Вопросы святителю Филарету

Из актовой речи доцента протоиерея Максима Козлова на Филаретовском вечере в Московской духовной академии 2 декабря 2002 года

Ваши Высокопреосвященства, досточтимые отцы, братья и сестры!

(...) мы позволим себе построить сегодняшнее выступление в форме как бы пресс-конференции: будем задавать вопросы святителю Филарету, исходя из некоторых актуальных нужд сегодняшнего дня, и будем слушать его ответы, данные 150, 170, 175 и более лет назад, но, как нам представляется, звучащие актуально и сегодня.

И вот первый вопрос, который в нынешнем контексте, естественно, прозвучал бы. Представим, что вопрос этот задаст главный редактор газеты «Немосковский комсомолец» Сергей Лебедев. И вот главный редактор газеты «Немосковский комсомолец» задает такой вопрос: «Ну неужели нынешняя демократическая представительская государственность не является наиболее прогрессивным, лучшим видом отношений, к которому Россия должна прийти, отказавшись от некоего своего третьего пути, от некоторых реставрационных иллюзий о том, что было в XVIII, XIX и прошлом столетиях?»

И слышим ответ святителя Филарета. «Бог по образу Своего небесного Единоначалия устроил на земле царя, по образу Своего Вседержительства — царя самодержавного, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века — царя наследственного. О, если бы все цари земные довольно внимали своему небесному достоинству и к положенным на них чертам образа Небесного верно присоединяли требуемые от них Богоподобные правду и благость, небесную недремленность, чистоту мыслей, святость намерений и действий. О, если бы все народы довольно разумели небесные достоинства царя и устроение царства земного по образу Небесного и постоянно себя ознаменовывали чертами того же образа: благоговением и любовью к царю, смиренным послушанием его законам и повелениям и взаимным согласием и единодушием и удаляли от себя все, чему нет образа на Небесах: превозношение, раздор, своеволие, своекорыстие и всякое зло мысли, намерения и действа. Те царства земные были бы достойным преддверием Царства Небесного. Россия, ты имеешь участие в сем благе паче многих царств и народов! Держи, еже имаши, да никтоже приимет венца твоего!»

Но задается следующий вопрос святителю Филарету: «Но это — абстрактная характеристика монархической государственности, все нужно познать в сопоставлении. Неужели не лучше этого представительские, демократические органы, неужели выражение мнения народа не в преимуществе перед властью одного, при этом властью наследственной?»

Ответ: «У некоторых народов в наши времена о государственном устройстве, об отношениях между предержащей властью и подданными столько споров и распрей, что от них все общественные связи трещат, все столпы политических зданий колеблются. Пусть бы они прочитали у нас, русских, явственнее в сердцах, чем на хартиях написанное краткое, но всеобъемлющее постановление государственное, которое заключается в следующих словах: «Святость власти и союз любви между государем и народом». Правительство же, не огражденное свято почитаемою от сего народа неприкосновенностью, не может действовать и всею полнотой силы, и всею свободой ревности, потребной для устроения и охранения общественного блага и безопасности. Как может оно развить всю силу свою в самом благодетельном ее направлении, когда его сила непрестанно находится в ненадежной борьбе с другими силами, пресекающими ее действие в столь многоразличных направлениях, сколько есть мнений, предубеждений и страстей, более или менее господствующих в обществе? Как может оно предаться всей своей ревности, когда оно по необходимости должно делить все свое внимание между попечением о благосостоянии общества и между заботой о собственной своей безопасности? Но если так нетвердо правительство, нетвердо так же и государство. Такое государство подобно городу, построенному на огнедышащей горе. Что значат его твердыни, когда под ними кроется сила, которая может каждую минуту все превратить в развалины?»

Действительно, такая постановка вопроса о демократической и иных видах государственности неоднократно звучала из уст святителя Филарета тогда, когда Россия имела иной вид государственного устройства.

