Нет в жизни ничего случайного

Монахиня Евгения (Виницкая)

Парижское детство.

- Мать Евгения, Вы выросли в Париже. Как Ваши родители оказались во Франции?

- Многие события в моей жизни происходили по промыслу Божию. Мама родилась в Петербурге, в богатой семье. Она вспоминала, как на освящение их дачи в Ораниенбауме был приглашен протоиерей Иоанн Кронштадтский, и когда он пришел, то все собаки Ораниенбаума разбежались в разные стороны. В Петербурге мама заболела (как вы знаете, там паршивый климат) и переехала к своей матери в Киев, где воспитывалась вместе с братом Николаем. Муж моей бабушки занимал высокое положение на Украине, но к тому времени он скончался. В Киеве мама получила чудное образование в Институте благородных девиц: одну неделю воспитанницы говорили по-русски, другую - по-французски, третью - по-немецки; в Институт приходил священник. Окончила она второй ученицей на курсе.

Мой папа, Михаил Федорович Григорович, происходил из Витебска, из Белоруссии. Его отец, мой дедушка, служил армейским доктором. Когда начался весь ужас революции, его убили первым, и бабушка велела сыну бежать. Так папа ушел в Белую армию, был ранен, попал в госпиталь, эвакуировался в Галлиполи. В Галлиполи его записали на работу во Францию. А мама приехала во Францию со своим первым мужем, который там ее бросил и вернулся в Россию. В Париже мама встретилась с моим отцом, и он в нее влюбился. Она была очаровательна: веселая, играла, танцевала, пела. Так я родилась в Париже.

- В детстве Вы чувствовали себя француженкой или русской?

- Я должна была быть русской! Дома мы общались только по-русски. Когда пришло время поступать во французскую школу, я по-французски не говорила. Моим первым словом было «а-пель-син».

Своих родителей я вспоминаю с благодарностью. Мама в детстве наставляла меня: «Ты должна хорошо учиться, я не хочу, чтобы про нас говорили «les sales étrangeres» («эти грязные иностранцы»). Французский я выучила быстро, потому что все время слышала его вокруг себя. Но мама хотела, чтобы я не забывала и русский, поэтому дома мы говорили по-русски. Помогало и то, что центр Парижа в те времена был полон русских людей, в нашем доме жили русские, находился русский магазин, куда мама посылала меня за покупками. У нас на пятом этаже жил пожилой русский профессор, который давал мне уроки русского языка (позднее он стал священником). Он старался исправить мое грассированное «р», просил: «Без меня говори, как хочешь, а со мной старайся». И все кончилось тем, что я научилась произносить русское «р».

В школе меня часто спрашивали: «Вы тут останетесь или хотите вернуться в Россию?» Я отвечала: «Конечно, мы хотим вернуться в Россию!» Никто не верил, что мы во Франции - навсегда. Хотя, надо сказать, что в Париже было интересное русское общество. Русская эмиграция состояла из очень культурных и образованных людей, многие из которых, как и мой папа, сели за руль такси. Сначала они сдавали экзамен по французскому языку и только после этого получали разрешение работать шоферами. И через это получали свободу, которой не имели приписанные к какой-нибудь, скажем, фабрике. Именно поэтому многие русские, в том числе и князья, работали chauffeur de taxi, таксистами. Это давало возможность помогать другим, папа помогал монастырю.

- Вы видели разные поколения русских людей - стариков, которые выехали из России, потом поколение Ваших родителей, Ваше поколение, теперь поколение более молодое. Чем они, на Ваш взгляд, отличаются друг от друга?

- Русский человек остался русским в своей вере. Из-за того, что Россия так пострадала, теперешние русские подозрительны, но, как и прежде, готовы придти на помощь друг другу. Себя я все же ощущаю больше русской, нежели француженкой. Глубокое уважение у меня вызывает то, как русский народ пережил эту страшную трагедию и вышел из нее. Столько убитых! Но этот ужас сделал многих лучше в духовном смысле.

Монахиня Евгения (Виницкая) и протоиерей Савва Михаилидис

«Елочка-Елочке, Елочка-Елочке, Елочка-Елочке»

- Мать Евгения, как Вы избрали свою специальность? Я знаю, что до пострига долгие годы Вы проработали глазным врачом...

