Богослов и литургист Павел Мейендорф: «Церковь – не музей, а народ, собранный у алтаря»

Биографическая справка: Павел Мейендорф родился 22 ноября 1950 года в Париже. Окончил Trinity College в Хартфорде (1972), Свято-Владимирскую семинарию в Крествуде (1975),  защитил докторскую диссертацию в университет Нотр Дам в Индиане (1987). Доктор богословия. Заместитель председателя Богослужебного отдела Православной Церкви в Америке (1989). Профессор литургического богословия в Свято-Владимирской семинарии (1997). Председатель комиссии «Вера и церковное устройство» Национального Совета Церквей Америки (1996-1999, с 2000 г. заместитель председателя комиссии). Состоит в Богослужебном отделе Православной Церкви Америки, член Societas Liturgica и Society for Oriental Liturgy, редактор изданий Свято-Владимирской семинарии St. Vladimir's Theological Quarterly и Orthodox Liturgy Series. Секретарь (1999), вице-президент (1999), президент (2001) Православного богословского общества Америки.

  Евхаристическая экклеcиология

- Павел Иванович, расскажите, пожалуйста, о Вашем пути к литургическому богословию. Кто оказал на Вас наибольшее влияние при выборе специальности?

- Мне было восемь лет, когда мы переехали из Франции в Америку. Вырос я в Свято-Владимирской духовной семинарии, где преподавал мой отец. Там я был прислужником, пел в хоре, служил диаконом вместе с отцом Александром Шмеманом. Когда он стоял перед престолом, его ликование передавалось всем присутствующим. Именно благодаря отцу Александру я решил посвятить себя литургическому богословию. Окончил университет Notre Dame в Индиане, где написал диплом под руководством одного из величайших историков византийской литургии отца Роберта (Тафта). В своих исследованиях я стараюсь совместить исторический метод отца Роберта с пастырским подходом отца Александра, потому что опасно превращать богослужение в «церковно-археологический кабинет древностей». Богослужение - не музей.

- Об этом не раз писал в своих дневниках отец Александр Шмеман!

- Точно. Он ведь поэтому и уехал из Франции. Русская интеллигенция в Париже была полностью оторвана от реальной действительности. Многие мечтали вернуться в Россию, восстановить империю и царя. Ни мой отец, ни отец Александр не думали об этом и не интересовались политикой. Они жили на Западе и считали, что их Бог туда послал и имел причину для этого. Они прекрасно знали русскую литературу, чувствовали себя русскими людьми, но были довольны жизнью в Америке, где собралось больше православных, чем во Франции - русские, карпотароссы, украинцы. И отец Георгий Флоровский, и отец Александр Шмеман, и мой отец, отец Иоанн Мейендорф, приехав сюда, обрели громадные возможности для проповеди православия.

Пропресвитер Александр Шмеман

- Что для них было главным в богослужении?

- Они оба себя считали представителями евхаристической экклесиология, т.е. понимания того, что Церковь есть народ, собранный вокруг алтаря для Евхаристии. Кроме того, отец Александр серьезно занимался изучением крещения. Именно он ввел практику крещальных Литургий, во время которых таинства совершались в естественном порядке, извне внутрь церковной жизни - Крещение, Миропомазание и Причащение. В большинстве случаев теперь связь между Крещением и Причащением утеряна.

- А какая была связь между этими таинствами первоначально?

- Крещение - это вхождение в Церковь, в ее евхаристическое собрание. В крещении человек соединяется Телу Христову, поэтому в нем должен участвовать весь приход, и в Америке все чаще крещение совершают в присутствии большого числа прихожан. Тогда крещаемый ощущает, что входит в реальную жизнь Церкви. Особенно это важно для тех, кто переходит в православие из других конфессий. И как жаль, когда Крещение воспринимается как частное богослужение: обряд, который нужно выстоять в храме, а затем дома в кругу семьи отметить застольем. При этом создается ощущение, что православие - это общение между Богом и мной, не имеющее ничего общего с церковной и литургической жизнью общины и единством у Чаши Христовой.

Исповедь и Причастие

- Павел Иванович, у Вас есть книга о Таинстве Исповеди. Объясните, пожалуйста, как связаны Таинства Исповеди и Причащения?

- Этот вопрос сложный. На него можно ответить исторически, а можно, исходя из тех практик, которые имеют место в православных Церквях. В Америке, например, более 90% православных греков ни разу в жизни не исповедовались, хотя каждое воскресение причащаются.