Но следующий вопрос, который может быть задан: «А каковы в таком случае могут и должны быть отношения Церкви и государства? Не есть ли все преимущество русского Православия, его тысячелетней истории, только здание, построенное на поддержке государства? Не есть ли все, созданное Русской Церковью, созданное только потому, что ни у одной другой конфессии, ни у одной другой религии не было таких возможностей на протяжении тысячи лет, как у Православия?»

Ответ святителя Филарета: «Да, есть польза, когда Алтарь и Престол союзны. Но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая тот и другой. Благо и благословение царю — покровителю Алтаря, но не боится Алтарь падения и без сего покровительства. Прав священник, проповедующий почтение к царю, но не по праву взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось, то и без надежды взаимности. Вот человек, который был недавно рыболовом и который, перестав быть таким, сделался более важным для Иерусалима и Рима, и несколько других, подобных ему, вопиют иерусалимлянам и римлянам, иудеям и язычникам: «Бога бойтесь, веруйте в Господа Иисуса». Сей голос проходит века, тысячи и мириады иудеев веруют в Иисуса, ими Распятого, миллионы бывших многобожников убоялись Бога Единого, повсюду христианские алтари на развалинах синагог иудейских и капищ языческих. Какой могущественный царь помог сему огромному перевороту? Константин Великий? Но как? Он пришел к алтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки. Пришел не для того, чтобы поддержать оный своею мощью, но для того, чтобы со своим величеством повергнуться перед его святыней. Живый на Небесах рано посмеялся тем, которые поздно вздумали унизить Его Божественную религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать сильного царя к алтарю Христову, а меж тем со дня на день восставали на разрушение алтаря сего цари, народы, жрецы, мудрецы, сила, искусство, корысть, хитрость, ярость. Что же наконец? Все сие исчезло. А Церковь Христова стоит не потому, что поддерживается человеческой силой. Вот и другое воззвание бывшего рыбаря: «Царя чтите». Пусть поищут мудрецы сомнений и подозрений, какая взаимность, выгода, надежда могли заставить проповедника пристрастно благоприятствовать царю. Кто был царь, который прежде и ближе других встретился с проповедью святого Петра? Ирод. Какие же услуги оказал Ирод христианству? «Возложи, — говорит книга Деяний апостольских, — возложи Ирод царь руце озлобити некия от церкве, уби же Иакова, брата Иоаннова, мечем, и приложи яти и Петра, его же и ем, всади в темницу». Ангел чудесно избавил Петра от темницы и от царя, и после этого Петр проповедует: «Царя чтите». Чем же наградила Петра за подвиги апостольские держава Римская? Не крестом почести, а крестом распятия. Петр ожидал сего и почтение к царю проповедовал подданным царя, от которого пострадать готовился. На чем же основывается сия проповедь? Конечно, не на взаимности, выгоде, надежде. На чем же? Без сомнения, на Истине Божественной, а не человеческой: «Бога бойтесь, царя чтите».

Но может быть задан следующий вопрос: «Абсолютны ли пределы такого рода повиновения? Не следует ли, — и берет слово представитель оппозиционной газеты «Правда», — восстать против антинародного режима, когда мировая закулиса тщится управлять Россией? Конечно же, следовало чтить царя, следовало почитать монарха, следовало уважать державную власть, но следует ли чтить власть нынешнюю?»

Ответ святителя Филарета: «Заповедь Господня не говорит: «Восставайте противу предержащих властей», ибо подвластные и сами могут понимать, что, разрушая власть, разрушают весь состав общества и, следственно, разрушают самих себя. Заповедь говорит: «Не прикасайтеся» — даже так, как прикасаются к чему-либо без усилия, без намерения, по легкословию, по неосторожности, ибо случается нередко, что в сем неприметно погрешают. Когда власть налагает на подданных некое бремя, хотя и легкое, необходимое, как у них возбуждается ропот! Когда подвластные видят несогласное с их образом понятия, как стремительно несутся из уст их слова осуждения! Как часто необученная послушанию мысль подчиненного нечистым прикосновением касается самих намерений власти и налагает на них собственную нечистоту! Клеврет мой, кто дал тебе власть над твоими владыками?»