- Ничего случайного нет, все промыслительно, все наполнено смыслом! Я училась медицине и хотела стать акушеркой, принимать роды и помогать матери, в том числе духовно. Но из-за проблем с легкими мне было невозможно пойти по этой стезе. И вот однажды моя подруга предложила мне навестить в Лондоне ее пациентку, когда той делали операцию на глаза. А я следила за ходом операции на экране. Сижу я и смотрю. И что же вижу? Слепого человека, который вдруг, незрячий, видит! Я ахнула: «Господи, вот чем я должна заниматься!» Я решила стать глазным врачом, окончила специальный курс, поступила в госпиталь.

Как-то ко мне подошел мой шеф и говорит: «Знаете, я Вас прошу взять под свою опеку вот этих людей». Я спрашиваю: «Почему?» «Они иностранки, и каждый раз, когда я прохожу, они мне кланяются, а я этого видеть больше не могу». «Иностранками» оказались три русские монахини из Леснинского монастыря, одну из которых я знала. Моей знакомой, тогда ее звали Анной (в постриге она стала Ангелина), решено было делать операцию по поводу катаракты.

Неожиданно для меня она попросила разрешения позвонить матушке-игумении и взять у нее благословение на эту операцию. Я удивилась: разве матушка может не благословить? Зачем же тогда вообще было приезжать сюда? На что мне монахини ответили, что это проявление послушания. Про себя я подумала: какое-то странное послушание! Но операция была сделана, и прошла благополучно. А для меня таким образом родилась связь с Леснинским монастырем и дружба с матерью Ангелиной, которая очень помогла мне, когда мне предложили регентовать в Аньере, в храме, настоятелем которого был владыка Мефодий (епископ Кампанский - А.Н.). И за помощью я обратилась в Леснинский монастырь, где регент учила меня гласам и уставу. С Божьей помощью постепенно я и сама стала регентом.

Это был очень важный период моей жизни, потому что я получила такую работу, что могла совмещать и работу, и регентское дело. А как это случилось? Помню, я вернулась домой, и мама говорит: «Ну что же ты будешь делать теперь?» Ведь, чтобы устроить кабинет, нужны большие деньги, которых у нас не было. Я хотела ответить ей: «Как Бог даст», но не успела этих слов произнести, как раздался звонок телефона. Сестра глазного врача, с которой мы подружились, когда тот уезжал в отпуск, сообщила, что доктор ищет ассистента. На следующий день я пошла на собеседование и проработала у него 35 лет.

Спустя год меня позвали в отпевание моей бывшей подопечной больной в Леснинский монастырь. Я приехала, покойная находилась внутри церкви. Подошла за благословением к матушке-игуменье. Рядом с ней стоял маленький человек, которому меня представили: «Это Елена Михайловна, наш доктор. А это владыка Иоанн Шанхайский» (как раз он хоронил мою пациентку).

- Владыка Иоанн Шанхайский занимает совершенно особое место в Вашей жизни. Пожалуйста, расскажите о наиболее запомнившихся Вам встречах с ним.

- Вскоре я поехала на два года работать в Англию и там серьезно заболела. Я чувствовала постоянную усталость. По результатам обследования решили, что это туберкулез. Меня уложили на постель и велели целый месяц провести, не вставая из постели. Моя подруга, англичанка, приезжала навещать меня. Наступила Троица. Лежать в постели в такой день невозможно! Я попросила ее договориться с врачами, чтобы они отпустили меня в церковь. Несмотря на слабость, меня все же отпустили. Мы приехали в церковь. И кто, вы думаете, служил? Владыка Иоанн Шанхайский, который специально приехал из Парижа. Я подошла к нему, взяла благословение причаститься. После причастия мы быстро поехали обратно, по дороге поели сэндвичей, и я вернулась на мою дурацкую постель. Проходит часов пять, заходит врач и сообщает: «Well, you have an archbishop, who came to visit you now" ("Вас пришел навестить архиепископ» - А.Н.). Я только успела подумать: «Ну, надеюсь, что он хотя бы в сапогах...»

- Он и в самом деле босиком ходил?

