Мои первые куличи

Впрочем, слабая вероятность обзавестись куличами все же существовала. Поведаю о загадочнейшей загадке, которая до сих пор не дает мне покоя. Перед Пасхой в советских булочных иногда появлялись вдруг куличи, наделенные застенчивым псевдонимом «кекс «Весенний». Но никакие это были не кексы, а самые настоящие куличи, либо в глазури, либо в арахисовой обсыпке, с изюмом в тесте, словом – куличи и все тут.

Вокруг было, между тем, официально атеистическое государство. С чего бы эдак потакать «религиозным предрассудкам»? Сегодняшний студент наивно предположит: чтобы получить выгоду. Но баснословный абсурд советской торговли заключался в полной материальной незаинтересованности кого бы то ни было в чем бы то ни было. Хлебозаводу было все равно, какое количество его изделий потребуется булочным. Булочным было все равно, раскупят их товар или так оставят. Вроде бы и не было никаких причин, чтобы кулич под псевдонимом радовал собою покупателей.

Но, тем не менее, «кекс «Весенний» появлялся строго перед Пасхой. Необъяснимо, но правда.

Однако оставалось решительно непредсказуемым, в какую булочную и когда «выбросят» (милое такое советское слово) эти самые куличи-псевдонимы и хватит ли на всех желающих.

Итак, мамы дома нет, мама на другом конце города, принимает участие в хлопотах вокруг новорожденной. Дома отец, но от него-то какой толк?

«Ручки спляшите разок, будет вам завтра пирог», – увы, это было решительно не обо мне. За все детские годы я сроду не возилась на кухне с тестом, старшим не помогала. Ничего, смелость города берет.

Чтобы не отвлекать маму, я решила посоветоваться с одной из своих подруг. С которой, кстати, мы дружны до сих пор. Люди столько не живут, сколько мы дружим! Вот у нее уже тогда получалось действительно все, сказывалась школа деревенской рязанской бабушки. Каких, к примеру, она печет в марте жаворонков: из постного пресного теста! Вкусны невероятно, а есть при этом жалко – так хороши раскинувшие крылья веселые фигурки.

Под телефонным руководством подруги я развела дрожжи, поставила опару. Выждала нужное время. Но увы, опара моя не поднималась.

«Поставь кастрюлю на пару часов в теплое место», – порекомендовала подруга.

Легко сказать, в теплое место. Дома ходили в свитерах. Пасха в тот год была поздняя, отопительный сезон уже завершился. Единственная горячая батарея – в ванной. С помощью бельевой веревки я прикрутила огромную кастрюлю за ручки к этой батарее. Такое вот теплое место. Каждые несколько минут я заходила в ванную – и с каждым заходом результат моих усилий нравился мне все меньше. Оно конечно, вероятность того, что тяжесть теста вывернет батарею из стены, была невелика, но выглядело все до крайности ненадежно. Гигантская зеленая емкость, увесистая даже на вид, почти под потолком, натянувшиеся путы…

Минут через пятнадцать я не выдержала и отвязала кастрюлю.

Поставила на кухонный стол. Рядом установила воткнутый в розетку утюг. Сначала все шло хорошо – кастрюля все же попала в тепло. Но очень скоро утюг как-то подозрительно накалился, запахло паленым. Пришлось его срочно выключать.

Ну, из чего еще извлечь тепло? Я притащила фен для волос, поставила на режим горячей сушки. Минут двадцать направляла на кастрюлю электрический ветер. Что мне не понравилось на сей раз, даже и не вспомню теперь. Но тоже что-то выходило неладно.

Бросив кастрюлю на произвол судьбы, ушла собираться с духом для новых попыток устройства «теплого места». (Странно, но самое простое решение – затопить плиту, мне даже не пришло в голову).

Вот тут-то, наконец оставленная в покое, опара и поднялась.

Дальше все опять пошло почти без приключений. Разве что вспыхнула изрядная прядь волос, когда я разжигала огонь в духовке. Но пламя на собственной шевелюре я быстро прихлопнула руками, нанесенным же уроном решила не опечаливаться: новые отрастут.

Еще через пару часов куличи – румяные, высокие, самые настоящие – теснились на кухонном столе. Неужели это я сама испекла?

Высунулся из своего кабинета отец.

«Ишь, как пахнет… горячие. А попробовать-то нельзя».

На следующий день я по обыкновению поехала на станцию «Кропоткинская», в Обыденку – храм Илии-пророка. Но впервые везла в белоснежных узлах не бабушкины и не мамины, а собственные свои куличи. Встретила на церковном дворе кучу однокурсников и друзей (трещала советская власть, трещала по швам). Похвасталась, напуская ложную скромность: «Мои, вроде, тоже неплохо поднялись».

А какой-то пожилой мужчина, вставший со мною рядом со счастливо добытым «кексом «Весенним», торопливо (пока не вышел батюшка) украшал его только что купленным тут же у старушки бумажным цветком: «Я, знаете ли, на ходу комплектую».

Вот ведь интересно. Известного сорта доброжелатели, пока я росла, частенько пеняли моей маме, что я донельзя избалована. «Мой ребенок, как хочу, так и балую!» – смеялась в ответ мама.

«Я всегда знала: когда будет нужно, ты все сумеешь», – призналась она мне много позже.

Готовлю я действительно неплохо. Но над моими первыми куличами в нашей семье любят посмеяться до сих пор: они сделались веселой домашней легендой.