«Но что же все говорить только о государстве? Как мы знаем, есть в современном обществе и другие представительские институты. Одним из важных таковых институтов является «четвертая власть», или власть прессы, которая ныне едва ли не мощнее всех остальных властей. И едва ли не самыми значимыми словами были слова «гласность» и «свобода слова», которые чаще других произносились последние пятнадцать лет. Гласность, обличение, критика — могут ли быть они основой для устроения общества? Не то ли принес первый президент Советского Союза?» — вопрос от Фонда Михаила Сергеевича Горбачева.

Ответ: «Близ пути слово правды. Особенно приметны два распутья: на одной стороне лесть, на другой — злоречие. Один говорит: «Надобно с ближними обращаться приятным для них образом, особенно с высшими». И вследствие сего льстит. Другой говорит: «Надобно черное называть черным», и под этим предлогом предается злоречию. Ни тот, ни другой не на правом пути. Оба на распутьях, которые не ведут к добру. Злоречие, которым некоторые думают исправлять зло, неверное для этого врачевство. Зло не исправляется злом, а добром. Как загрязненную одежду нельзя чисто вымыть грязной водой, так описаниями порока, столь же нечистыми и смрадными, как он сам, нельзя очистить людей от порока. Умножение пред глазами народа изображений порока и преступлений уменьшает ужас преступления и отвращение от порока. И порочный при виде таких изображений говорит: «Не я один, таких много — не очень стыдно». Укажите на темный образ порока, не терзая чувства и не оскорбляя вкуса чрезмерным изображением его гнусности, а с другой стороны изобразите добродетель в ее неподдельной истине, в ее чистом свете, в ее непоколебимой твердости, в ее чудной красоте. Открывать и обличать недостатки легче, нежели исправлять. Несчастье нашего времени — то, что количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже веком, едва ли не превышает силы и средства исправления. Посему необходимо восставать не вдруг противу всех недостатков, но в особенности против более вредных, и предлагать средства исправления не вдруг все потребные, но сперва преимущественно и потребные, и возможные. Усиленное стремление к преобразованиям не ограничено. Но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласие к согласию. Было бы осторожнее как можно менее колебать то, что стоит твердо, чтобы перестроение не обратить в разрушение. Бог да просветит тех, кому суждено из разнообразия мнений извлечь твердую истину».

«Это так. Но есть и еще одна власть в каждом обществе, вне зависимости даже от формы его гражданского устройства — власть судебная, власть закона. Может быть, общество, вне зависимости от его нравственных норм, вне зависимости от иных критериев, будет крепко стоять, если в нем будет крепко утверждена законность, если суд будет прав и закон будет основанием всего?» Представим себе, что это вопрос журнала «Человек и закон».

Ответ: «Суд есть ограда собственности и личной безопасности, а судья есть страж сей ограды. Без суда всякая земля была бы, как некогда земля Ханаанская, землею, поедающею живущее на ней. Не было бы другой собственности кроме добычи хищника, до которой не достигала рука другого хищника. Не было бы другой безопасности кроме безопасности вооруженного и бодрствующего воина или безопасности сильного притеснителя, доколе они не встретятся с сильнейшим. Но что крепкая ограда, если страж ее ненадежен? Что и укрепленный законами суд, если в нем действует недостойный судья? Правда, закон поставлен не только для подсудимых, но и для судьи, дабы вразумлять его и управлять им, но мудрость и справедливость закона суть заключенные сокровища, если не отверзутся мудростью и справедливостью очи судьи. Закон подчинен необходимости и не может подвигнуться, чтобы удержать при себе судью, но судья — свободен и может уклониться от закона. Как искусный ловец и хитрых зверей уловляет, и поражает сильных, и приводит в безопасность кроткое стадо, так искусный судья, простирая мудрую сеть законного изыскания и действуя силой законов, и уловляет коварных, и низлагает дерзких преступников, и приводит в безопасность добрых граждан. А у неискусного или невинные увязают в сети, простираемые для виновных, или же виновные расторгают ее. Судья справедливый, изъясняя закон с совестью, делает добро и невинному, которого оправдывает, и виновному, которого осуждает, пресекая для одного зло, которое он претерпевал, в другом — еще более существенное зло, которое он делал. А судья несправедливый бедственнейшим образом умножает зло, которое должен истреблять или хотя бы уменьшать».

