"Пенье истины простой". Лирика архиеп. Иоанна (Шаховского). Ч. 2

Евангелие трудно «цитировать», так как в нем абсолютно нет ничего нецитатного

Арх. Иоанн (Шаховской). Продолжение лирики (афоризмы)

А потом, когда-нибудь, случайно

Забредет в ненужный дом бродяга -

И прочтет любви большую тайну

На твоей совсем простой бумаге

Шаховской. Поэзия

Иногда, чтобы донести свою мысль до читателя, Владыка использует образы и сюжеты из Священного Писания, преимущественно из Евангелия. Как правило, Шаховской не заимствует их в неизменном виде, а переосмысливает. Так, развивая тему своего апостольского служения, он создает удивительное стихотворение «Палатка». В его основе - евангельский сюжет Преображения Господня, однако на первый план в стихотворении выходит не само Фаворское чудо, а реакция на него Петра: «...сказал Петр Иисусу: хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи, одну Тебе, одну Моисею и одну Илии» (Лк. 9, 33). В стихотворении эти слова, слегка перефразированные, принадлежат лирическому герою, дополнительно введенному Шаховским в новозаветный сюжет («...взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться» (Лк. 9, 28) -

Однажды утром, выйдя рано

На свежий воздух, впятером,

Мы шли с Тобой, с Твоим Иоанном,

С большим Иаковом, Петром, 

И поднимались на вершину...

Герой не ограничивается только предложением, но и осуществляет свое намерение: «Палатку белую раскинул // Я с Иоанном и Петром». И вдруг оказывается, что это уже не палатка, а, видимо, некое символическое воплощение Дома Божия - Церкви:

И вдруг - расширилось жилище

Палатки бедной и простой,

И всех веков больных и нищих

Увидел я в палатке той.

Всех муки мира перенесших,

Уже дошедших до венца,

Еще земных, уже воскресших,

Стоявших в правде до конца.

Пришли глухие и немые,

Без рук, без света, без любви.

И под конец детей России

Увидел я... В своей крови,

Бесчисленны, необозримы

Прошли они передо мной,

Средь ангелов и херувимов,

И скрылись в славе неземной.

Очнувшись, герой обнаруживает, что палатка исчезла - и слышит от Господа, что это видение было лишь указанием на путь, предназначенный ему в этом мире:

И Ты ответил: призрачны и кратки

Дела людей на смертной их земле.

Ты не построил Мне еще палатки,

Ни Моисею, ни Илье.

Идем с горы в великую долину

И там теперь останусь Я с тобой;

Ты будешь Мне учеником и сыном,

Я буду Господин, Учитель твой.

И от подножья этого Фавора

Мы путь возьмем во все края земли.

Я силу дам тебе и ясность взора,

И дам тебе земные корабли,

И дам дороги, и любовь без меры,

И все, что сможешь взять ты у Меня

Своей надеждою и верой.

И отблеск понесешь того огня,

Что видел ты, во все Мои селенья,

Всем хижинам и всем дворцам

Ты принесешь Мои веленья,

Всю волю Моего Отца.

Запомни, мир твой призрачен и краток,

В нем будешь мучиться и плакать ты,

Но я тебе позволю Мне палатку

Построить в этом мире нищеты.

И будет всем, средь скорби и позора,

Болезней, плача, нищеты,

Дом утешений, свет горы Фавора,

Палатка, что построишь ты.

Значение евангельского образа вновь изменилось: теперь палатка символизирует результат того служения, к которому призван лирический герой.

Стихотворение «Палатка» - не единственный опыт поэтического осмысления Шаховским евангельских текстов и приложения их к собственной жизни. В своей речи перед хиротонией в епископы будущий владыка Иоанн признавался:  «...я понял, что Евангелие не есть только идеальная истина, для всего мира, но и личное, всякий раз неповторимое слово, письмо Бога Живого всякому человеку в мире, - письмо, прочитываемое человеком лишь в меру его духовного сознания». Вся жизнь Шаховского стала, по сути, личностным переживанием евангельского текста - не случайно, наверно, князь Димитрий Шаховской был назван в постриге в честь одного из евангелистов. Стихотворения, основанные на осмыслении Священного Писания, составляют, пожалуй, самую оригинальную часть поэтического наследия Владыки. Некоторые из них соотносятся с прозаическими текстами архиепископа Иоанна, развивающими ту же мысль.  Например, у него есть и прозаический, и лирический текст на одну и ту же тему - тему евангельских праведников и грешников. В самом Евангелии образ грешника не является однозначно отрицательным: кающийся грешник ближе к Богу, чем удовлетворенный собой праведник. Но Шаховской делает акцент на другом: не только в покаянии своем евангельские грешники бесконечно нас превосходят, даже их грехи праведны по сравнению с грехами человека ХХ столетия:

