Режиссер Дмитрий Таланкин: Мы не рассчитывали на аплодисменты

На встрече перед премьерным показом фильма «Экклесиа (собрание призванных)» режиссер и продюсер картины Дмитрий Таланкин рассказал, что делал картину для очень широкого зрителя. Серии (их четыре) очень разные, и их показывали разным контингентам. Кому-то ближе одна тема, для других — другая. «Хотелось, чтобы было разнообразие, в котором каждый мог что-то найти для себя», — сказал режиссер. При этом создатели картины принципиально отказались от дикторского текста, от приглашения специальных ведущих, и считают, что даже человек, не знающий русского языка, смог бы увидеть в фильме самое главное.

Фильм снят по материалам Свято-Тихоновского гуманитарного университета, но это не фильм о ПСТГУ. Это картина о православной молодежи, о новомучениках, сохранивших своими молитвами Церковь в эпоху гонений, о состоянии сегодняшней церковной жизни, на которую можно взглянуть через призму православного университета. Много говорится в фильме о канонизации новомучеников и о той работе, которую проделал для этого коллектив ПСТГУ.

После показа Дмитрий Таланкин ответил на вопросы «Татьяниного дня».

— Вы сказали, что фильм адресован широкой аудитории. Как Вы представляете себе своего зрителя?

— Есть вещи совершенно непредсказуемые, и я с этим много раз сталкивался. Если в картине затрагивается духовная тема на любом уровне (она может быть не высказана словами, это может быть игровой фильм), то восприятие идет по иным законам. Часто эстетически очень подготовленные или даже имеющие специальное образование люди этого не воспринимают, потому что возникают некие духовные шоры, и они не замечают очевидного. С другой стороны, люди, у которых нет специальной подготовки и которые в жизни, условно говоря, двух книг не прочитали, но которые внутренне чисты, — открыты к восприятию тонких вещей. Поэтому никогда нельзя стопроцентно оценить возможную аудиторию, это невозможно даже в коммерческом игровом кинематографе. Разве что американцы могут это рассчитать для боевиков в 3-D. Но еще недавно, когда таких технологий не было, те же самые американцы часто «прокалывались», думая, что широкая аудитория будет смотреть тот или иной фильм, а он даже не окупался в прокате. А уж в нашем случае предсказать, какой будет аудитория, почти невозможно: у нас очень странный зритель.

— А о какой аудитории Вы мечтаете?

— Аудитория, о которой я мечтаю, — это люди от мала до велика (скажем, от 13 лет до любого возраста), кого еще хоть что-то волнует. Я думаю, что в каждой возрастной категории есть наш зритель. Конечно, среди зрелой и близкой к Церкви аудитории таких людей больше, но у нас фильм смотрели и студенты МГУ, и студенты Лингвистического университета в Пятигорске, и у них была совершенно адекватная реакция. На каждом просмотре где-то 5 процентов людей, кто не может этого воспринимать, уходят из зала в самом начале, и это удобно: на нашей картине «не наш» зритель «отлетает» уже минут через десять-пятнадцать. При этом, когда мы показывали картину в Пятигорске, в конце было гробовое молчание. И такая реакция дорогого стоит. Когда в конце звучат аплодисменты — это одна ступень восприятия, а когда люди долго молчат и не хотят вставать — совсем другая, и это дороже. Ради этого мы и работали. В нашей картине мы не рассчитывали на аплодисменты.

В первой серии у нас снят один абитуриент ПСТГУ из Украины — мы встретили его случайно, в байк-клубе, но в результате он у нас в картине говорит такие вещи, которые не всякий священник или епископ скажет. Это настолько хорошо сформулировано, настолько выношенные мысли у молодого человека. Он говорит, как богослов, хотя появился в картине «с улицы».

Конечно, хотелось бы, чтобы картину смотрели студенты. Что-то для них будет сложно, но что-то они воспримут. Поскольку все серии, будучи частями целого, самостоятельны, нестрашно, если человек увидит какую-то часть, а не весь фильм. Причем люди с разным мышлением воспринимают эти серии по-разному: людям с рациональным мышлением нравится первая серия, а люди с другим образом мышления лучше воспринимают четвертую.

На премьерном показе были заполнены и Большой, и Белый залы Дома кино

— Как фильм может достичь своего зрителя?

— Я реалист, я рассчитываю на то, что люди будут приобретать DVD, и что фильм будет показан на центральном телевидении — на канале «Культура». Скорее всего, диски будут продаваться через церковную сеть, потому что рынок DVD в целом находится в упадке: молодежь чаще скачивает картины из интернета, поэтому даже боевик стало сложно продать.