- Да-да-да, по Парижу он ходил босиком. Открывается дверь, и владыка Иоанн заходит вместе с лондонским епископом. Смотрит так ласково и приветливо! Я к нему обращаюсь: «Владыка, благословите!» Он тихонечко подходит, благословляет, дает просфорку. Я целую ему руку, он крестит меня, и я прошу: «Владыка, помолитесь, чтобы мне поскорее выйти из больницы». Его посещение длилось 10 минут, но поразило меня на всю жизнь. Мне тогда было трудно, не то, что бы больно, но тяжело и одиноко. А владыка Иоанн очень любил больных и к ним стремился в первую очередь.

Тогда в госпитале я почувствовала, что этот человек - святой, потому что в нем было все то, что для меня ассоциировалось с понятием святости.

- А что такое святость, на Ваш взгляд?

- Святость - это вот этот маленький человек, который любил всех и любил служить. Он плохо говорил, потому что заикался, но в нем было столько смирения!

Как-то в Леснинском монастыре я записала одну из его проповедей, на Вознесение. Потом, во время обеда, решила дать ему прочитать записанный мною текст. Дивно он говорил! Владыка улыбнулся: «А неужели Вы смогли что-то разобрать?» Я ответила: «Да, Вы так хорошо сказали, Владыка!» И действительно, эта запись потом дошла даже до Америки. Владыка был очень кротким, безо всяких претензий, и одновременно наполнен молитвой. Он не спал лежа. Он же все время молился.

Меня часто просили возить его к больным. Как-то раз мне назвали имя одного больного в Париже, которого нужно было навестить и исповедовать в большом госпитале. Так получилось, что уже было поздно, и я думала, что нас могут не пустить в такое время. Но владыка сказал: «Пойдем-пойдем-пойдем». И нас пустили к этому больному, хотя все уже спали. Зажгли свет, и владыка прошел. Ничто в его виде и облачении не могло навести на мысль, что он больше чем простой монах. Закончив беседу с больным, владыка попросил меня узнать, есть ли другие больные. Я отвечала, что уже поздно, но он настоял на своем. И оказалось, что немного в другом месте есть еще двое мужчин, которые ждут священника. И тоже нам открыли, несмотря на поздний час. Владыка Иоанн навестил их. Беседа с владыкой и его благословение были большой радостью для обоих пациентов.

В маленьком храме Леснинского монастыря на службах владыка всегда стоял сбоку. Он идеально знал службу, и когда что-то в службе шло не так, то давал знать об этом. Как-то раз матушка меня спрашивает: «А Вы не могли бы отвезти владыку в Париж?» Я говорю: «Буду счастлива это сделать, только, пожалуйста, чтобы он ровно в час был внизу, потому что мне нужно вовремя приехать на работу». В час все собрались внизу, а владыки нет. Его ищут, в кухне его нет, возле больных нет, в саду нет. Говорю: «Матушка, простите, благословите, я должна ехать». Выхожу, они все за мной, подхожу к машине, открываю дверь, а владыка сидит там, на своем месте, и хохочет. «Вы очень на меня рассердились?» И такое в нем было что-то потрясающе детское...

И еще был похожий случай. На именины он прислал мне письмо. В миру меня звали Еленой, но большинство друзей называли меня просто Елочкой. И вот я получаю письмо из Сан-Франциско, где написано, что он поздравляет меня с Днем Ангела, желает всего доброго. Перевожу взгляд на конверт: там марка с елочкой, а на синих бортах читаю: Е-лоч-ка Е-лоч-ке, Е-лоч-ка Е-лоч-ке. Это же надо было так выдумать!

Покровский монастырь в Бюсси-ан-От

Когда весь мир празднует Рождество

- А что привело вас в Покровский монастырь в Бюсси-ан-От?

- В этой истории очень важным оказалось Рождество Христово. Мама назвала меня Ella, по совету своей подруги-англичанки (так звали в детстве Великую княгиню Елисавету). А дома я всегда была Елочкой. На Рождество мама украшала елку, приглашала моих знакомых детей из русской школы. Меня ставили посередине, и мы пели: «В лесу родилась елочка». Так что и Рождество Христово, и «елочка» для меня были очень важны.

