Размышления на Рождество

Да, внешние атрибуты праздников иногда перестают напоминать о самом событии. О том, что и зачем празднуем. Или, наоборот, замещают это чем-то другим: ожиданием магии, когда стрелки часов остановятся на полуночи в последний день уходящего года, например. Замещают иллюзией благополучия и надеждой на то, что смена цифр в истории жизни и на стене сама по себе принесет какое-то обязательное, срочное чудо. Но наступает всего лишь утро. И если выйти утром первого января на улицы города, то почувствуешь одиночество – порой даже вселенское... Ты один на этой маленькой точке в бесконечности космоса. Холодно. Но уже как-то по-новому. С новым счастьем?

Эта бесприютность видна в рождественских стихах Бродского – попытка достучаться до мира, проходящего мимо героя. Одиночество пустыни и спешка, суета предпраздничных магазинов. Просто и холодно. Господи, разве Ты подарил нам повод отметить? Фонари, иллюминация, ватные игрушки, – все это хорошо, но Сам-то Ты нам зачем? В принципе, это очень хорошие вопросы, которые мы задаем от неравнодушия. И чем дальше события Вифлеема от нас, тем честнее и сложнее ответы на них. 

А что если отойти от привычных интерпретаций Рождества и подумать о том, что там, далеко во времени и пространстве, родился не только Бог во плоти, но и, например, родился я сам? Да, я, живущий двадцать с лишним столетий спустя. Ведь центром мироздания в ту самую секунду стал именно человек. Да, Господь действительно, как и когда-то в Вифлееме в яслях, в любой день и час рождается в человеке, но именно Его воплощение в том самом месте, в тех стесненных обстоятельствах, в одиночестве и равнодушии мира и долгой, тяжелой ночи человеческого отступления рождает меня и еще множество миллионов и миллиардов людей. Рождает другими. В одном и том же месте и время и в тот же момент вне времени и пространства. Рождает первым шагом Божественной любви к миру, осиротевшему и одичавшему. И Сам Он рождается не как некое условие, не как залог, а просто по неизреченной любви. Ему незачем рождаться, ибо Он всегда есть, Рождение не есть начало Его жизни, Он Сам – Жизнь, но Его земной путь в стесненном от жестокости и зла мире начинается именно в человеческом теле. Начинается в младенческой беспомощности, в нужде и необходимости спасаться и бежать, начинается не во дворцах, подобающих Царю всех царей, а в точке, где само по себе рождение ребенка немыслимо и опасно как для матери, так и для чада. Но никакого другого места не было и не могло быть, потому что единственным местом в этом мире для Бога остался только сам человек.

Никакой логике это не поддается. Но Бог прекрасно нелогичен для объяснившего все себе самому человеческого ума. Может быть, потому что и ум наш далек от Бога. Но однажды Его Рождение становится для кого-то возможностью все изменить. Никто из нас не захочет переместиться из уютных квартир в бараки или на улицу – что же мешало Богу просто явиться в нестерпимом сиянии Своей славы и навести порядок в этом мире? Что и в дальнейшем Ему мешало просветить за секунду всю Вселенную светом Своей истины? Зачем было нужно, чтобы по этому миру с вестью о Нем пошли такие же как мы люди – Его ученики?

Возможно, этот ответ кроется в том даре, которым Он наделил нас в момент творения. Этот дар – свобода, способность выбирать. А еще он кроется в очевидности этого простого выбора, в труде, который необходим для обретения свободы.

Мы, конечно, можем сказать, что свободны и так, безо всякого Рождества, без воплощения и какой-то там любви, непонятной и неизвестной нам. Но это и так, и не так. Выбирать правду, не содействовать злу, быть милосердным, уметь сострадать и жертвовать – это тоже акт свободы, но выбор обратного этому всегда гораздо проще, он не требует труда – он хочет всего лишь согласия. И зло, получив его, сделает нашими руками все то, что ему хотелось. Но потом оно укажет на нас же самих и произнесет: они сами этого хотели. И это тоже будет правдой, потому что трудно согласиться на то, чего на самом деле не хочешь. Для нас трудно. Поэтому и зло не явится человеку в чистом виде, не будет совершенной ложью, но прикроется неоднозначностью и частичной правдой, а дальше – мы уже сами.

Рождение Бога Человеком есть Его желание пройти с нами поприще человеческого пути. Пройти и остаться. Не позаимствовать тело, а остаться в нем от Рождества и до Крестного пути и прославить Воскресением, указав путь каждому из нас.

Мы не знаем жизней тех, кто в тот самый момент Рождества пришел на поклонение Рожденному Человеком Богу. Почти не знаем, разве только самое малое. Но на самом деле мы не так уж и много знаем о самих себе. И, возможно, это знание раскрывается с познанием Того, Кто стал Одним из нас. И, возможно, там, возле яслей, мы наконец-то разглядим в тенях пришедших к Богомладенцу самих себя. Пришедших не из чужого края, не по пескам, но по дорогам наших мучительных поисков и жажды жизни, потому что однажды утром нам стало невыносимо одиноко в праздном и страшном мире. В мире, где легче надеяться на волшебную палочку, бой курантов, обещания экстрасенса, следующий понедельник и множество всего другого, что мы пытаемся привести в оправдание собственной совести, сон которой тревожен и чуток.

Хорошо, что звучит музыка на площади, что бегают и веселятся дети, что есть атрибуты праздника. Не нравятся они тебе, приди на Рождественскую службу, постой, помолись. Но ищи дороги в Вифлеем, ищи ее! Потому что ни в каких старых или новых картах ее не найти. И паломничества, и долгие строгие службы в намоленных монастырях ее не укажут.

Бог все равно родился бы в этот мир, даже если бы ты тут был совершенно один – чтобы ты больше не был одинок. Но звезда Его рождения загорится в твоем сердце, как и однажды в небе. И никакие тучи уже не смогут ее скрыть.