— Но через церковные магазины диски попадут к людям, которые уже ходят в церковь и не являются в прямом смысле слова объектом миссии.

— Да, в данном случае эту функцию может взять на себя телевидение. Так или иначе встреча картины со зрителем произойдет. Это уже мало зависит от режиссера: перед запуском картины у нас было много искушений, разнообразных кинематографических сложностей, включая финансирование, и день, когда все решилось, — был день памяти Бутовских новомучеников. И заканчивали мы картину в праздники святых, которые имели отношение к фильму либо прямое (о них говорится в картине), либо косвенное, потому что мы им молились, чтобы преодолеть искушения, естественные при работе с духовной темой. Я думаю, если новомученикам угодно, чтобы народ узнал о них правду, то эта картина сама найдет себе дорогу. Например, как мне сказали, не знаю, насколько это правда, такого количества людей на премьере в Доме кино не было уже несколько лет. Причем из ПСТГУ было не более трети зрителей, но большая часть людей знали, на что шли.

Мы боялись, что и двух залов для желающих, будет мало, но было и внутреннее ощущение, что Господь все устроит. И пришло ровно столько людей, чтобы заполнить два зала, и некоторые молодые люди сели на ступеньки.

Декан факультета церковных художеств ПСТГУ протоиерей Александр Салтыков в фильме "Экклесиа"

— Серии в картине самостоятельны, это видно сразу. Что объединяет их в один фильм?

— Наша картина без дикторского текста, и основную роль играют музыка и изображение. Конечно, это не снимает смысловую нагрузку слов, но я думаю, что даже если картину посмотрит иностранец, который не понимает ни слова по-русски, но не лишен эстетического чувства, он поймет в этом кино самое главное. В этом была задача: не навязывать людям какие-то мысли и чувства, а чтобы каждый открыл для себя что-то в свою меру.

Ведь Церковь это в самом высоком смысле слова — Тело Христово, а есть и материальная организация на земле. Это трудно осознается, но понятие Церкви емкое и включает в себя все. Мы с пафосом назвали картину словом «Экклесиа», «Церковь», но как показать эту полноту, включающую в себя все? Значит, надо показать день вчерашний, день сегодняшний и намекнуть на будущее. Хотелось показать и три временных пласта, и очень разных людей, и те направления и течения, которые существуют сейчас в нашей церковной жизни и в нашем миссионерстве. Есть и церковные проблемы. Мы прямо говорили о некоторых болевых точках. Например, во второй серии поднимается проблема: люди ищут какого-то вожатого, когда нужно самому нести ответственность. Монастырское послушание и мирская жизнь очень разные, а у нас многие воцерковленные люди искренне полагают, что они больше ничего не решают, и все это взваливают на священника. Я думаю, что кто-то обратит внимание и на эти вещи.

На съемках фильма

Некоторые мои друзья резко отреагировали на третью серию, обвинив меня в антисергианстве; но этого нет в картине, это субъективный взгляд на вещи. Как можно говорить о том, что никому не известно, кроме Бога, — мы говорим только о фактической стороне дела, а не об оценке тех или иных вещей. Мы рассказываем о людях, которые заняли определенную позицию и были в ней стойкими до конца. История, конечно, не знает сослагательного наклонения, но можно представить себе, хотя бы как «ролевую игру»: а что было бы, если бы никто ни на один компромисс не пошел? Может, наша история шла бы по-другому? Ведь может Господь село помиловать и ради одного праведника, а если их много? Ведь ход истории во многом зависит от людей. Мы все время совершаем нравственный выбор, людям дана свобода воли.

Конечно, мы не могли показать всю полноту тем и проблем, но все серии объединены тем, что использованы материалы деятельности ПСТГУ, а в этом университете учились и епископы, и ученые, и священники, и можно показать через очень разных людей то, что их объединяет. У нас в стране среди православных вообще несколько потеряно чувство, что мы — одно.

— Как формировалась историческая концепция фильма?

— За этим стоят годы научных исследований, проведенных в Свято-Тихоновском университете под руководством его ректора протоиерея Владимира Воробьева. У них очень сильный отдел Новейшей истории Русской Церкви. Не секрет, что в значительной степени процессу канонизации новомучеников содействовал именно ПСТГУ. Итак то, что звучит в кадре, — это не частное мнение того или иного человека, скажем иерея Александра Мазырина (автора солидной монографии на эту тему), а результат труда многих исследователей.

