«Моя профессия — разведчик». Памяти Николая Леонова

— Самым счастливым временем я бы назвал 47 год, 800-летие Москвы. Я был студентом первого курса МГИМО, недавно приехавшим из провинции. В том году отменили карточную систему в стране. Тогда же была проведена денежная реформа. Страна недавно вышла из войны победителем, и студенты-мгимовцы готовились защищать роль великой державы. Нам тогда казалось, что этой стране все по плечу.

— И как же праздновался юбилей Москвы?

— Ликование было воистину общенародным. Сейчас его искусственно направляют: истошно белят весь город до последнего момента, нагнали милиционеров чуть ли не больше, чем гуляющих. Тогда милиции вообще не было на улице — она была не нужна. Порядок сохранял сам народ. Кремль был освещен очень своеобразно: вдоль каждого изгиба стен и башен шла непрерывная цепь электрических лампочек. Величественный силуэт Кремля возвышался на темном фоне. Это было что-то феерическое. И не жалели тогда ни ракет, ни боеприпасов — война закончилась, они были никому не нужны. Праздничный фейерверк был гигантским: я такого ни до, ни после, ни у нас, ни за границей не видел. Пальба шла не по количеству салютных залпов, а непрерывно в течение нескольких часов. На Москве-реке стояли катера, с которых непрерывно взлетали фонтаны ракет. Это было торжество поистине фантастического размаха. О культе личности свидетельствовал только огромный портрет Сталина, который подняли над Манежной площадью. Не было какого-то особого политиканства: праздник явился торжеством, как бы завершившим Вторую мировую войну. В 47 году мы по-настоящему ощутили вкус этой большой победы, и мы ее праздновали.

«Вся моя жизнь точно уложилась в рамки советского времени. Первый свой крик я издал под копной сжатой ржи на собственном поле в последний год свободного крестьянствования. На следующее лето наша пашня уже была включена в колхозные поля».

— Николай Сергеевич, как Вы, будучи выходцем из крестьянской семьи, прошли путь до самых ответственных постов в разведке?

— Я прошел путем простым и достаточно типичным для людей, живших в ту эпоху. Тогда всех приглашали к образованию. Меня однажды родители выпороли за то, что я не хотел учиться. Среднюю школу я окончил с золотой медалью, и это открыло мне дорогу в любой ВУЗ. Я пошел в МГИМО по наущению моих товарищей. Того, что потом развилось в советское время — блат, — тогда практически не существовало. Материальных барьеров не было никаких: моя стипендия позволяла мне не только жить самому, но даже иногда помогать родителям. Общежитие предоставлялось всем иногородним.

— Запомнились ли Вам какие-то особенно яркие эпизоды из студенческой жизни?

— МГИМО в целом произвел на меня в то время неприятное, тяжелое впечатление. Я немножко иначе представлял себе студенческую жизнь, начитавшись всяких рассказов о XIX веке. В МГИМО 47-52 годов уже проник казенный дух бюрократической борьбы. И он, конечно, меня сильно-сильно подкосил. Во-первых, люди уже стали рваться в партию: они знали, что партийные получают лучшее распределение после института. А это порождало всякого рода гнусности, слухи, доносы, подножки.

«В отлично задуманном институте, к тому же поселившемся под крышей старого лицейского здания, вход в которое стерегли скульптуры Сократа и Платона, глубоко засел дух карьеризма, тщеславия, шкурничества».

— Не самые приятные у Вас впечатления от МГИМО...

— Да, потом начались всякого рода кампании: борьбы с космополитизмом и проч. — которые обрушились на всех профессоров. Вам, нынешнему поколению, трудно это представить. Это было похоже на культурную революцию в Китае, когда студенты публично избивали — словами, документами — своих профессоров. В актовом зале спускали свору студентов, чтобы они расправлялись с указанными им преподавателями. Процедура носила отвратительный характер, и на многих подействовала отталкивающе. Времена были мрачные: последние годы Сталина, гниение диктатуры одного человека. Именно поэтому я никогда не вспоминаю с радостью о своей студенческой жизни.

— И о преподавателях тоже?

— У нас были, конечно, прекрасные, дивные профессора. Был, скажем, профессор Тарле Евгений Викторович — лучшего в истории России и найти нельзя. Были и другие великолепные специалисты... Но надобно сказать, что они являлись, конечно, исключением, которое помогало нам хоть как-то мириться с жизнью.