- Однажды в Фессалониках я встретила гречанку из США: она причащалась регулярно, но не исповедалась вовсе перед священником, мотивируя это тем, что исповедуется перед Богом!

- Да, типичная ситуация! Греки вообще не исповедуются приходскому священнику. С приходским священником они пьют узо, а исповедоваться едут в монастырь к своему духовному отцу. В Америке до последнего времени монахов было мало, и греки отвыкли исповедоваться! В Зарубежной Русской Церкви или у сербов прихожане приступают к Таинству Исповеди всякий раз перед Причастием. И в нашей Православной Церкви в Америке (OCA) так было, когда мы приехали в США 50 лет тому назад. Но под влиянием отца Александра Шмемана люди теперь причащаются намного чаще, и невозможно следовать практике, в которой мы выросли.

Отец Александр строго выступал против редкого Причащения в своей книге «Великий пост» (приложение «Святая святым»), говоря, что это разделяет жизнь на церковную и светскую. Неверно думать, что подготовка к Причастию - это некая строгая процедура, которую необходимо пройти в течение трех дней или недели. Вся наша жизнь - подготовка к Причастию.

- А как часто исповедовались и причащались древние христиане?

- В ранней Церкви все христиане причащались за каждой Литургией. Исповедь существовала для тех, кто бросил Церковь, или убил кого-нибудь, или серьезно согрешил. Поэтому исповедь была возможна один раз в жизни. И только намного позднее, уже в VI-VII вв., появилась новая практика (она еще не называлась тогда исповедью), более монашеская, когда люди приходили к духовному отцу или духовной матери и обсуждали свою жизнь. Я думаю, что после IX века эта практика частной исповеди перед священником возобладала. Приблизительно тогда же Причащение стали связывать с исповедью. Оно перестало быть чем-то естественным для христианина.

- Т.е. по мере того, как люди отдалялись от Церкви, эти два таинства приближались одно к другому, становились взаимосвязанными?

- Это явно. Если люди не причащаются, тогда исповедь нужна всякий раз, когда они приходят в храм. Для человека, ведущего христианскую жизнь, исповедь имеет совсем другое значение. Многие сегодня просто не понимают, зачем нужна исповедь, и подменяют ее психотерапевтической беседой со священником. Однако это разные вещи!

Другая проблема: кто может исповедовать? К нам в Америку в последние годы приехали монахи с Афона. Они совсем не знают жизни американцев, и при этом некоторые из них учат против мнения Церкви и епископов (например, что муж и жена не могут жить вместе, и из-за этого рушатся семьи). Также есть молодые священники, которые стремятся стать «духовными отцами»...

- ...в России таких называют «младостарцами».

- И у нас. Младостарчество опасно, т.к. работает против свободы христианина.

- В России эта болезнь связана с тем, что Церковь вышла из атеистического периода,  и большинство людей в духовном плане необразованна. А в Америке?

- В Америке то же самое. В нашей Православной Церкви в Америке (OCA) многие переходят в православие из разных конфессий и ищут того, кто даст им легкие, пускай и неверные, ответы. Но что касается исповеди и Причащения, нет общего ответа для всех: у вас в России одна ситуация, у нас в Америке другая. То, что мы знаем исторически - Таинство Покаяния переменилось больше, чем все другие таинства.

Но разнообразие естественно для православного мира, и оно всегда в Церкви было. И если бы мы захотели однообразия, то какого, и кто бы это решал?

Мы очень маленькая Церковь. Православных в Америке около двух-трех миллионов, а в нашей Православной Церкви в Америке (OCA) около 100 000 человек. При этом мы разделены на 12 юрисдикций: греческую, румынскую, болгарскую, сербскую, украинскую...Я могу ходить в православный храм любой традиции и чувствовать себя в нем «дома», хотя и пение, и даже устав немножко разнятся.

Соборование

- Одна из Ваших монографий посвящена Таинству Соборования. Еще совсем недавно это таинство совершали либо при тяжкой болезни, либо при смерти. Теперь принято собороваться всем каждый Великий (а иногда и Рождественский) пост. Когда на самом деле нужно приступать к соборованию и зачем?

- Действительно, соборование часто совершают перед смертью, присутствует священник и больше никого. Но зачем же тогда устав призывает участвовать семь священников? А затем, что вокруг серьезно больного человека собирается вся Церковь. И в Послании ап.Иакова, в пятой главе, об этом сказано. Однако упомянутые там «пресвитеры» - это не священники, как мы толкуем теперь, а скорее «приходской совет». Их долг, когда человек болен, идти за священником и вместе с ним в госпитале или на дому соборовать больного.