— Тем не менее, упреки в антисергианстве, особенно в контексте выступления киноведа Сергея Лаврентьева в Доме кино перед премьерным показом о том, что «вы услышите о Патриархе Сергии такое, чего еще никто не решался сказать», выглядят обоснованными. Предельно утрируя — получается, что Патриарх Сергий чуть ли не ставленник ОГПУ.

— У нас есть одна беда, заложенная в национальном характере: если три хороших человека немного выпили  и говорят по душам, это часто кончается дракой хороших друзей. Мы очень часто воспринимаем вещи или так, или наоборот. Человек выбирает между одним и вторым, а есть еще третий выбор, который бесы от него закрывают, — и именно этот третий выбор нормальный и здоровый, а первый и второй оба плохи. То что сказал Сергей Лаврентьев — сказал Сергей Лаврентьев.

Надо отрешиться от такого черно-белого взгляда, и тогда будет видно, что мы в картине ничего против митрополита Сергия не говорим. Мало того, мы его не судим и не имеем права это делать, потому что не все до конца известно, а душу человеческую видит только Бог. По поводу Патриарха Сергия было много спекуляций как в одну сторону, так и в другую. Но мы говорили не о Патриархе Сергии, а о цельности позиции и поведения его оппонентов. Мы не судьи митрополиту (и затем Патриарху) Сергию, и если вы буквально посмотрите картину — там нет ни слова на эту тему. А уж эмоции у людей бывают неадекватные, в силу напряженности и политизированности внутри Церкви.

Потом, в истории Церкви были случаи, когда смертельными антагонистами становились люди, которых впоследствии канонизировали — и тех, и других. Этого никогда не надо забывать. Картина не против митрополита Сергия — она вообще о другом.

 — О чем?

— А вот я не хочу называть это словами. У нас привыкли, чтобы все формулировалось. Я не философ, я не имею законченного богословского образования, хотя надеюсь его получить, и я не епископ, чтобы высказываться от лица Церкви. Я еще не настолько одурел. Картина рассчитана на то, чтобы люди стали думать. Даже если сторонники резко противоположных позиций немного поругаются между собой, это может оказаться на пользу.

— Тем не менее в фильме не сказано, что история еще сложнее, чем ее конспект в картине. Представлено какое-то одно мнение из многих…

— У нас вообще не «мнение». «Мнение» — это как «прелесть» в духовном смысле, это ложная точка зрения. Мы просто излагаем исторические факты, которые совершенно объективны и не имеют оценочной составляющей.

— А тенденциозность подборки?

— Любое кино, каким бы документальным оно ни было, в таком случае тенденциозно: если ты повернул камеру направо, ты не снял то, что осталось слева. Меня все время оторопь берет от того, как изничтожают друг друга русские люди, споря о каких-то вещах. Вместо того, чтобы сказать человеку, что он неправ, при свидетелях, поправить его, появляются статьи, где его мешают с грязью. Нельзя быть настолько небережными по отношению друг ко другу. Против лобового и маразматического взгляда на сложные и тонкие вещи и направлен фильм «Экклесиа».

— Сейчас часто говорят, что без усвоения опыта новомучеников невозможно возрождение Церкви. А в чем заключается это усвоение с Вашей точки зрения? Это ведь не означает только, что все мы выучим информацию о них?

— Конечно, это больше того. Нужно понять, перед каким выбором стояли эти люди. Об этом, в частности, наша третья серия. Если посмотреть на митрополита Петра нецерковным взглядом: подумаешь, посадили человека, в не такие уж плохие условия, а расстреляли и вообще почти случайно, могли и не расстрелять. Ну да, может быть, он простудился, но другие больше страдали — в чем особый подвиг? Мы пытались показать людям, в чем именно был этот подвиг, какая ответственность и какой груз лежали на человеке. Может быть, не очень корректно говорить об этом, но вся страна видела, как опустился огромный груз на нынешнего Святейшего Патриарха Кирилла, когда он был окончательно возведен на патриаршество. Это видела вся страна в кадре, и такие вещи дорогого стоят. Ты начинаешь уважать людей за что-то, что нельзя высказать словами. Нужно, чтобы люди поняли, какая ответственность лежала на новомучениках и как они себя вели в этой ситуации. Тогда и молиться им мы будем по-другому, поймем, что наша связь абсолютно живая. Это один из путей понять, что их святость — не пустой звук.