«Помню, как один экзаменатор спросил нашего фронтовика, не ответившего по билету по западноевропейской литературе: «Скажите, вы читали «Песнь о Роланде»?» — «Нет». — «Не приходилось ли листать рассказы Чосера?» — «Нет». — «Знаете ли вы, что такое «Ад» Данте?» Опять последовало сакраментальное «нет». Профессор вздохнул, поставил «четверку» в зачетную книжку и сказал: «Завидую вам, молодой человек: вам предстоит в жизни большое счастье открыть для себя столько прекрасного!»»

— Теперь уже, будучи профессором МГИМО, каким Вы видите современного студента?

— Конечно, сейчас есть много плюсов по сравнению с той жизнью, которой жили мы. Но и много минусов. Может быть, наша тяжелая среда заставляла нас больше заниматься самостоятельно, общаться в узком коллективе друзей. Сейчас, конечно, студент более раскован, свободен — прежде всего, в выражении своего мнения. Это великий дар, который время преподнесло нынешнему поколению русских людей. Но минус в том, что далеко не все умеют этим пользоваться. Резко упал, на мой взгляд, уровень эрудированности людей, подготовки: по сравнению с тогдашними студентами нынешние выглядят, в подавляющем большинстве, недоучками.

— Но какие методы при этом применялись?!

— Можно как угодно оценивать те методы, которыми воздействовали на нас, но факт остается фактом: нынешние студенты не умеют работать так, как мы. Наш студент мог выносить огромные нагрузки, и его знания были значительно обширнее. Мы, к примеру, должны были точно знать все основные договора, которые Россия подписала за все периоды своей истории. И я до сих пор их прекрасно помню. Сейчас студент, конечно, помельчал. При всей его раскованности крылышки у него весьма слабые. Сама глубина постижения вопросов современным студентом оставляет желать лучшего.

— Может быть, это и не страшно. Один из Ваших учителей, помнится, говорил: «Наше знание ограниченно, наше невежество — энциклопедично».

— Я этой фразой всю жизнь пользуюсь. Конечно, наше невежество всегда будет энциклопедично — еще Сократ говорил: «Я знаю, что ничего не знаю». Объем знаний, лежащий вне разума одного человека, колоссален: это и обеспечивает наше движение вперед. Время энциклопедистов — когда можно было скромным набором знаний пытаться охватить все явления мира — давным-давно прошло. Сейчас, конечно, время специалистов. Как правило, объем знаний, накопленных человечеством даже в одной дисциплине, столь велик, что для его усвоения не хватает жизни. Все остальное — факультативно. Я, например, историк и в какой-то мере сформировался за рамками своей основной работы. Моя профессия — разведчик, и всю жизнь я был разведчиком.

«Разведчик — это государственное достояние. Это человек, который в одиночку, без контроля, без понуканий, но и без помощи пославшего его государства решает поставленные задачи».

А за рамками этой профессии я увлекался историей, всю жизнь собирал книги по определенной тематике (это была история Латинской Америки). В результате родились без всякой аспирантуры, докторантуры вначале кандидатская, потом докторская.

— Вы в МГИМО защищались?

— Нет, в Институте Латинской Америки на Ордынке. В МГИМО я никогда ничего не защищал: я надолго сохранил к нему не лучшее отношение и вернулся туда не так давно — я преподаю там четыре года.

— А что было причиной Вашего прихода?

— Я увидел, что положение там требует помощи. Я веду курс «Информация и анализ во внешней политике», который раньше никто не преподавал. По опыту многих лет заграничной работы я знаю, что в реальных условиях самое необходимое — это умение собирать информацию за рубежом, работать с ней, готовить ее для направления в центр, заниматься анализом политической, экономической и социальной ситуации. Все это составляет 70% времени любого дипломата, журналиста-международника или разведчика.

— Какую же роль играет в современном мире информация?

— Ведущую. Из всех товаров, которые продаются и покупаются на белом свете, на первом месте стоит информация. А все эти наши штаны, обувь и прочее — далеко позади. Информация — главный товар, который всовывают человеку ежедневно в огромных дозах. Информация является главным инструментом управления людьми. Это раньше надо было руководить с помощью кулака, дубинки, автомата — короче, силовыми методами. Отсюда родились устрашающие мундиры, плети, нагайки. И только потом, с развитием так называемой демократии и с открытием феномена внушаемости решили, что гораздо проще управлять человеком с помощью информации: давать ему такую информацию, которая определяла бы его поступки. Не надо в него стрелять. Надо просто его убедить, что этот строй — самый лучший в мире. Как только начали нарастать механизмы для вливания в человека этой самой информации, она стала превращаться в основной способ управления людьми. Вначале появились газеты, плакаты, лозунги, потом митинги со всякого рода микрофонами и усилителями, потом телевидение, которое вообще все подавило. Сейчас человек весь раскупорен, его сознание беззащитно. В вас можно залить любую информацию, и вы будете поступать так, как захотят ее творцы. Я лично был свидетелем одного эпизода, когда человек признал черный шар белым. Добровольно, сознательно. Только потому, что в него влили подобную информацию.