Сохранилось свидетельство XI века о том, как во время соборования в домовой церкви помазывали не только больного, но всех, кто участвовал, и даже дом, комнаты, двери, стены, потому что болезнь человека влияет на всех и все вокруг. Соборование возвращает в жизнь Церкви человека, который болен и отдален от церковного собрания, а иногда даже и от Бога, превращает болезнь в крест. Мы страдаем со Христом, и наше страдание переходит в Воскресение.

- В соборовании прощаются и забытые нами грехи...

- Да. В службе Соборования больше говорится о прощении грехов, чем об исцелении страждущего.

- Значит, собороваться регулярно на пользу даже здоровому человеку?

- Полезно. Но особенно больному. И хорошо, чтобы принимали участие не только священник и один-два человека, но как можно больше близких людей и прихожан.

- Как, на Ваш взгляд, сделать веру и богослужение более понятными для народа?

- Катехизация очень нужна. Но самое важное, по моему мнению, это чтобы община была реальной, а не формальной («мы приходим в церковь, постимся по средам и пятницам, делаем это и это»), и чтобы настоящая жизнь была в Церкви не только во время службы, но всегда. У нас в большинстве приходов т.н. «тайные молитвы» читаются вслух, хор поет не наверху, а впереди, помогая народу участвовать в пении, люди часто причащаются, и мы стараемся, чтобы литургическое служение было прозрачным для всех. Именно это отец Александр Шмеман хотел передать православным в Америке.

- И в этом его заслуга. Когда мы читаем сочинения русских дореволюционных литургистов, там еще нет такого литургического осознания богослужения, как в трудах профессоров Свято-Сергиевского института в Париже - отца Николая Афанасьева, отца Александра Шмемана. Верно ли это наблюдение?

- Более или менее верно. Первые большие русские ученые - Дмитриевский, Мансветов, Скабалланович - были историками богослужения. Но все же перемены начались до революции, в ходе подготовки к собору 1917 года. Но после революции в России все остановилось (некоторые принципы были восприняты «живой церковью», обновленцами), а в Париже литургическое движение развилось в трудах отца Николая Афанасьева, отца Киприана Керна, отца Александра Шмемана, моим отцом. Эту традицию Шмеман и Мейендорф принесли в Америку.

Два отца: отец Александр Шмеман и отец Иоанн Мейендорф

Протопресвитер Александр Шмеман

- Отец Александр был радостным человеком?

- Он был очень-очень радостный человек: любил смеяться, любил шутки, любил есть и пить, был счастлив в семейной жизни, воспитывал троих детей. Наши летние дачи в Канаде находились рядом. Там леса, горы, грибы, озеро - рай.

- А когда Вы познакомились с отцом Александром?

- Когда мы приехали в Америку, в 1959 году. Я был школьником восьми с половиной лет. С тех пор я у него исповедовался до самой его кончины в 1983 году.

- У детей свой взгляд на взрослых: отец Александр сразу располагал к себе ребенка?

- Сразу. Летом все дети собирались вокруг отца Александра, и он беседовал с нами, учил нас молитвам, учил прислуживать. Он всегда был веселым, и дети к нему тянулись.

- Духовником был строгим или мягким?

- Очень мягким. Он выслушивал, но не любил давать советы. Часто на исповеди священник говорит больше, чем тот, кто исповедуется, а отец Александр слушал и всегда говорил в конце краткое положительное слово. Он считал, что человек должен быть свободным и избегал предписывать делать то-то и то-то: ты христианин, у тебя свобода Христова, тебе решать, что делать!

- Вам запомнилось, как отец Александр служил Литургию?

- Он очень любил служить и очень любил торжественно служить, хотя иногда отзывался негативно об архиерейских службах. Кроме того, он отлично проповедовал. Те редкие проповеди, которые я слышал в детстве во Франции, были непонятными, абстрактно-богословскими и не имели ничего общего с нашей жизнью. Отец Александр обращался к нам «здесь и сейчас».

- Какая книга отца Александра наиболее ярко характеризует его?

- Я думаю - «За жизнь мира». В ней он показывает открытость литургической традиции миру. Его православие не убегает от мира, а приглашает всех участвовать в жизни Церкви. Я часто советую прочесть эту книгу людям, которые спрашивают, что такое православие.

- Вы рассказали о Вашем духовном отце, отце Александре Шмемане. Расскажите, пожалуйста, и о Вашем родном отце  - отце Иоанне Мейендорфе!