— В фильме есть моменты, которые могут задеть. Например, покойный профессор Николай Емельянов срывается на слезы в кадре. Это не удар в эмоции зрителя?

— Так может говорить инок о молитвенном делании. Но это кино, это искусство. Искусство доходит через чувство, вне эмоций искусство не существует даже литургическое. Другое дело, что эмоции бывают разного рода — идущие от плоти разрушают искусство, но есть и другие. И никогда Господь нам не говорил в Писании, что эмоции это плохо. Давид плясал перед Ковчегом, и он же писал: «Гневаясь, не согрешайте». То есть гнев бывает и праведным. Искусство без эмоций вообще не существуют.

Есть вещи, которых не надо стесняться. Это дикость — стесняться того, что человек плачет, когда говорит о святых вещах. Когда человек соприкасается с благодатью, обычная реакция — это слезотечение. Николай Евгеньевич Емельянов — это реально святой человек. Святой праведный Николай — вот мое к нему отношение. Я не кидаюсь такими словами просто так. Он имеет право плакать — за этим стоит многое. Это не удар ниже пояса — позвольте себе открыться на этот удар, и вы станете человеком. А тот, кто от этого закрывается, — недочеловек. Многие вещи в картине специально сделаны жестко. Не надо прикидываться и обманывать себя. И православие — очень сложная вещь, и всех людей Господь создал разными.

Профессор Николай Емельянов в фильме "Экклесиа"

Также перед премьерным показом в Доме кино режиссер Дмитрий Таланкин поделился своими размышлениями о документальном кинематографе в целом:

«Слово «православный кинематограф» очень неточно и некорректно, но возьмем его в кавычки, — говорит Дмитрий Таланкин. — Если мы рассмотрим «православный документальный кинематограф», то увидим, что уже существует то, что можно было бы назвать хроникой, т.е. некая летопись того, что происходит в разных местах нашей планеты. И эта летопись ценна вне зависимости от того, кем и в каком качестве она сделана. Любое home video, в котором зафиксированы какие-то важные события, уходящие из этой жизни люди, — это безусловно очень нужно и важно. Такого у нас, слава Богу, достаточно много. Но эта летопись — не кинематограф, ее снимают люди без достаточной подготовки.

Есть широкий пласт публицистического кинематографа. Лучший образец этого жанра, на мой взгляд, это проект архимандрита Тихона Шевкунова «Гибель империи: Византийский урок». Его идея откровенно публицистична по форме, но, тем не менее, гениальна: сказать о нашем сегодняшнем дне через Византию. Этот ход сразу определяет жанр.

Есть фильмы весьма уважаемого мной Сергея Мирошниченко — одного из лучших современных кинодокументалистов. Он снимает картины в разных жанрах. Но всегда это большое искусство и высокий уровень профессии. Сегодня нередко жанр в документалистике обусловлен идеями заказчика. В тех работах, где режиссер меньше связан прямым заказом, он может позволить себе намного больше. Например, совершенно потрясающи фильмы Сергея Мирошниченко об Александре Солженицыне и Георгии Жженове.

Мировой кинематограф за ХХ век, особенно за вторую его половину, наработал очень много, в том числе выработал киноязык, хотя это понятие может кому-то показаться пафосным.

К сожалению, очень многие фильмы, которые затрагивают православную тематику,  с этим языком совсем не соприкасаются. И то, что можно было бы достаточно просто выразить средствами кинематографа, выражают другими средствами, скажем, литературным способом.

Существует еще одна проблема, — продолжает Дмитрий Таланкин. — Под влиянием телевидения практически исчез классический документальный кинематограф. Он заменился кинематографом научно-популярным. Я ничего плохого не хочу сказать об этом жанре, но он подразумевает высказывание мыслей автора вслух. Почти всегда это закадровый дикторский текст, во многих случаях это специальные приглашенные ведущие — или звезды кино и телевидения, или профессионалы в своей области, ставшие медийными лицами. В этой области создается, конечно, много прекрасных работ, прежде всего просветительских. Но если говорить о миссионерском значении кинематографа (а сейчас священноначалие нашей Церкви говорит, что надо развивать миссионерскую работу), то есть большая проблема: любой православный человек понимает, что к Богу человек приходит тогда, когда его призывает Бог. Здесь нельзя переоценить миссионера. В огромном количестве случаев свидетельство человека — может быть, самим собой, своим лицом, если оно приближается к лику — сильнее каких-то многих и правильных слов. Также молитва действует больше, чем разговоры».