«Ну что же, неужели в таком случае участие в гражданской жизни, участие в выборах не имеет никакого смысла?»

«Нет, не так, — отвечает святитель Филарет. — И за выборы, за каждый отданный нами голос в пользу, казалось бы, далеких от нас людей, несет христианин ответственность. Если (чего я не предполагаю быть на деле среди христиан, но что говорю по ходу предостережения) вы не употребите всего, какое возможно, внимания и попечения, чтобы открыть, привлечь и избрать в общественные должности людей самых достойных и благонадежных, если вы будете подавать избирательные голоса в пользу одного — потому что он очень желает избрания, в пользу другого — потому что он добрый знакомый, в пользу третьего — потому что надобно же кому-то хотя бы быть избранным и так далее, а меж тем недовольно будете вникать в то, имеет ли избираемый способности и сведения, потребные для дел, к которым избирается, и ручаются ли прежде известные его правила и деяния за то, что он согласно с пользой общественной проходить будет служение, которое вы хотите вверить ему, если потом вследствие столь невнимательного, небеспристрастного избрания избранный вами служитель правосудия возметет правду и суд, станет оправдывать неправдой богатых и сильных и не будет внимать суду вдовиц и сирых, блюститель земского порядка и спокойствия вместо того, чтобы облегчать и разрешать затруднения смиренных, сделается для них ярмом связующим и гнетущим, вождь ваших наследственно почтенных сонмов окажется не столь прямым и твердым на путях своих, если такие и большие сих неправильности и грехи откроются в избранных вами вследствие невнимательного или небеспристрастного избрания, то позвольте вам сказать прежде, нежели сие случилось, что в таком случае ваши гладкие избирательные шары превращаются в руках ваших в острые стрелы, которые уязвят общественное благосостояние и обратятся уязвить вашу совесть, спокойную, может быть, во время производства избрания, но такой же невнимательную в отношении к себе, как и в отношении к другим».

Если далее обратиться к палитре общественной жизни, к тому, что происходит в обществе, то еще одна проблема, которая актуальна, это проблема отношения нашей Церкви к инославным конфессиям: к их деятельности, к их активности на канонической территории нашей Церкви.

Представим на этой же нашей мысленной пресс-конференции вопрос, который задается от католической газеты «Свет Евангелия» по поручению архиепископа Непорочного Зачатия Фаддея (Кондрусевича). Вопрос следующий: «Как бы отнесся митрополит Филарет в современной ситуации к тому, чтобы наряду с утверждением православного стандарта Теологии в высших учебных заведениях, с введением преподавания Теологии в тех или иных государственных вузах при российских университетах, скажем, при Московском университете, была учреждена также и кафедра католического богословия?»

Ответ: «Такое домогательство уже было в 1835 году от Римо-католического духовенства: открыть при Императорском Московском университете кафедру законоучения по догматам Римской Церкви. Но домогательство сие было тогда отклонено местным начальством университета, хотя число студентов римского исповедания было и тогда значительно велико, как и сейчас. Нынче дошло до моего сведения, что то же домогательство возобновляется через Министерство народного просвещения. Сие домогательство возбудит заботливое внимание всякого православного, усердного к вере обитателя Москвы, который об оном узнает. Служитель Церкви был бы виноват, если бы о сем без заботы и без внимания услышал. Древняя столица, город священного венчания и помазания благочестивейших государей, средоточие чисто русского населения, хранилище древней святыни, ради пользы Церкви и государства требует попечения об охранении здесь в полной силе русского и православного населения и предосторожности против ненужного усиления разнородности и разноверия. Римо-католики всех сословий, живущие в Москве, составляют 578 душ мужского пола. В скобках заметим: нынче не сильно больше. Из сего нетрудно вывести заключение: как мало дадут они студентов университету и, следовательно, как мало здесь нужды в богословской кафедре по догматам Римской Церкви. Что касается до значительного числа иногородних и инородных студентов римского исповедания, приходящих в Московский университет, особенно польской нации, если они желают кафедру своего исповедания, по справедливости могут обратиться к университетам, в которых она уже есть. И удаление из Москвы сей не совсем однородной стихии, конечно, не было бы для Москвы большой утратой».

