освобождения. В определенном смысле они нашли в себе силы принять ту участь, которую им приготовили другие люди.

Напоследок хочу выразить уважение Андрею Мановцеву. Больше десяти лет мы периодически обсуждаем в «Татьянином дне» разные темы, связанные с царской семьей. Все эти годы его критика была образцом корректной и аргументированной полемики, которая всегда остается нужной и позволяет по-новому оценить те или иные события, связанные с жизнью и канонизацией Николая II и его родных.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции