Занимательное богословие. 6. Нищий – это звучит гордо

На этот раз прогуливались в Липках. Между экзаменами выдался промежуток в несколько дней. И это время можно было посвятить приятным воспоминаниям о прочитанных лекциях. В семинарии шли консультации, которые наши студенты старались не пропускать. Консультация перед экзаменом – это не вполне обычное занятие и проводить ее можно было в довольно свободной форме. Наш философ Назарий Валерьевич любил уводить студентов куда-нибудь на набережную или в ближайшие Липки и по ходу прогулки умело повторял пройденный материал. Впрочем, иногда разговор, касаясь, ой, самых отвлеченных предметов, уходил далеко от «Истории философии», которую предстояло сдавать. Свою методу преподаватель философии объяснял ссылкой на сущность своего предмета. По его словам, Аристотель излагал ученикам свое видение мира во время прогулок по садам Ликея, отчего последователи его философии получили наименование перипатетиков, то есть прогуливающихся.

- Скажите, Назарий Валерьевич, существует ли какая-то связь между заповедями Ветхого  и Нового  Заветов? - завел разговор  Прибыткин, которому всегда нравилось задавать трудные вопросы. – Вот отец Иосиф говорит, что Десяти заповедям Моисея соответствую девять Заповедей Блаженств из Нагорной проповеди. А в чем это соответствие как-то не объяснил. И вообще, мне кажется, что их не девять, а тоже десять. Зачем исключать заповедь «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах»? (Мф.5,12).

- Да, для тебя это конечно главная заповедь, - не дал ответить преподавателю Орленко, - тебе бы только радоваться и веселиться! Заповедь – это всегда труд. А радоваться и веселиться легко и необременительно. Какая же это заповедь? Это обещание награды за исполнение заповедей, а не сама заповедь.

- А мне кажется, что это именно заповедь и притом одна из важнейших для христианства. Ведь как сказал апостол Иоанн Богослов, и мы это прекрасно видим, «весь мир лежит во зле»(1 Ин. 5,19).Кто это сказал, что нельзя быть философом после Освенцима? А богословом можно? Среди этого сгущающегося зла очень трудно не разувериться в Божественной любви и не впасть в отчаяние. А десятая заповедь как раз и запрещает отчаяние. Может быть, она ближе всего стоит к самой сути веры…Веры вопреки всему… Веры абсурдной в своей нелогичности, но наделяющей христианина сверхчеловеческой силой!, - Прибыткин, против обыкновения, говорил без малейшей иронии. Чувствовалось, что эта тема его по настоящему взволновала.

- Я думаю, ты прав, Сережа, - совершенно спокойно ответил философ, и думать забывший о недавней перепалке, - Я думаю, ты прав….Мне только не очень нравится слово сверхчеловеческая сила… Хотя, может быть, ты прав и в этом... Смотрите, вот у апостола Павла есть удивительно точное определение веры: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр.11,1). Заметьте, это определение именно христианской веры! Немецкие фашисты верили, например, что только арийцы имеют право на существование и старательно истребляли всех остальных. Большевички наши верили в государство диктатуры пролетариата и во имя этого мифического пролетариата истребили миллионы соотечественников. А христианин – настоящий, конечно, а не какой-нибудь православный фундаменталист, - верит в ценности, которые в его душе уже осуществились. Понимаете, в его душе эти ценности евангельского добра уже осуществились; и хотя в видимом мире их не очень-то часто встретишь, в душе у него они есть. Невидимое стало действительным. Не случайно же Сам Христос сказал апостолам: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк.17,21). А если Царство Небесное в душе верующего человека уже осуществилось, конечно же, он не будет во имя этого уже наступившего Царства кого-то притеснять, подвергать насилию. А с другой стороны, если Царство Божие в душе человека, внутри его, то его и отнять никто не сможет. Именно поэтому палачи из ЧК и НКВД ничего не могли поделать с физически слабыми стариками, которые ни за что не хотели отречься от своей веры. Невозможно же математику отречься от таблицы умножения.! Впрочем, от таблицы умножения, наверное, можно, а вот от Царства, которым уже обладаешь, - точно нельзя. Воистину, «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6,21).

- Действительно, - согласился Орленко, - возьмите наших новомучеников. Митрополита Петра (Полянского), например, или митрополита Серафима (Чичагова). Ведь это были восьмидесятилетние старики, привыкшие в своей прошлой жизни  к размеренности, почестям, комфорту. И этих физически немощных старцев оказалось невозможно сломать. Их было можно только расстрелять. И в этой мученической кончине заключалась их нравственная победа. Вот ведь какой парадокс: вроде бы они проиграли, погибли после ужасных издевательств, но на самом-то деле они победили своих мучителей! Так что ты прав, Сережа, «Радуйтесь и веселитесь», не изменяя евангельскому благу внутри себя,  - это Заповедь! И может быть самая трудная, ведь Христос называет ее последней. 

- А что же, самая первая из Заповедей Блаженств – самая легкая?, - поинтересовался Виктор Попов. Этот студент пришел к нам после окончания Педагогического института и был очень серьезным человеком. – И вообще, что-то мне эта первая заповедь совсем не нравится…

- Ну, братья-семинаристы, ну, «отроки благочестивые из пещи», - развел руками Назарий Валерьевич, - ну, это уж я не знаю что такое! Вчера один проповедовал, что верующему человеку все позволено,  сегодня другой заявляет, что ему заповедь, данная Самим Господом Иисусом Христом, не нравится. Вы где учитесь-то? Я такой, как бы это помягче выразиться, оригинальности  даже на нашем философском факультете не встречал.

- Да нет, - невозмутимо продолжал Виктор, - это я не так выразился. Просто у меня с этой заповедью связаны очень неприятные воспоминания. Году уже в девяностом, когда и тысячелетие Крещения Руси отпраздновали, меня один ваш коллега, Назарий Валерьевич, стыдил на одном семинаре. Посмотрите, говорит, на нашего православного христианина, который в церковь ходит! Спасения ищет! Царства Небесного! Интересно, что же это за Царство такое? А вот читаем… И он прочитал первую заповедь блаженств. Не по Евангелию, конечно;  по какой-то атеистической брошюрке, но очень точно: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Посмотрите, говорит, на нашего Иванова, в какое он царство желает попасть. Туда, где находятся больные на голову, блаженные, недалекие, слабовольные и слабоумные, одним словом, нищие духом!

- И что же ты ему ответил, Виктор! - поинтересовался философ.

- Ой, стыдно сказать. Что-то грубое, за что и поплатился… Но признаться, я и сейчас этой заповеди не понимаю. Читал, конечно, интересовался, но ничего убедительного не нашел. И отец Иосиф что-то говорил не очень точное: нищие духом – это смиренные, уступчивые, те, кто во всем доверяет Слову Божьему. Ну, так бы и сказали – смиренные, а зачем же такие обидные слова употреблять – нищие духом?       

- А по-моему, в Евангелии все очень точно сказано, - решительно заявил Прибыткин, - чему нас на уроках логике отец Михаил учит? Точности терминологии! Давай-ка разберемся, кто такой нищий?

- Пьяный, - тут же съязвил Орленко, вспомнив известных всем ветеранов паперти.

- Бедный, - ответил Попов, - нищий – это бедный. А нищий духом – это окраденный умом.

- А вот и нет, - торжествовал Прибыткин, - ты тоже бедный, однако же, не стоишь с протянутой рукой. А с другой стороны, не всякий нищий абсолютно беден. Для некоторых это очень даже прибыльный бизнес. Ну, давай, точнее определяй значение термина

- Значит, нищий – это тот, кто просит, - после минутного размышления произнес выпускник педвуза.

- Вот-вот! Нищий – это тот, кто просит. А нищий духом – это человек, который ощущает недостаток в своей духовной жизни. И не просто ощущает, не просто констатирует факт своей бездуховности, а настойчиво, как назойливый нищий, просит восполнения этой своей духовной пустоты.

- И что получается? – все еще недоумевал Попов.

- А то получается, Витенька, - что первая Заповедь Блаженств – есть заповедь постоянного духовного усовершенствования. Это, если хочешь, новозаветный аналог четвертой заповеди Моисея. Человек обязан ни на минуту не останавливаться в своем духовном развитии, должен все время находиться в состоянии духовного поиска. Понимаешь, человек обязан становиться не только умнее, интеллектуальнее, эстетически чувствительнее, но и духовнее, то есть добрее, милосерднее, сострадательнее…

- Ну, ты Прибыткин – богослов! Теперь понял! Теперь все понял!, - восторгался умом своего вечного оппонента Виктор Попов, -  Нет, не все понял…. Подожди…Духовная жизнь ведь не сводится к постоянным упражнениям в добродетели. Духовный рост – это нечто иное, я не знаю, как сказать… Но вот смотри, я верующий человек, христианин, считаю веру наивысшей ценностью своей жизни. Значит, я уже остановился в своем духовном развитии. Я, конечно, прочитаю еще много книг по богословию, по истории Церкви, по аскетике. Может быть, поступлю после семинарии в Духовную Академию. Но ведь это будет только интеллектуальный рост, приобретение новых знаний. А все духовные ценности у меня давно есть. Ну какой духовный поиск может быть у христианина? Это же смешно… Вот был у меня приятель Костя с филфака. Увлекался сюрреализмом, стихи писал «Почему я не пихта?». Сначала он был православным, потом ушел к старообрядцам и очень хвалил их богослужение, быт и церковное искусство. Но на всякого мудреца довольно простоты, и его довольно ловко обработали адвентисты седьмого дня. Представляешь: из старообрядцев в адвентисты! Ну и что? Можно ли это назвать исполнением первой Заповеди Блаженств? Я уж и не знаю, где он теперь, этот бедный Костя, - не иначе как кришнаит…

Прибыткин призадумался. Замолчали и остальные. Все чувствовали, что в недоумении Виктора скрыт какой-то глубокий смысл, но никто не находил нужного слова.