«Но это же почти национальная сегрегация, почти проповедь нетерпимости по отношению к людям других конфессий, людям других религиозных воззрений и людям других национальностей. Неужели вы действительно считаете, что каким-то образом католики не являются подлинными христианами и проповедуете к ним подобное нетерпимое отношение? Неужели вы так низко судите, неужели вы так решительно выносите суд о Западной Церкви?»

Ответ: «Я всего лишь не пристаю к тем особым мнениям, которые при посильном исследовании нахожу у Западной Церкви ложными или недоказанными. Но поскольку я не знаю, многие ли из христиан западных и глубоко ли проникнуты сими особыми мнениями, обнаруживающимися в Церкви Западной, и кто из них как твердо держится верой Краеугольного Камня Вселенской Церкви — Христа, то изъявленное мною справедливое уважение к учению Восточной Церкви никак не простирается до суда и осуждения западных христиан и Западной Церкви. По самым законам Церковным я предаю частную Западную Церковь суду Церкви Вселенской, а души христианские — Суду или, наипаче, Милосердию Божию».

«Еще одними из значимых феноменов современного общественного сознания являются такие феномены как литература, театр, кино, как то, что в прошлые века назвали бы «позорищными зрелищами» в корректном христианском смысле этого слова, то есть то, на что можно посмотреть публично. Каково направление этих искусств? Какую оценку по отношению к ним мы можем услышать из уст святителя Филарета?» — согласный вопрос, переданный от журналов «Вопросы литературы», «Искусство кино» и «Театр» одновременно.

И вот каков ответ на эти совокупные вопросы: «Нельзя не видеть противоположных печальных явлений, и преступно было бы молчать о них. Литература, зрелища, вино губительно действуют на общественную нравственность. Чрезмерно размноженные светские повременные издания, усиленно распространяемые в народе, неблагоприятно действуют даже тем, что возбуждают и питают не столько истинную любознательность, сколько бесплодное любопытство, дают много чтения приятного и занимательного, но мало назидательного, доставляют познания отрывочные, смешанные, сбивчивые, но с тем вместе поглощают внимание и время, отвлекают от чтения книг основательных, делают умы поверхностными и ленивыми для глубоких размышлений о важнейших предметах знания. Такое направление литературы вредно для религиозной, нравственной и гражданской жизни общества. Но зло, происходящее от современной литературы, на этом не останавливается. В литературных произведениях и легкого, и серьезного содержания, даже представляемых в учебное руководство юношеству, Божественное Откровение подвергается сомнению, Священное Предание унижается до сравнения с баснями, правила христианской нравственности и установления церковные не уважаются, усилия дать основания неверию в чудеса доходят до того, что проповедуются баснословные ученые нелепости, как, например, в приведенной книге Циммермана утверждается, будто Скиния Свидения была не иное, как большая электрическая машина. О том, до какой степени чужды нравственности и вредны зрелища, духовенство может судить по чужим отзывам, ибо само их не видит, и внимает им с осторожностью, чтобы не произнести суда неправильного или излишне строгого. Но если начальство зрелищ, не взирая на неудовольствия здраво и основательно мыслящей части общества, для денежных выгод, рассчитанных на поползновенных к нечистым удовольствиям людей, станет повторять подобные зрелища и сильнее введет через них бесстыдство и растление в нравы, то правительство православно-христианское будет ли свободно от ответственности за сие пред Богом? Во Франции подобные зрелища возбудили против себя некоторые меры правительственные, но там сии меры, как поздние, уже недействительны. Надобно ли подачкою злу воздвигать препятствия к преспеянию добра, чтобы потом входить в позднюю с ними борьбу? Не лучше ли предупредить возникающее зло?»