«...А мытари, современные Господу Иисусу Христу, эти сборщики налогов, нечестные чиновники первого века, которых так гнушался палестинский народ, не дети ли и они по сравнению со многими чиновниками наших дней во всех странах и народах мира? <...>

Хвалящий себя в храме Иерусалима древний фарисей, конечно, дитя, по равнению с открытой и прикрытой саморекламой многих общественных, политических, даже церковных деятелей нашего мира» («О евангельских и не евангельских грешниках»).

В лирике эта же боль была высказана так::

Если бы мы могли

Только забыть свой елей,

Как неразумные девы,

Или только закопать

Данный нам талант

В печальную землю.

Если бы мы могли

Только благодушно испытывать

Своих медленных волов, -

Но мы участвуем

Во всей бесчеловечности

истории,

Прикрываясь заботой

О людях и народах.

Господи Милостивый,

Мы ушли

Не только от Тебя,

Но и от грешников Твоих,

От праведных Твоих грешников...

Как уже говорилось выше, Шаховской иногда изменяет композицию библейского сюжета, чтобы передать через него собственные мысли. Так происходит, например, в стихотворении «Зарождение истории»:

Когда к Содому ангелы пришли,

Предстала им земля во всем нагая.

Ручьи шумели в землю убегая,

Метались птицы в огненной пыли.

И загорались все века земли.

По Библии, Ангелы приходят в Содом, чтобы проверить, действительно ли грех жителей этого города велик перед Богом (Быт. 18, 20 - 33). Когда и их явление не останавливает беззакония, Господь наказывает города: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастения земли» (Быт. 19, 24 - 25).

Шаховской исключает мотив Божественного наказания за грех - когда в стихотворении Ангелы подходят к Содому, он уже горит, то есть страдания и гибель - это прямое следствие греховной ошибки человека, но не наказание карающего Бога. Вывод этот подается Шаховским в историософском ключе: от пожара в Содоме, пожара как следствия греха, загорелись все века земной истории. Как писал Владыка, «вся история человеческая с ее войнами, смутами, кровопролитиями и насилием одних людей над другими, - есть только практический и логический результат человеческой жизни, не пришедшей к своему высшему, духовному завершению и просветлению через подчинение Божией правде».

Такое восприятие истории подкрепляет образ огненной пыли, появившийся в стихотворении неслучайно. Его интерпретацию можно найти в богословской работе Шаховского, где Владыка толкует текст из Деяний апостолов о реакции иудеев на речь Павла: «До этого слова слушали его; а за сим подняли крик, говоря: истреби от земли такого! Ибо ему не должно жить. Между тем как они кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух» (Деян., 22, 22 - 23).  Архиепископ Иоанн комментирует данный отрывок так: «Пыль эта - и подобная ей - до сих пор носится в воздухе этого мира... <...> Пыль в воздухе, о которой упоминают Деяния апостолов, есть образ нарушенного Закона Божьего, символ всякого греха».

Работа, из которой взяты эти строки, называется очень характерно: «Спутники Дамасской дороги (о незаметных деятелях апостольского времени)». Это название указывает на один из приемов обращения Шаховского с библейскими сюжетами - Владыка берет за точку отсчета незаметный образ или второстепенного персонажа, и «через него» показывает знакомую ситуацию, нередко придавая ей иной, чем в первоисточнике, смысл, «приспосабливая» ее для передачи собственной идеи. Примеры такого подхода встречаются и в прозе Шаховского:

- «... с начала моего пастырского пути, мне ничем не хотелось быть, как только малой рыбкой, которая была благословлена Христом, преломлена и роздана людям. Эта рыбка не оскудела в истории человечества. Она до сих пор многообразно питает всех, а особенно мудрых и простодушных. И одной из молитв моих была о том, чтобы и мне стать такой рыбкой никчемушней, которую благословил Христос»;

- «...В юности вера моя была «наковальней и молотом» (бьющим по раскаленному железу). А в старости работаю, как ювелир, над перстнями отца, для детей, более близких к Нему, чем я».