- Да что тут непонятного? - подал голос преподаватель философии, про которого все уже немного подзабыли, - Что тут непонятного? В заповеди речь идет о духовной работе, направленной не вширь, а вглубь. Понимаете, смысл духовного поиска, и вообще духовной жизни состоит в выявлении Образа Божего внутри самого себя.

- Сказано-то хорошо, - оценил Орленко, - но как-то все равно непонятно…Поконкретнее бы, Назарий Валерьевич.

- А вспомните-ка, братья и сестры, - торжественно начал философ, но, оглядевшись, поправился, - то есть, в основном, братья! Вспомните, братья, что говорил вам отец Михаил на первом уроке догматического богословия.

- Много чего говорил Назарий Валерьевич, - вздохнул Прибыткин, - одно только слово «онтологический» произнес четырнадцать раз – я в тетрадке палочки ставил.

-  Ну да, конечно, отец Михаил все хочет поставить на философскую, так сказать, ногу. Но все-таки, кроме разных непонятных слов, вроде «трансцендентный» и «имманентный», он наверняка сказал вам, что богословие невозможно понять без соответствующего духовного опыта. Без опыта молитвы, без той аскезы, которая составляла сущность жизни святых отцов. Вот вы читаете учебники по богословию. Среди них есть очень даже неплохие. И все вам понятно. Но попробуйте прочитать Григория Богослова, Григория Нисского, Максима Исповедника или Симеона Нового Богослова. Попробуйте! Даже не в оригинале, а в современном переводе. И вам все покажется очень непонятно, более того – скучно и неинтересно!

- А ведь правда!, - согласился кто-то из семинаристов, - у протоиерея Ливерия Воронова все понятно, а попробуй почитать Симеона Нового Богослова, так на третьей странице заснешь.

- То-то и оно, - продолжал философ, - и происходит это из-за того, что мы не имеем похожего духовного опыта. Опыта живого богообщения в молитве! Поэтому духовная жизнь, о которой говорится в первой заповеди, всегда актуальна. И она, духовная жизнь, не сводится к одномоментному постижению истины. Бесконечного Бога невозможно познать в конечный промежуток времени. И как говорили некоторые святые отцы, вечное блаженство в Царстве Небесном заключается в бесконечно радостном бесконечном познании Бесконечного Бога!

- Да-да, - перехватил реплику философа нетерпеливый Прибыткин, - только начинается эта бесконечность уже в земной жизни. А вообще, все Заповеди Блаженств связаны в единое целое. Вот, например, шестая: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Чтобы увидеть Бога, необходимо очистить свое сердце, от греха. То есть покаяться. Это то – самое что Назарий Валерьевич красиво назвал  «выявлением Образа Божего внутри самого себя». Меня, например, всегда удивляло, что великие подвижники считали себя великими грешниками. Мне даже казалось, что они в этом самоуничижении немного лицемерили: ведь, очевидно же, что не творит человек того, что делаем мы грешные, так нет же считает себя грешнее всех на свете… А теперь я понимаю, что чем строже к себе относишься, тем больше видишь своих недостатков, то есть этот процесс высвобождения Образа Божьего в себе из-под многочисленных наслоений греха тоже бесконечен. Ну уж если не бесконечен, то настолько длителен, что занимает всю человеческую жизнь!.

- Конечно, Царство Божие внутри нас, макрокосм отражается в микрокосме, по-разному можно это сказать, а суть одна: конечное заключает в себе бесконечное. Вот мы и подошли к основному вопросу нашего сегодняшнего занятия: Учение о бесконечности у Блаженного Августина.

Назарий Валерьевич, наконец, вспомнил, что вывел он семинаристов в Липки не для простой прогулки, а для того чтобы повторить пройденный материал. Но заниматься диалектикой Блаженного Августина никому не хотелось. Студенты развеселились. Прибыткин вспомнил анекдот про молодого Августина, который искренне и горячо просил Бога сделать его добродетельным, но при этом всегда добавлял: «Только не сейчас, Господи, а чуть-чуть попозже».

