Протоиерей Николай Балашов: Фудель выдержал испытание долгим периодом безвестности

Сергей Иосифович Фудель, 1950-е годы

- Отец Николай, в воспоминаниях о Дурылине Сергей Фудель пишет о благословении Нектария Оптинского на священство и о том, что это было его мечтой. Однако священником он не стал. Понятно ли при изучении его биографии, почему?

 - Говоря с практической стороны, думаю, что принять священство для Сергея Иосифовича было возможно только в тот момент, когда об этом говорил ему преподобный Нектарий. Тогда безбожное государство еще не успело охватить своим тоталитарным контролем все области церковной жизни, а биография юного Сережи Фуделя еще не была осложнена тремя тюрьмами и ссылками. Но в тот момент, когда Сергей Фудель встретил старца Нектария в Оптиной пустыни, он, как внутренне ему представлялось, был еще не готов к священству.

 А во времена послевоенные, по возвращении Сергея Иосифовича из последней сибирской ссылки, условия были уже таковы, что с биографией Фуделя принятие священства едва ли было возможно.

 Но я думаю, что были препятствия и внутреннего характера, связанные отчасти с тем очень высоким образом священства, который сохранился в его воспоминаниях об отце. И вообще Сергею Иосифовичу было свойственно глубокое внутреннее покаянное ощущение своего недостоинства, а также ясное переживание всей высоты призвания священнического служения.

 - Епископ Афанасий (Сахаров) назвал книгу Фуделя «Путь отцов» богословским обоснованием идеи монастыря в миру. Что кажется главным в этом богословском труде сейчас?

 - Думаю, что идея монастыря в миру оказалась чрезвычайно плодотворной и востребованной в трудный полуподпольный период существования Церкви в советском государстве. Об этом, собственно, и говорится в нашей книге.

 - Насколько идея монастыря в миру оказалась продуктивна для Русской Церкви?

Священник Иосиф Фудель, отец Сергея Фуделя

- Жить в миру подвижнической жизнью – это стремление, которое сберегло подлинный опыт богообщения в условиях, казалось бы, тотальной пустыни обезбоженности в советском государстве. Конечно, это устремление не потеряло своей актуальности и сейчас, когда после долгого периода запустения открылись многие иноческие обители. Ведь внутренний опыт аскезы и тайного уединения на самом деле необходим каждому христианину.

 Мне кажется, самый убедительный ответ на этот вопрос дают книги Сергея Иосифовича. То, о чем он пишет, невозможно было придумать или переписать из других книг. Его свидетельство о вечной жизни, которая открывается человеку уже здесь и сейчас – это свидетельство, подтвержденное опытом жизни.

 - Исследователи творчества Сергея Фуделя называют его самым сокровенным духовным писателем XX века. Вы согласны с такой оценкой?

 - С.И. Фудель с пронзительной силой убедительности, с необыкновенной искренностью и честностью писал о пережитой им духовной эпохе в жизни России и ее Церкви, о святых людях, встреченных им на пути, о духовных сокровищах в русской культуры, о вечных истинах Евангелия. Он писал о том, что действительно было обречено оставаться глубоко сокровенным в холодной пустыне советской эпохи обезбоженности.

 Книги его долгое время оставались и в прямом смысле слова сокровенными, находились под спудом, и были известны лишь небольшому кругу его друзей, которым удалось познакомиться с этими трудами при жизни автора.

 - Как началась ваша работа над изучением наследия Фуделя?

 -Мне повезло: мое знакомство с работами С.И. Фуделя началось в конце 70-х годов, вскоре после его смерти, благодаря общению с некоторыми лично его знавшими людьми.

 А в 1998 году Наталья Дмитриевна Солженицына и Людмила Ивановна Сараскина предложили мне принять участие в работе по выпуску в свет собрания сочинений Сергея Иосифовича Фуделя, которое впоследствии вышло в 3-х томах в издательстве «Русский путь».

 Благодаря обнаружению все новых текстов и документов, работа эта затянулась на многие годы. Я рад, что это время было прожито в близком духовном «общении» с Сергеем Иосифовичем и кругом дорогих ему людей. 

- Каковы были основные сложности при подготовке трудов и биографии к изданию?

 - Главная трудность была в том, что С.И. Фудель порой не имел возможности заботиться о точности приведенных им цитат или о точном указании их источников. А для настоящего, добротного издания все эти недостатки надо было исправить, причем не было возможности обратиться за помощью к автору. Пришлось проделать весьма объемную работу. Помогали черновики Фуделя, чемодан с его выписками из книг.

 Кроме того, многие фактические, биографические реалии, связанные с людьми, упоминаемыми в его воспоминаниях и других текстах, требовали порой больших усилий для их выявления. Ведь речь шла действительно о людях сокровенной эпохи церковной жизни.

 -  Какова роль Фуделя в полемике против обновленчества и живоцерковного раскола?

 - Мне трудно сказать, какова была его историческая роль в процессе преодоления живоцерковничества. Но за свою бескомпромиссную позицию он должен был в очень молодые годы заплатить тюрьмой и северной ссылкой.

 Легче сказать о том, какую роль эта борьба сыграла в его жизни. Я думаю, что она помогла ему тогда впервые в полной мере осознать непреходящую святость Церкви, которую нельзя путать с ее, как Сергей Иосифович любил говорить, «темным двойником». 