— Как же это произошло?

— Я сам был свидетелем этого эксперимента, который проходил на сцене эстрады. Специалист-психолог вызвал из зала двадцать человек и сказал: «Перед вами стоит шар — скажите, какой он?» Мы ответили: белый. «Правильно, — говорит, — белый. Но попробуйте, каждый из вас, утверждать, что он черный. И пригласим двадцать первого человека с улицы». Пригласили. Поставили его перед нами. И ведущий стал спрашивать каждого из двадцати, какого цвета шар. И мы отвечали: «черный», «черный», «черный»... И когда дошла очередь до этого несчастного с улицы, он совершенно побледневшими губами прошептал «черный». Потому что двадцать человек так сказали!

— Его можно понять...

— Конечно. Он не хотел быть идиотом! Вот что представляет из себя система внушения. Если нам начинают особенно часто — по радио, по телевидению — внушать какую-то мысль, значит вступает в действие именно такая система.

— Но можно ли отслеживать подобную обработку и противиться ей?

— А почему нет? Конечно, можно. В нашем институте двух-трех лекций хватает, чтобы начал вырабатываться иммунитет против воздействия такого рода. Ведь вся германская нация пала жертвой геббельсовской пропаганды, которая говорила: «Вы — арийцы, высшая раса, все остальные — грязь». Им даже объясняли, что «у вас череп скроен так, нос у вас такой, цвет глаз такой». И немцы (классическая страна, которая дала миру Канта, Гегеля — кого только не дала!) поверили, что они выше всех. И немцы! -спокойно душили остальных: русских, поляков, я уж не говорю про евреев. Они прозрели — но когда?! Когда Германия была оккупирована союзными войсками.

— Как же защищаться в таких случаях?

— Легко защищаться, если вы в любой информации смотрите не на фактуру, а на форму, в которой она подается. Вот нас два года убеждали, что Чечня — это борцы за свободу, это страдальцы, а русские там идиоты, и так далее. И мы поверили в это. Мы стали возмущаться войной, забыв, что целостность России — это тоже национальная задача. Кончился военный период, начали мы пожинать плоды в виде безумного терроризма, развязанного в Чечне, в виде распада России на всем юге под давлением Чечни, — тональность стала меняться. Но наш-то менталитет уже отравлен.

— Получается, что человеку можно внушить что угодно?

— Никсон говорил, что десять долларов, потраченных на оружие, менее эффективны, чем один доллар, потраченный на пропаганду. Оружие когда еще будет стрелять, а пропаганда — каждый день, каждую секунду.

— В случае с Сербией это, видимо, столь же ярко проявилось?

— Конечно. Нас убеждали, что сербы — злодеи, что они убивали боснийцев, убивали мусульман. Это были целые потоки направленной информации. А ведь в войне никогда не найдешь правого и виноватого. Только в лучших фильмах говорили: «Красные грабють и белые грабють, куды деваться бедному крестьянину?» Вот это правда. Тогда как однобокость, навязчивость, тенденциозность в информации — это все форма моделирования нашего сознания.

— Подобная обработка, видимо, особенно расцвела в последние годы?

— Уверяю Вас, Советская власть прекрасно справлялась с этой задачей. Говорили, что ничего лучше социализма нет, что нас ждет светлое будущее и т.д. И мы были достаточно убеждены в этом. Хотя я человек советской эпохи и вижу огромное количество ее преимуществ. Но и огромное количество недостатков. Когда меня спрашивают, что лучше: социализм или капитализм, — я отвечаю: и тот, и другой плохи. Лучше всего симбиоз хороших сторон социализма и хороших сторон капитализма. Что и делается, кстати, в некоторых странах Европы.

— В каких?

— Например, в Швеции... Норвегии.

— Но при этом духовное состояние общества в этих странах ужасное...

— Духовность всегда умирает, когда процветает телесное изобилие. Если вы сыты, обуты, одеты, если у вас хороший дом, если вы со всех сторон социально защищены — дух ваш непременно становится скорбным. Он усыхает, у него нет пространства для роста. Все подлинные духовные всплески рождаются тогда, когда человеку телесно плохо. «Болдинская осень» Пушкина: оказался человек в карантине холерном, никуда не деться — и пожалуйста, духовный всплеск.

— В свете того, что Вы говорили об информации, особое значение получают, видимо, масс-медиа — «четвертая власть», как их называют.

— Я думаю, в России это сейчас первая власть, а не четвертая. «Четвертой властью» ее назвали на Западе. Там, где есть настоящий парламентский строй, там, где действительно эффективная судебная система. Здесь же ничего этого нет: в России есть президент и все остальное. Я думаю, Вы согласитесь, что наша Конституция скроена так, что это, по существу, выборное самодержавие. Мы же управляемся не законами, а указами, — о чем же тут говорить? Там, где парламент не имеет права контролировать действия правительства, — это не парламентская республика. Судебная власть у нас полностью отсутствует. Если у нас вчерашний генеральный прокурор сидит в тюрьме за коррупцию — какая это судебная власть? Если нынешний генеральный прокурор сидит в своем синеньком зипунчике и выслушивает указания президента, которые тот ему раздает, постукивая пальцем по столу, — это же невозможно. Подлинная судебная власть выбирается пожизненно, она не сменяема, не подсудна президенту, она свободна в принятии своих юридических решений. Что это за судебная власть, которой помыкают исполнители? Поэтому в условиях России пресса и особенно телевидение являются первой властью. Они сейчас могут надавить на президента так, что он и крякнуть не успеет, как примет их точку зрения.

— Уже были подобные случаи?

— А вот приехал тогда Лукашенко подписывать договор с Россией — как поднялся вой во всех средствах массовой информации: «Пусть обнародуют все соглашения, которые они привезли сюда. Общественность этого требует!» Бойтесь этого слова, господа студенты! «Общественность» в России — это «общество владельцев средств массовой информации». Никакая другая общественность не имеет отношения к этой. Название «Общественное российское телевидение» — это самое циничное и ложное название. Это канал, принадлежащий конкретным держателям акций, а при чем тут общество: студенты, рабочие, армия? Попробуйте подойти со своим материалом к этому «Общественному российскому телевидению» — и вас туда не пустит солдат с автоматом! И они всегда давят на президента, развертывая невероятные по пискливости кампании.

— Какие например?

— Я их видел много. Скажем, когда убирали Коржакова, убирали Барсукова, убирали  Сосковца, в один день, в одну ночь вся эта пропагандистская рать организовала невероятный поток лжи. Была в истории Варфоломеевская ночь, ночь длинных ножей, а у нас — ночь лжи.

«У нас, особенно после 1917 года, ложь нашла чрезвычайно питательную среду в виде доверчивого, малограмотного населения с крайне низким уровнем гражданского сознания. Ложь пожаром охватила нашу общественную жизнь, стала почти неотъемлемой частью национального сознания, напрочь поразила литературу, искусство, погубила журналистику. Она стала основной формой общения между лидерами и народом и остается таковой по сей день».

— Когда это было?

— Точно не помню, в прошлом году. Сочинили какую-то историю о заговоре с целью свержения демократического строя. А надо было просто убрать Коржакова и Барсукова. Все наши средства массовой информации после этого полный ноль для меня, потому что они лгали нашему народу с утра до ночи. И лгали лихо, с придыханием. Все поверили — даже ошалевший от этого нажима генерал Лебедь говорил: «Да, заговор я не позволю». А потом они и его точно так же схарчили.

— То есть эта «общественность» реально управляет страной?

— Да, управляют страной те, кто управляет телевидением. Вот устроили провокацию в Белоруссии — с помощью посылки своих журналистов на государственную границу Белоруссии с Литвой — и стали требовать у президента чуть ли не разрыва с Лукашенко. То есть что хотят, то и делают.

— Неужели нет влиятельных СМИ, которые находятся вне этой зависимости?

— Не могу Вам сказать. Но знаю, что этот процесс идет все дальше: Березовский, скажем, купил   газету «Сельская жизнь»; Газпром собирается купить «Рабочую трибуну» и «Труд»; «Известия» куплены Лукойлом и ОНЭКСИМбанком, и так далее. У каждой газеты есть собственник. Я не знаю, «Татьянин день» имеет собственника?

— У нас независимое издание. Учредитель — Университетская церковь святой Татианы.

— Ну, вот. Конечно, хорошо, если бы, например, газета принадлежала не группе людей, у которых контрольный пакет акций, а тысячам акционеров. Руководили бы этой газетой профессиональные журналисты, и она была бы ближе к истине в подаче материалов. А сейчас пресса является воронкой, через которую в вас заливают направленную информацию. Даже такая власть, как нынешняя «семибанкирщина» управляет президентом посредством средств массовой информации.

— В истории с принятием «Закона о свободе совести» стало очевидным и мощное заграничное влияние.

— Президент наш, конечно, больше слушается заграницу, чем собственного народа. Будем говорить откровенно, он и к власти пришел с их помощью, и поддерживается их кредитами. Это резкие слова, но... Их скажут завтра же публично! А сейчас их можем говорить только мы...

— Почему же Запад поддерживает Ельцина?

— Соединенным Штатам и Западу не нужна никакая сильная Россия: ни коммунистическая, ни демократическая, ни монархическая. Если это будет крепкое государство, оно всегда будет бельмом на глазу у Соединенных Штатов. Если Россия будет полудохлой, во главе с полупьяным президентом, это полностью устроит США — и они такую Россию поддержат.

«Сейчас, глядя на дымящиеся развалины России, часто вспоминаю слова Че Гевары. Что сказал бы он о нескончаемой череде наших политических пигмеев?»

— Какие же, по Вашему мнению, пути выхода из этой ситуации, когда и Запад оказывает давление, и владельцы СМИ, также, по всей видимости, прозападно ориентированные, держат всё в своих руках?

— Путь есть, конечно, только очень неблизкий. Длинный путь. Если власть будет пользоваться доверием народа, то она сможет вернуть себе всё, в том числе и средства массовой информации. Кстати, об этом не раз ставился вопрос на Государственной Думе: или создать государственный канал, или на существующих каналах организовать контрольные механизмы, которые предотвратили бы отравление общества. Пока это все тонет, потому что наше общество разбито, оно еще не вышло из посткоммунистического шока. Но сделать это необходимо. Есть определенные ценности национальной безопасности, которые никому не разрешается переходить. В Соединенных Штатах ни одна газета, ни один телеканал не может выступить против интересов национальной безопасности. Они вольны критиковать сколько угодно Клинтона и прочих, но нарушить закон о национальной безопасности — не могут.

— А у нас?

— У нас творится полное безобразие. У нас люди могут совершенно спокойно наносить жутчайший ущерб национальным интересам России и не нести при этом никакой ответственности. Вывоз капитала в существующих размерах из России есть преступление против национальной безопасности. И преступниками являются члены нашего правительства и политического истеблишмента.

— Вы считаете реальным выход из этой ситуации?

— В ближайшее время я не считаю его реальным, потому что не вижу авторитетных политических сил, которые могли бы переломить ситуацию в стране.

— А Лужков?

— Может быть, Лужков. Он говорит, что не будет выставлять свою кандидатуру, он продолжает играть с общественностью. Хотя, как трезвый политолог, могу сказать, что, конечно, Лужков устраивает столь пышное празднование юбилея столицы прежде всего с политическими целями — чтобы показать себя администратором, хозяйственником, патриотом страны. Конечно, его репутация сильно запачкана в глазах общественного мнения, но на сегодняшний момент Лужков мне кажется лучшим из существующих претендентов.

— Какую роль, на Ваш взгляд, в нынешней ситуации может сыграть Православная Церковь?

— Самую большую. Конечно, 70 лет атеизма в стране сделали свое дело. Они привили людям определенную апатию в вопросах духовности, церковности. Наш народ сейчас представляет собой кучу кирпичей, из которых новую стену (тем более Кремлевскую) не сложишь, если не будет связывающего их цемента. Раньше известь замешивали на яичном желтке — то есть был добротный связующий элемент, — тогда получается добротная, крепкая стенка. А иначе — груда кирпичей. И сейчас роль связующего элемента может выполнить только Православная Церковь — никому другому не поверят. Церковь никого не обманывала.

— Если мы посмотрим на те же СМИ, то увидим, что образ Церкви предстает в них, мягко говоря, искаженным. А в некоторых изданиях — просто извращенным.

— Надо еще раз вспомнить, что СМИ находятся в руках очень небольшой группы лиц, которые набрали за высокую плату профессионалов и пользуются ими, как помещик — псами на охоте. Псам все равно, травить ли коммунистического волка, православную овцу или обывателя-зайца. Это решают их хозяева.

— Значит, Православная Церковь мешает их планам?

— Конечно, мешает. Все, что они делают, идет вопреки Священному Писанию.

— Надо сказать, что им удается создать отталкивающий образ Церкви и подорвать ее авторитет: вспомним раздувание «табачного дела» и проч.

— Я не являюсь специалистом по церковным делам, но мне кажется, что все-таки влияние Церкви растет. Церковь была разгромлена, и сейчас только-только восстанавливается — в первую очередь, ее инфраструктура, на основе которой можно начинать работу. Сейчас, например, значительно усилилось качество епископского состава. Или возьмем монашество. Раньше считалось, что монахами становятся люди ущербные, под влиянием душевных травм, трагедий в личной жизни. Сейчас в монастырскую братию входят сильные духом и телом люди, я бы даже сказал, сливки общества.

Уничтожение российской цивилизации

— Да, этот вопрос очень многих волнует — «что главное для дипломата?» И все — англичане, японцы — дают свои «профессионограммы». Но я всегда студентам говорю: главным качеством дипломата или разведчика (а он тоже дипломат) является любовь к Родине. Все остальное часто бывает делом наживным. Все трудности можно преодолеть, а вот патриотизм — необходимое качество. Если его нет, Вы будете или серой мышью, мало кому нужной, которая жует свое собственное зернышко, или, еще хуже, потенциальным предателем.

«Глубокое недоумение и сожаление вызывают потуги некоторых газетчиков «героизировать» предателей, окружить их фальшивым ореолом борцов против вчерашнего социального строя... Отношение к предателям — это тоже показатель морального здоровья общества».

— Сейчас слово «патриотизм» стало чуть ли не ругательным, в лучшем случае — старомодным. Вам не кажется, что для нынешнего мира характерно предательство во всех областях жизни — от политической до духовной?

— Да, уже давно началось, как говорят, «идеологическое охлаждение общества», потеря каких-либо духовных ценностей. А с перестройкой началась и своего рода экуменизация нашего сознания: когда нам вместо национальных черт стали прививать общечеловеческие, которые никто в мире не проповедует. Только бездарные политики России могли создать и навязать этот лозунг: «Наш путь — к достижению общечеловеческих ценностей». Что это? У китайцев одни ценности, у американцев — другие, у испанцев — третьи, у арабов — четвертые. Какому индюку удалось найти эти общечеловеческие ценности, где они? Есть определенные ценности у христианского мира: они записаны в Священном Писании, на них воспитывались многие поколения русских людей. У мусульман свой набор ценностей, с нашим не совпадающий. К каким ценностям призывали нас Горбачев, Шеварнадзе, а потом и Ельцин? Они говорили: «Россия должна войти в цивилизованный мир», как будто она не цивилизованная страна. Это откровенное предательство, потому что Россия — это своеобразный очаг мировой цивилизации. Это она подарила миру Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Чайковского, в конце концов Гагарина, Королева и много кого еще.

— Что подразумевается под выражением «цивилизованный мир»?

— Не знаю. В старых книгах по истории говорилось, что одинаковых цивилизаций вообще быть не может — их даже делили по «злаковому» принципу. Пшеничные цивилизации: Вавилон, Египет и отсюда пошла Европа; рисовые: Китай, Индия и прочее; маисовые: Южная Америка. Мы спорили с профессорами, а нам говорили, что где нет злака — как в Африке, где нет оседлого земледелия, — нет и цивилизации. Хотя именно там зародился первый человек. Или у нас на крайнем Севере — люди живут давно, а цивилизации не сложилось. Злак как предмет питания, пригодный к длительному хранению, позволяет обществу освободить часть работников от полевого труда, сделать их ремесленниками, художниками, писателями. Вы же не можете убить антилопу и хранить ее — завтра придется убивать новую, а тут уж не до культуры. Поэтому очаги цивилизации зародились там, где была возможность выделить из человеческого общества духовную элиту.

— А русская цивилизация — пшеничная?

— Условно говоря, да. Конечно, можно было бы назвать ее не только пшеничной, но и ржаной, ячменной. Эти злаки породили европейскую, месопотамскую, средиземноморскую цивилизации. Бывало и уничтожение цивилизаций — это большая трагедия, скажем, уничтожение ацтекской и инкской цивилизаций в Америке, которые всего 500 лет назад существовали, развитые, сформировавшиеся, очень своеобразные, а остались от них всего лишь какие-то пирамиды, неживые предметы. Сделали это испанцы, которые, однако, не сломали мавританскую цивилизацию на юге Испании — Кордова, Гренада. Там остались великолепные храмы, мечети, крепости, дворцы, что угодно. А вот в Америке испанцы повели себя как варвары. И одно из преступлений, равных разрушению ацтекской и инкской культуры, — уничтожение российской цивилизации.

— А Вы считаете, что оно происходит?

— Безусловно. Целенаправленно, руками и ногами молотят со всех сторон уже лежащую Россию.

«Так уж устроены государства, что народы оказываются неизмеримо лучше своих правительств. США — не исключение. Разве нормальный средний американец мечтает о том, чтобы разделить на несколько государств Германию, Китай, Россию? А вот правящая верхушка США, ее истеблишмент никогда не оставляла такой мысли, это была ее голубая геополитическая мечта».

Цивилизация уничтожается прежде всего с помощью тех, кто нам внушает и комплекс неполноценности, и принятие чужих ценностей. К нам валят валом, во все поры нашего общественного организма чужие влияния. Нас заставляют пользоваться чужой музыкой, чужими фильмами. Вся наша духовная жизнь подчинена чужим институтам. Вспомните, можно ли увидеть хороший российский спектакль с живыми актерами — почти невозможно. Убита наша литература, погибает кинематография. Какая у нас была кинематография — мирового уровня! А что мы сейчас производим? Такую гадость, что сами производители не желают ее смотреть. Нас уничтожают последовательно, по всем параметрам. Выйдите на улицу, там Daewoo, Samsung, — это Пушкинская площадь! Лужков пытался запретить использование иностранных рекламных щитов — ничего не вышло.

— А Вам не кажется, что это неизбежно после снятия «железного занавеса»?

— После снятия занавеса — да. Но нас лишают всех иммунных структур. У нас есть Православная Церковь — и вот развертывается борьба, чтобы разрешить всем другим религиям действовать здесь как угодно. Секта — это вообще преступная форма деятельности, но ведь католицизм — главная опасность, Россия защищается от нашествия католицизма уже столько столетий: еще тевтонские рыцари шли с крестом и мечом на Русь, и всегда на всей линии соприкосновения Православия с католицизмом проходила кровавая война. Украина была полем побоищ между католиками и православными. Там появилась уродливая униатская церковь — по сути, католическая. Сейчас речь идет о том, чтобы отдать остальную часть России в свободную колонизацию католикам. Надо же соображать, что Россия ослаблена, а значит и ее Церковь переживает большие трудности. И натравить на нее сейчас католическую овчарку, отдать Россию на откуп папе — это значит обречь страну на латинизацию, при крайне слабом сопротивлении со стороны нашего государства и Церкви. Ресурсы Католической церкви несравненно выше, ее организация, кадровая мощь сильнее. Конечно, нормальный русский человек скажет, что необходима защита наших собственных ценностей. Почему мы должны всем давать делать то, что они хотят?

— Сами западные аналитики подчеркивают, что католицизм сейчас является мощной политической силой на мировой арене...

— Конечно, он участвует во всех операциях, направленных против России и славянского мира.

— В своей деятельности разведчика Вы сталкивались с совпадением интересов католицизма и иностранных разведок?

— Вы, наверное, помните эту историю с покушением на папу римского...

— Нет, не помню.

— Это было где-то в конце 70-х — начале 80-х. На папу прямо во время религиозной процессии было совершено покушение: в него стрелял турецкий террорист по фамилии, кажется, Агджи. Он входил в организацию «Серые волки». Вроде бы понятно — покушение на папу римского со стороны мусульманина. Но и Ватикан, и весь Запад стал раскручивать весь материал следствия в таком направлении, чтобы это обернулось против Болгарии. Всё приписали проискам болгарских спецслужб, у которых якобы этот Агджи то ли был агентом, то ли действовал по их указаниям. И развернулась дичайшая антиславянская компания. Ну еще, конечно, и антисоветская, так как мы были друзья и союзники. Несколько лет вся западная печать молотила одно и то же: папа римский — жертва болгарских спецслужб. И когда они добились своих целей, сформировали нужные умонастроения, тогда появились материалы о том, что Агджи никакого отношения к болгарам не имел, он действовал из других побуждений. Материалы следствия, естественно, не были опубликованы, зато была искусственно создана острая конфронтация между верующими католиками и славянами — абсолютно на ложной основе.

Период полураспада

— Возможно ли, на Ваш взгляд, хотя бы частичное воссоединение с Россией отторгнутых от нее областей?

«Распад Советского Союза не был следствием национальных народных восстаний, наоборот, народы в ходе референдума, в марте 1991 года однозначно высказались за сохранение единого союзного государства. Но Союз не был нужен политическим кликам, и они, пользуясь усталостью, безразличием народа, прикончили его ударом перьев в глухом охотничьем домике в Беловежской пуще».