Много лет спустя на Рождество Христово я отправилась в Леснинский монастырь. Взяла с собой книги, где подробно изложены праздничные службы. Сижу в своей келье напротив кельи моей подруги, которая наставляла меня в правилах монашеской жизни. В канун Рождества Христова начинаю читать каноны и вижу, что Спасителю положено три текста, а святой мученице Евгении - четыре. Я в недоумении бросаю книгу на постель и чувствую, что что-то меня тянет. Пока вы такого не пережили, передать это вряд ли возможно. Я встала на постель. Тогда я могла встать на постель, сейчас бы упала сию секунду (улыбается...- А.Н.). И меня тянет-тянет-тянет в самый угол, где зажжена свечка. И ведет к одной иконе. Я беру ее в руки. Это икона преподобномученицы Евгении. Такое чудо для меня было, что я решила окончить чтение канона и прочитать девятую песнь.

После этого я спустилась к матери Магдалине, которая всегда мне все объясняла. Она велела прочитать житие этой святой. Я прочла о том, что, уже будучи в тюрьме, незадолго до мучений, она успела привести многих девушек к вере. И ей явился Сам Христос, Который сказал: «За ту любовь, которую имеешь ко Мне, за те страдания, что ты терпишь ради этого, Я хочу, чтобы ты пришла ко Мне в день, когда на земле празднуют Мое Рождество». Она скончалась в Риме и целиком связана с Рождеством Христовым по воле Самого Христа.

Случившееся дало мне понять, что я буду монахиней и буду Евгенией. Для меня это стало ясно, хотя мне было еще 30 лет, и прямо тогда в монастырь поступить я не могла. У меня были родители, которые не могли жить без моей помощи, так что постриг я все время откладывала. Но этот эпизод очень важен, потому что показывает, как за 20 или 30 лет до пострига я осознала, что буду монахиней с именем Евгения.

Благовещенский монастырь на Патмосе

- А где, мать Евгения, все-таки произошел Ваш постриг?

- В греческом монастыре на острове Патмос (Благовещения Пресвятой Богородицы - А.Н.). Там подвизалась мой очень-очень большой друг «адельфи Параскеви», сестра Параскева, в прошлом учительница французского языка, великолепно говорившая по-французски. Патмос был мне особенно дорог из-за находившегося там в ссылке возлюбленного ученика Спасителя Иоанна Богослова. Моему сердцу было особенно близко его Евангелие. А получилось это так: пока я работала, то не могла принимать постриг открыто и обратилась к нашему епископу с просьбой о тайном постриге. Он отказал: «За мной ходят все время люди, все будут знать». Тогда я подумала: «А может, спросить владыку Каллиста (Уэра)»? Я с ним была знакома. У него есть на Патмосе дом.

Одно время мы пытались организовать с ним вместе на острове просветительский центр, где бы люди могли получать информацию о православии на европейских языках - английском, немецком, итальянском. И вот я получила благословение нашего епископа на то, чтобы постриг совершил епископ Каллист (ныне митрополит Диоклийский - А.Н.). Он тоже получил разрешение, и на Рождество мы договорились встретиться на Патмосе. Единственное, что мне надо было сделать, - исповедаться за всю жизнь. Я тщательно готовилась, вспоминала все мои грехи, вышел длинный список, который я прочла владыке и получила разрешение от них и благословение на постриг.

Надо сказать, что эта исповедь стала для меня уже началом монашества. Я ощутила себя другим, очищенным человеком. Постриг назначили на день Рождества, вечером. А накануне не праздновали мученицу Евгению, потому что служили службу Предпразднества и воскресного дня. И вот я уже вся в белом стою в этой чудной старинной церкви. Владыка приходит с небольшим опозданием. Я прошу благословения. А он меня спрашивает: «Мы не говорили о Вашем имени. Что Вы думаете?» Я говорю: «Евгения» - «Почему?» - «Потому что вчера был ее праздник, и ее не праздновали». Он сказал: «Хорошо». Так я сделалась Евгенией.

- Мать Евгения, Вы не думали написать книгу воспоминаний своей жизни?

- Если бы я писала такую книгу, то назвала бы ее «Радость о Господе». Нет в жизни ничего случайного, все промыслительно и устраивает Господь к лучшему.

Автор благодарит М.В. Зубову  за помощь в подготовке материала