Шаховской использует этот художественный прием и в своей лирике - примером может послужить стихотворение «Вход в Иерусалим»:

Сделать нельзя иначе,

Жизнь человека в плаче,

Жизнь в нищете огромной,

Свечка в светелке темной.

Только потом и - после

Всех мертвецов восстанья,

Легкий, блаженный ослик

Вновь пройдет над цветами.

Он пройдет не в надежде,

А в победе открытой,

По бескрайней одежде,

Малым, серым копытом.

 Первое четверостишие - картина земной жизни любого человека с ее скорбями и нуждами - но описано это не с трагическим накалом, а с каким-то светлым упованием, с подтекстом евангельских заповедей блаженств («Блаженны нищии духом... Блаженны плачущии...»).  Интонация закрепляется четвертой строкой: и уменьшительно-ласкательной формой двух главных слов: свечка, светелка; и двукратным лексическим повторением образа света (в тех же словах), который перекрывает смысловое поле тьмы. (как тут не вспомнить: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). Или в другом месте Нового Завета: «И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день» (2 Пет. 2, 19)

Два следующих четверостишия - образная картина того воздаяния за земные скорби, которое ожидает людей после воскресения мертвых. Из учения Церкви мы знаем, что на Страшном Суде будут не только утешены скорбевшие, но и наказаны грешившие (ср. Откр., 20, 11 - 21, 8 и 22, 14 -15), однако у Шаховского идея Божественной кары вновь исчезает.

 Однако этим не ограничивается переосмысление новозаветного сюжета. Несмотря на название, в стихотворении нет изображения ни Самого Господа, ни праведников: мысль о них возникает лишь в нашем сознании из-за заглавия, отсылающего нас к Священному Писанию - да еще, возможно, из-за того, что именно людям, входящим в Небесный град, принадлежат бескрайние одежды, упоминаемые в тексте. Но показан в стихотворении лишь один «герой» - «тот самый» ослик, на котором Господь въехал в земной Иерусалим. Легкий, блаженный ослик - ощущение его легкости подкрепляется тем, что он пройдет над цветами. И в то же время он не призрачен, а вполне материален - он пройдет по бескрайним одеждам.

Вход Господень в небесный Иерусалим -  это символ открытой и окончательной победы Истины, но Шаховской изображает его через простой и будничный образ: в центре нарисованной им картины - «малое, сером копыто» ослика, несущего на себе Царя Славы. Божественное является в мире не в шуме и пышности, оно всегда просто и потому непобедимо в своей смиренной Любви: «Поучения Господа - шепот Младенца, еле уловимый. Господь - единственный Младенец, Который не кричит, а шепчет. Шепотом Его полны небо и земля <...> Земля в солнечном дыму от любви Господней» (Шаховской. Продолжение лирики (афоризмы).

Служение этой Любви также должно совершаться в простоте, будь оно поэтическим творчеством («...Не растворенье перед красотой, // А только пенье истины простой. // Нежданные стихи всегда пиши // Всей легкой простотой своей души») или монашеским деланием:   

СВ. ВЕНЕДИКТ

В высоте, над городом Кассино,

Где оливы спят и эвкалипты,

Он построил свой приют орлиный,

Прилетев из дальнего Египта.

И тетрадь любви священных правил

Он оставил в келье закоптелой,

И любовь свою земле оставил,

Как молитву слов и дела.

С этих пор простых монахов рясы

Ввысь текут чредою длинной,

Как весенний этот воздух ясный,

С четырех сторон долины.

...Благовествовать людям о Любви Божией - в этом видел цель своего служения этот удивительный религиозный поэт, принявший в монашеском постриге имя в честь Апостола Любви. Стихотворения Шаховского наполнены той «радостью Преображенья», о которой идет речь в его стихотворении «Палатка» - радости о Господе, которая сильнее любых житейских бурь и невзгод, любых потерь и скорбей, которая действительно способна преобразить человеческую жизнь, наполнить ее светом Воскресения:

УХОД

И дам ему белый камень...

Откр. 2, 17

Плакать, мой друг, не нужно,

Этот ветер - не злой,

Но мы пред ним безоружны,

Как деревья перед зимой.

Поставлен плакучий камень

Над нашей могилой в снегу,

И кажется, что над нами

Люди смерть берегут.

И как будто они не знают,

Что воскресна всякая плоть, -

Что белый камень от рая

Дал нам уже Господь.

Иллюстрацияна главой - liveinternet.ru