— Пока у власти стоит нынешнее руководство, даже думать об этом нельзя. Даже тех, кто к нам тянутся, мы отпихиваем. Тянулся Крым — мы отбились, тянется Приднестровье — мы отталкиваем.

— Мы посвящаем специальный номер Крыму...

— Я думаю, уже поздно. Полтора-два года назад еще возможно было иное решение Крымского вопроса. Сейчас все решено окончательно и бесповоротно. Россия отказала, Совет безопасности подтвердил принадлежность Крыма к Украине, в самом Крыму изменено внутреннее правовое устройство в угоду нынешнему украинскому руководству, демографическая политика там направляется украинским большинством.

«Со всех точек зрения не иначе как самодурством можно считать волюнтаристское решение о передаче под юрисдикцию Украины Крыма, чисто русской территории. Конечно, в те годы никто не мог предполагать, что пройдет время и другие самодуры начнут делить историческое наследство народов и земли, приобретенные в результате десятилетий войн с Османской империей, окажутся потерянными. Политики обязаны быть прозорливыми, видеть последствия своих шагов, их воздействие на будущее развитие».

Нравственность и дипломатия

— Возможны ли вообще какие-то критерии нравственности в дипломатии? Польза государства? Или что-то другое?

— Дипломат прежде всего руководствуется, как я уже говорил, интересами страны и народа (или народов, проживающих в этом государстве). Верность этому — главное достоинство дипломата. Я могу нанести ущерб другому государству, но все же знают, что я поставлен на охрану интересов своей страны. Здесь нет ничего безнравственного: это обычное, открытое, я бы сказал турнирное, состязание. А вот когда мы предаем своих соотечественников — это безнравственно.

— Вы за годы работы в разведке, аналитическом управлении имели возможность близко узнать многих руководителей   государств, ведущих политиков разных стран. Возможно ли, по-Вашему, в подобной деятельности остаться чистым перед своей совестью?

— Мне кажется, ближе всего к этому подошел Фидель Кастро. Он никогда не лгал ни своему народу, ни своему    ближайшему окружению, ни мировому общественному мнению. Его политика была наиболее моральна. Ведь сам-то он учился в религиозных школах.

— А среди Ваших коллег, среди советского руководства были люди, про которых можно сказать, что они соответствовали образу христианина?

— Христианином в период моей службы я бы не назвал никого. Я и сам был вне Церкви. Все мои сослуживцы, коллеги были в рядах КПСС и о христианских категориях имели в лучшем случае поверхностное представление. Я могу говорить только о категориях мудрого политика и нравственного человека.

— Простите за нескромность, но лично Вам удалось в своей работе не отступить от своих жизненных установок?

— Работа разведчика, конечно, связана с нарушениями норм морали. Конечно, я подкупал, вводил людей в заблуждение, но я знал, на что шел. Это невидимая, тайная война, которая ведется каждый день. Единственное наше оправдание — мы действовали в интересах своей родины и своего народа.

— Как бы Вы оценили работу нашей разведки в те годы?

— Это была одна из лучших разведок мира. Даже те, уже широко известные известные эпизоды, показывают эффективность ее работы. Недавнее «дело Эймса» в Соединенных Штатах показало, что мы имели агентуру в самом сердце американских спецслужб. Сотрудник ЦРУ, который руководил всей работой по СССР, был нашим сотрудником. Что Вы смеетесь — это правда. Нам сам Клинтон был не нужен.

— А сейчас Вы представляете себе реальное положение дел в разведке?

— Я уже шесть лет не работаю в разведке. С наступлением так называемого демократического периода я не счел возможным оставаться на своем месте и добровольно, по рапорту ушел в отставку.

— Это было принципиальным решением?

— Абсолютно принципиальным. Я генерал, офицер Вооруженных сил. Я давал присягу, которая очень четко определяла мои обязанности: защищать свое Отечество. И когда новое правительство отказывается от этой политики, разрушает то государство, которое я обещал защищать, я, конечно же, не могу служить такому правительству — это было бы изменой присяге, самому себе наконец. И я ушел.

«Встреча с Раулем Кастро и Че Геварой потрясла меня. Они говорили о политике как о дороге к смерти или бессмертию, за простыми словами чувствовалась полная отрешенность от забот о своем «я»…

Беседовал Владислав Томачинский, аспирант филфака МГУ

Впервые опубликовано в №№ 15-17 газеты «Татьянин день», октябрь-декабрь 1997 года