 - Можно ли говорить об отпечатке Серебряного века на личности  автора?

 - Конечно, знакомство с яркими представителями творческой интеллигенции того времени не могло остаться без последствий для формирования личности молодого Сережи Фуделя. Напомню, что он общался с Вячеславом Ивановым, Андреем Белым, Николаем Бердяевым, сохранил хотя и мимолетные, но яркие воспоминания о Марине Цветаевой. Не прошел он в юности и мимо соблазнов той мятущейся эпохи.

- Как повлияли на его личность, в том числе как богослова, ссылки и лагеря, в которых он находился бок о бок с мучениками и исповедниками?

Сергей Иосифович Фудель в тюрьме

- Думаю, эти годы и сделали Сергея Иосифовича тем, кем он в конце концов оказался – глубоко проникновенным, или сокровенным, как вы сказали, духовным писателем.

 - Каково было отношение Сергея Иосифовича к непоминающим, к декларации митрополита Сергия Страгородского 1927 года? Сам он пишет в «У стен Церкви»: «Церковный раскол есть не только глупость, но и гордость».

 - Большинство близких друзей Сергея Иосифовича принадлежали к кругу непоминающих. Однако он глубоко дорожил единством Церкви, и в послевоенные годы вслед за святителем Афанасием (Сахаровым) вернулся к общению с патриаршей Церковью, которую тогда возглавлял Святейший Патриарх Алексий I.

 - В книге «У стен Церкви» Фудель приводит слова отца Николая Голубцова: «Записывайте все, что знаете, о современных святых».  Можно ли сказать, что во многом этому посвящены работы самого Фуделя?

 - Да, конечно, потому-то, наверно, Сергей Иосифович и записал эти слова своего духовника. 

 - В «Воспоминаниях» Фудель со скорбью пишет о состоянии, например, Толгского монастыря перед закрытием, о проблемах духовенства начала ХХ века, о непонимании и отторжении, с которыми сталкивался его отец (например, когда соблюдал пост). В книге «У стен Церкви» он пишет: «Некоторые молодые из недавно пришедших в Церковь бездумно и доверчиво принимают все, что в ней есть, а потом, получив удар от церковного двойника, огорчаются смертельно, вплоть до возврата в безбожие… О церковном двойнике надо говорить с самого начала, говорить ясно и просто».  Насколько эта позиция была общей во времена Фуделя, насколько ее возможно унаследовать?

- К злу в церковной ограде Сергей Иосифович относился со скорбью, но и с внутренним спокойствием, которое дала ему глубокая вера в непоколебимую святость Церкви... 

Сергей Иосифович Фудель

- Сергей Иосифович писал о «душном предгрозовом воздухе дореволюционной церковности». Видел ли он выход из этой ситуации в советском периоде истории Церкви, надеялся ли на ее преодоление?

- Душный воздух предреволюционной церковной эпохи рассеялся, когда наступила эпоха гонений, в которой Фудель видел глубокое родство с эпохой первого христианства. У него была глубокая убежденность в том, что история христианства обращается вновь к его истокам, к первоначальной остроте восприятия благой вести.

 - Фуделя мы начинаем относить к сокровищнице русской духовной литературы. Есть ли традиция, которую он продолжает, кому он следует?

 - С.И. Фудель - наследник традиции аскетической письменности, начиная с отцов Добротолюбия. Особенно близки ему преподобный Макарий Великий, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов. Близки ему были и русские духовные писатели, такие как Димитрий Ростовский, Феофан Затворник и, может быть особенно, святитель Тихон Задонский.

 Несомненно, Фудель стал наследником и русской религиозно-философской традиции Серебряного века. Достаточно назвать имя отца Павла Флоренского, который был ему особенно дорог.

 Если же говорить о философах XIX века, то здесь, конечно надо вспомнить русских славянофилов, о которых Фудель написал проникновенное исследование.

 Вместе с тем, он, конечно, жил традицией русской классической литературы и поэзии. Строки Тютчева и многих других русских поэтов органически вплетаются в ткань его книг, потому что они оставляли содержание его внутренней жизни.

 - Есть ли какие-то авторы, современные Фуделю или наследовавшие ему, о которых можно сказать, что они того же духа?

 - Современники Фуделя, в общем, писали довольно мало, потому что у них практически не было шансов увидеть свои творения напечатанными. Немногие способны на протяжении долгих лет продолжать одинокий подвиг писательства «в стол» или только для очень узкого круга близких друзей.

 - Мы радуемся изданию работ, но печальным фактом остается то, что имя Фуделя мало известно, причем не только церковному народу в абстрактно широком значении этого слова, но и образованным людям. Не парадоксальна ли эта малая восприимчивость современного церковного сознания к одному из самых живых и чутких авторов эпохи?

 - Я думаю, что путь книг С.И. Фуделя к широкому читателю, начавшийся совсем недавно, уже оказался вполне успешным. Его труды выдержали испытания долгим периодом безвестности по причине их недоступности или доступности лишь для узкого круга знавших его людей. Сегодня этот круг «детей и друзей» стал много, много шире. Меня это радует. Думаю, что у книг Сергея Иосифовича будет долгая жизнь.