- Вот так-то, - смеялся Орленко, - точь-в-точь по пословице: «Кабак далеко, да идти легко; а храм близко, да идти склизко».

- А ты не смейся, - неожиданно сказал Виктор Попов, - для меня, например, серьезное отношение к христианству началось  именно с этой пословицы.

- Как это?

- А вот так. Конечно, не с этой пословицы - я от тебя ее сейчас в первый раз услышал – а с рассуждения апостола Павла, которое в точности соответствует этой пословице.

-  Это где же ты у апостола Павла про кабак вычитал?

- Да не про кабак, а как бы про кабак. То есть про то, что в храм идти всегда склизко. Алексей, дай книгу.

Послушный Бубенцов с готовностью подал Новый Завет, полистав который, Виктор с некоторой заунывностью в голосе, свойственной выпускникам педвузов, прочел:

- «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю…Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7, 19,24). Меня тогда как пронзило: да ведь это же про меня, потому что я всегда делаю то, чего не хочу, и никогда не могу сделать то, чего хочу… Всегда хочу сделать как лучше, а получается…ну, известно, как получается – как всегда, то есть плохо. И тогда я прочитал еще раз эту главу и увидел другие слова, которые мне многое во мне объяснили: «      Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех» (Рим. 7,20). И тогда я испугался. Причем не греха испугался, про грех я тогда ничего не знал, то есть ничего не считал грехом… Я испугался того, что я абсолютно несвободный человек, потому что не могу делать, что хочу, и, непонятно кому подчиняясь, делаю зло, которое сам ненавижу. Кто меня поработил?

- Известно, кто – КМС, - ответствовал Орленко.

- Да ну тебя, я серьезно, а у тебя КМС. Да я в комсомоле-то никогда и не был.

- Комсомол, Витенька, назывался ВЛКСМ, а КМС – то князь мира сего. Аббревиатура, чтобы лишний раз не поминать нечистого.

- Ну ладно, пусть КМС. Я тогда испугался именно этого рабства этому самому КМС и только после этого возлюбил Христа за возвращение свободы. Понимаете, вечная жизнь, спасение, все это было для меня тогда не главным. Я про вечность тогда даже не думал: ад там или рай… А вот здесь, в этой моей сегодняшней жизни, несвобода, которую я, благодаря Павлу, вдруг очень остро почувствовал, это для меня было очень неприятно. И тогда я прочел Послание К Римлянам до конца. И еще раз прочитал Евангелие. И для меня вдруг с оглушительной простотой открылся смысл слов Христа: «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32). Я понял, что для того чтобы быть свободным в смысле - всегда поступать по своей воле, нужно быть свободным от того, что этому мешает.  Чтобы быть свободным ДЛЯ, нужно стать свободным ОТ…  Наверное, в этот момент я, как раз, ощутил себя нищим духом; уж очень мне захотелось стать в полном смысле свободным!  Послушайте, - Виктор вдруг остановился, додумывая только что пришедшую в голову мысль, - Послушайте, получается, что первая Заповедь Блаженств – это еще и заповедь борьбы за свое духовное освобождение! Жалко, что я этого не знал, когда учился в нашем педкурятнике. Уж тогда бы я этому нашему ископаемому марксисту ответил…  

- Учение о бесконечности у Блаженного Августина, - с полной безнадежностью провозгласил философ.

- Ну, подождите, Назарий Валерьевич, - заканючил Прибыткин, - ну какая там бесконечность у Августина. Давайте лучше поговорим о жизни. Ну что может быть скучнее этой бесконечности, вечности…

- Тебе бесконечность скучна, - взревел философ, уже отчаявшийся когда-нибудь начать лекцию

- Конечно, - Прибыткин был невозмутимым, - конечно! Как Достоевский писал, вся вечность – это баня с пауками.

- Ах, вечность – это баня с пауками? Да знаешь ли ты, что такое бесконечность? Да знаешь ли ты, чем восхищался Кант и чего малодушно пугался Паскаль? Ты Достоевского всуе не поминай! Впрочем, ладно, пусть будет Достоевский. Есть у него вставная новелла «Повесть о Великом Инквизиторе». А у нас будет «Повесть о бесконечности». Ладно, Блаженный Августин подождет. Садитесь и слушайте!

К счастью, в столь утренний час в переполненных обычно Липках, нетрудно было отыскать несколько свободных скамеек, стоявших рядом. Чтобы лучше слышать преподавателя, семинаристы уселись на них с поразительной плотностью. Окинув величественными взором аудиторию, философ приготовился петь свою, казалось, лебединую песню. Он мог быть уверен: никакой случайный прохожий не осмелился бы прервать ход его мысли. Увидев группу тесно прижавшихся друг другу молодых людей, одетых в черное, редкие прохожие торопливо переходили на соседнюю аллею.