«Если проблемой для образованных сословий являются указанные зрелища, указанные развлечения, то проблемой русского общества как XIX, XX, так и начала XXI столетия является куда как более грубое явление — массовое винопитие. Как святитель Филарет отзывался об этом феномене нашей общественной жизни?»

«Меж тем как зло от литературы и зрелищ действует более на высшие и средние классы общества, дешевое вино губит низший класс народа. Места продаж так размножились, что в некоторых городах на десять или одиннадцать домов приходится по питейному заведению. Дешевизна и удобство приобретения вина ведет к тому, что не мужской только пол, но и женский, не возрастные только, но и малолетние упиваются вином. Многие дома и души у поселян вконец разорены. Пьянство, вошедшее в привычку, требует себе постоянных новых пожертвований и лишает человека и способов к жизни, и способности к труду, ввергает людей в нищету, праздность, пороки и преступления. К Церкви менее прилежности, менее благоговения к святыне и уважения к духовенству. В один прошедший год многие из народа понизились в нравственности так, что, не видя, трудно поверить их упадку, но зло-то растет, и благонамеренным трудно будет устоять, если государственные чиновники будут настоятельно убеждать к открытию кабаков, как это в некоторых местах замечено. Если в преследовании финансовых видов недовольно обращается внимание на нравственность народа — это невыгодный расчет. Лучшее богатство государства и самая твердая опора Престола — христианская нравственность народа».

Еще один вопрос, связанный с хранением языкового единства русского общества: «Мы знаем, что совсем недавно был поставлен вопрос о необходимости возвращения единого алфавита — кириллицы — для всех населяющих Российскую Федерацию народов. И мы знаем, как этот вопрос вызвал противодействие, как иные стали требовать, чтобы для их народов, для их языков были сохранены иные, основанные на латинице алфавиты. Что говорил святитель Филарет о достоинстве русского языка и о необходимости его близости с языком церковным?»

«С некоторого времени в области русского слова распространяется род безначалия, невнимания к принятым прежде правилам, неуважение к признанным прежде образцам. Под видом народности и общепонятности развивается направление не к народности — чистой, благородной, правильной, но к простонародности — смешанной, низкой, бесправильной. Как одного из вредных последствий сего направления, если не удастся исправить оного, надлежит опасаться того, что язык под пером писателей, а затем и в устах народа быстро уклоняться будет от славянского церковного наречия, что прекрасный, сильный, проникнутый духом христианского учения церковный богослужебный язык сделается, наконец, вовсе непонятен присутствующим при богослужении. Если государство по справедливости заботится о том, чтобы язык государства возмогал над языками разноплеменных подданных, менее ли заслуживает заботы то, чтобы язык Церкви не сделался наконец языком чужестранным через своенравное, нимало не нужное от него удаления языка народного».

Ну и, наконец, единство славянских народов, о котором лучшие представители Отечества нашего чаяли во все века. Единство, которое мыслится как некоторый идеал, но которое и ныне удаляется, покрывается как бы облаками дальней дымки.

«Что о единстве всех единородных и единокровных славян сказал во время подобно святитель Филарет?»

«Имею неожиданное утешение приветствовать вожделенных гостей и братий, которых вижу в Москве. Благословит Бог и Господь наш Иисус Христос, посетивший и посещающий бедственно разделенное человечество, направляющий оное к единому спасению и спасительному единству. Славяне и славянороссы — род един, но его начало затемнено временем, движением дел человеческих разделены отрасли его, это разделение неблагоприятно было единству языка его. Бог воздвиг двух святых братьев по плоти и по духу, которые сделались отцами нашими по духу, родив нас Благовествованием Христовым, наше естественное братство обновил и возвысил духовно. Нет сомнения, что любовь родственная усовершенствована и укреплена любовью христианской. Единство духа и языка охранено тем, что язык славянский сделался языком веры и Церкви. Мы, россияне, наследовали сей дар Божий от старейших христианских братий наших и не престаем быть благодарны. Состраждем скорбям, сорадуемся надеждам братий наших и сквозь разделение зрим к единству. И вот нечаянный случай из отдаленных стран подъемлет ревнителей славянского братства и соединяет их в средоточии русского единства, чтобы непосредственно из сердца в сердце излить братское чувство и, вопреки внешним разделениям, сойтись в живом внутреннем единении».