- Отец преподавал у Свято-Владимирской семинарии, в Фордхэмском и Гарвардском университетах, работал в Центре византийской истории Dumbarton Oaks. Он был великим ученым в отличие от отца Александра Шмемана, который был великим пастырем. Я думаю, это самая большая разница между ними. Но они оба очень любили Россию и переживали за нее. Когда отец ушел в отставку в 1992 году, то хотел чаще приезжать в Россию и писать о православном богословии для русских людей. До того, живя на Западе, он писал для западных людей. И я думаю, это большая заслуга и отца Александра, и моего отца, что они оказались способными перевести православие на язык западного мира.

Благовестие

Протопресвитер Иоанн Мейендорф

- От эмигрантов мне приходилось слышать фразу: «Мы не в изгнании, мы в послании». Ваш отец и отец Александр Шмеман тоже осознавали свою миссию как проповедь православия Америке?

- Это главная причина, почему они уехали из Франции в Америку. В Американской Православной Церкви почти 100% американцы, из которых 50% - это 5-6-е поколение русской эмиграции (фактически уже американцы), а остальные - перешедшие в православие коренные американцы.

- 50% - это много! Прекрасный результат проповеди, у истоков которой стояли и Ваш отец, и отец Александр Шмеман!

- Они знали, что если мы единственная верная Церковь, то должны это проповедовать там, где мы находимся.

- В современной «толерантной» России верующие люди зачастую стесняются показать, что они постятся, ходят в церковь, боятся свидетельствовать о своей вере.

- Не нужно бояться. Благодаря проповеди православие существует на Западе. Мы, православные, ответственны знать и ясно выражать свою веру, потому что нас спрашивают извне, и мы должны отвечать.

- А Вы рассказывали о своей вере Вашим сверстникам-американцам?

- В школе не очень. Но когда я учился в университете, тогда часто ко мне подходили студенты, профессора и задавали вопросы о православии.

- Доброжелательно?

- Очень доброжелательно. Из-за этого не нужно бояться. Надо начинать с того, что Евангелие - это благая весть: в мир послан Сын Бога, и нам дана возможность спасения. Проповедь не должна грозить.

- А благовествовать?

- Показывать, что мы должны искать Царствие небесное. Люди к этому тянутся. И отец Александр, и мой отец так проповедовали, и они чувствовали себя дома в церкви. Накануне своей кончины в 1992 году отец явно видел большой запрестольный образ в нашем семинарском храме: Иисус Христос причащает апостолов Петра, Павла и других. И последние его слова были - Евхаристия.

- Незадолго до этого Ваш отец посещал Россию. Каким было его впечатление?

 - Он очень радовался, что Русская Церковь возрождается, чувствовал себя ее частью. Отец служил в Кремле во время путча на Преображение с Патриархом Алексием II. Он приезжал, когда создавался Свято-Тихоновский богословский институт, и некоторые архиереи на это реагировали весьма негативно. Мне рассказывал протоиерей Владимир Воробьев, насколько мой отец им помог в то время своим авторитетом. Отец понимал, что Русской Церкви нужно образование. За 80 лет богословское образование и само богословие исчезли. Хотя в 19 - начале 20 века русские духовные академии находились на таком же высоком уровне, как лучшие западные университеты. Самые крупные ученые-литургисты в 19 веке были русскими: Скабалланович, Мансветов...

-...и на них до сих пор ссылаются и западные ученые!

- Великие западные ученые византийской литургии, такие, как Тафт, Матеос, читают и почитают русских ученых. Но для восстановления должного уровня богословского образования в России потребуется еще не одно поколение. Сейчас все больше русских студентов, учившихся на Западе, возвращается на Родину, и я вижу, что уже сегодня уровень Духовных школ намного выше, чем 10 лет тому назад. Между тем многие «образованные» люди смотрят на Церковь как на пережиток прошлого. И им необходимо показать: Церковь - не музей, она имеет ответы на современные вопросы.

- Как возможно им это показать?

- Делайте то, что вы делаете: открывайте университеты, повышайте уровень образования... У вас невероятные возможности, вы - самая большая православная Церковь в мире. И мы все так рады, что Русская Церковь возрождается. Вселенскому православию необходим баланс между греческой и славянской традициями.

- Что вселенское православие ждет от русского православия?

- Русское православие не должно замыкаться в себе, но быть повернутым, открытым к миру. У вас большая ответственность: русское православие - будущее всего православия.

Впервые опубликовано 02 сентября 2010 года

Беседовала Александра Никифорова на Третьем международном литургическом конгрессе SOL, проходившем в мае 2010 года в Греции.