Маленькие взрослые, или Большие дети

Фото: Depositphotos.com

Изнутри меня согревает мой традиционный завтрак. Свежесваренный кофе сегодня был со сливками. Хлеб я обжарила на сковородке (он норовил поменять свой пшеничный состав на грибковый). А масло и сыр превратили его в настоящее лакомство.

Сегодня я, наконец, уезжаю из Петербурга. Почти два месяца просидела в городе. Конечно, выбиралась в окрестные парки и даже побывала дважды на границе — с Финляндией в Выборге и с Эстонией в Кенгисеппском районе. Но мне периодически нужна смена обстановки. Меня это успокаивает, несмотря на суету сборов и неожиданности пути.

В утро отъезда приходит ощущение, что все дела позади. Даже недоделанные. Их хватило бы на 14 часов в поезде, но я не уверена, что захочу превращать купе в рабочий кабинет. Хотя, как пойдет (точнее, поедет). Вот этого легкомыслия в жизни и в работе мне сильно недостает. Все зиждется на железобетонном «должна». Возможно, я и пытаюсь убежать от него в поездках. Правда, мое тяжеловесное долженствование оказывается на удивление мобильным и следует со мной. Разве что, с опозданием в одно утро — которым я и наслаждаюсь сегодня.

Не стоит удивляться, если учесть, что человека во времена моего детства приучали к дисциплине на уровне физиологических потребностей. «Какать и кушать» в яслях нужно было в строго отведенное время. Привыкать обходиться без родителей в течение восьми, а то и десяти часов, тоже приходилось довольно рано. Я, кстати, ничего не помню из этих времен: видимо, это самое темное пятно моей биографии, которое сознание изо всех сил пытается вытеснить. Считается, что так оно спасает детскую психику от разрушения. Как бы сообщить ему, что я уже не ребенок? Я взрослая женщина, которая работает, чтобы тратить по нескольку тысяч рублей на психотерапевта, который призван помочь мне справиться с тем кошмаром маленького ребенка. Условия, в которые он был поставлен, невозможны даже для взрослого. В прочем, моя знакомая рассказывала, что ее на работе частенько выдергивают из туалета... Она работает в Газпроме.

Помню, как в детском саду к нам приходили какие-то практиканты, чтобы учить нас писать и читать. Помню, я спорила с ними, что мы еще не в школе. И девушка сказала, что меня туда и не возьмут, если я сейчас не буду делать то, что велено. Помню, что ее красноречивые угрозы на меня подействовали, я испугалась. Может быть, тогда и пал последний бастион моего свободомыслия. С тех пор я делала то, что мне велели. В течение 10 лет.

К сожалению, слушаться старших и быть прилежным в учебе вовсе не значит усвоить школьную программу. Например, я умудрялась получать по химии четверки, а по физике удостоиться в аттестате даже «отлично», но не запомнила ничего, кроме формулы воды и усов Сергея Филипповича, нашего физика. Причем, они с химичкой были противоположны по характерам. Она — крашенная блондинка с садистскими наклонностями, а он — лысеющий добродушный отец семейства с полным отсутствием педагогических способностей. Но к тому моменту, когда ввели эти предметы, мы все уже выучили на зубок, как приспосабливаться к тому или иному взрослому, как выполнять их условия, чтобы было меньше проблем и больше выгод.

Фото: Depositphotos.com

По идее, можно было развить недюжинную изобретательность. Но нас слишком сковывал страх наказания. Ты идешь в школу и, несмотря на выполненное домашнее задание, боишься: а вдруг устроят проверочную, а вдруг вызовут к доске, а вдруг на урок придет завуч… «Вот бы на школу упал метеорит», — мечтаешь ты.

Сейчас я понимаю, что учителя были такими же запуганными, как и мы. Они боялись начальства, РОНО, того, что станет известно, что их дети на самом деле ничего не знают и только притворяются, что знают… что они сами ничего не знают, а только притворяются (я уверена, что химичка ничего не смыслила в химии, кроме, разве что обесцвечивания своих волос).

По-хорошему бы, обмотать эту «школу» желтой лентой из американских фильмов, и раскрыть все преступления против детской психики, которые в ней совершены.

Вот уже 19 лет, как я покинула это место, но меня до сих пор не оставляет чувство долга и страх. Манту нам делали раз в год, а эти разрушительные чувства прививали ежедневно. И вот для того, чтобы спокойно насладиться запахом августовского утра и поджаренного хлеба, чтобы отправиться в отпуск с чистой совестью и пустой головой, я должна прикладывать громадные усилия… Уговаривать себя, что все будет хорошо, планировать следующее посещение психотерапевта, писать этот текст… Нет, не должна. Я могу. Так же, как и все остальное в своей жизни. Я могу сделать репортаж по работе. А могу и не сделать. Я могу приготовить ужин, а могу и не приготовить. Я могу закончить этот текст, а могу и не закончить. Меня теперь никто не может заставить и никто не накажет. «А остаться без зарплаты или без ужина?» — спросите вы. «Ха, — отвечу я. — По сравнению с тем, что мы пережили в детстве, это просто детский лепет».