Ну и немного в заключение непосредственно относящегося к этим стенам — Московской Духовной школе. Будем представлять, что это вопросы от журнала «Встреча».

Некоторый вопрос был задан святителю Филарету по поводу экзамена по одному из богословских предметов (не будем уточнять область этого богословия) в период одной из его инспекционных поездок, осмотров Московской духовной академии. Ответ святителя был достаточно прямым: «Если бы предо мной был выбор: идти на каторгу или слушать эти лекции, я, несомненно, предпочел бы идти на каторгу». Несомненно, что этот ответ святителя заметно способствовал улучшению этой богословской дисциплины, и при следующих визитациях подобные характеристики к этому предмету уже не прилагались.

Еще один эпизод, связанный с теми далекими от нас реалиями, который, однако, также характеризует отношение святителя Филарета к Московской духовной академии. Однажды святитель Филарет присутствовал на экзамене. И когда экзамен продолжался, в зал вошел наместник Лавры архимандрит Афанасий. «Все встали, встали и власти, — пишет впоследствии епископ Никодим (Казанцев). — Наместник, сделав шага два от двери, отвесил Филарету глубокий поклон. Филарет молча левой рукой через свое плечо указывает наместнику место, где сесть. Наместник либо не разглядел, либо не скоро понял, еще сделал шага два или три и опять глубоко поклонился. Филарет опять делает движение левой рукою. Наместник, наконец, понял, сел. А святитель начал свою речь: «Он наместник Лавры, и для него надо бросить дело и всем вскочить? Велик человек — наместник Троицкой Лавры! Мы занимаемся своим делом. Наместник пусть, если хочет, послушает, взявши себе тихонько место». А потом обратился к Ректору: «Вот вы хорошо научили учеников своих льстить, а дело делать учите не так усердно».

И мы видим, как изменились времена с той поры! Несомненно, что после этого замечания святителя Филарета, думается, ничего подобного за 150 лет и более уже не происходило.

Ну и, наконец, еще один короткий эпизод, уже не относящийся только к Троице-Сергиевой Лавре, но указывающий на прямоту святителя Филарета и на то, как он избегал всякой стилизации и всякого вида лицемерия, имеющего вид благочестия.

Однажды вместе с другими клириками и церковными учеными он осматривал древности подмосковных храмов. И в одном селе они увидели икону Спасителя древнего письма, но совершенно черную — нельзя было разобрать от наслоений позднейшей живописи и от недоброго ее состояния. Тем не менее, все подошли, поклонились этой иконе как святыне. И один из спутников святителя Филарета произнес фразу, которая имела вид благочестия, которую, казалось бы, уместно при архиерее сказать. С видом елейной скорби: «Вот, владыка, икона потемнела от наших скверных устен». Филарет решительно посмотрел на него и сказал: «Да, но только больше — от нашего сквернейшего и нечистейшего языка!» Ибо только то слово благочестия, которое основано на внутренней искренности, а не на стилизации, было им принимаемо. Это один из важных заветов святителя Филарета по отношению к настоящему времени.

И, завершая, предоставим последний раз на этой пресс-конференции прямое слово самому ныне прославляемому святителю. И, конечно, в последнем слове он обратился бы не к нам, а к Тому, Кого любил более всех и чтил, и ради Которого жил. И мы знаем эти слова, знаем их как молитву святителя Филарета.

«Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты Один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче! Даждь рабу Твоему, чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою, сердце мое отверсто. Ты зри нужды, которых я не знаю — зри и сотвори со мною по Милости Твоей. Порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую перед Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться, Сам во мне молись. Аминь».

В «Татьянином дне» впервые опубликовано 1 декабря 2008 года