Абстракционизм Василия Кандинского: поиски духовности

 Кратко об основателе абстракционизма

Василий Васильевич Кандинский (1866-1944 гг.) окончил Академию художеств в Мюнхене, в одном из центров европейского искусства. Туда он поступил в возрасте уже 34-х лет (1900 г.), после того как оставил науку, отказавшись от предложенного ему места профессора юриспруденции в Дерптском университете (г. Тарту). На этот шаг повлияло сильное потрясение картиной Клода Моне «Стог сена» на выставке французский импрессионистов в Москве, а также впечатление от оперы Рихарда Вагнера «Лоэнгрин», прошедшей в Большом театре.

К абстракционизму Кандинский пришел через импрессионизм — его ранние работы выполнены в этом стиле. Первая абстракция появилась в 1910 году, а в 1912-м вышла в свет его книга «О духовном в искусстве», первое теоретическое обоснование нового направления. 

Отрывки из книги «О духовном в искусстве»

Об искусстве, современном Кандинскому

…Это произведение [до этого момента в книге художника дано описание выставки реалистической живописи. — примечание С.П.] осматривается холодными глазами и равнодушной душой. Знатоки восхищаются «ремеслом» (как восхищаются канатным плясуном), наслаждаются «живописностью» (как наслаждаются паштетом).

Голодные души уходят голодными.

Толпа бродит по залам и находит, что полотна «милы» и «великолепны». Человек, который мог бы сказать что-то, ничего человеку не сказал, и тот, кто мог бы слышать, ничего не услышал.

Это состояние, искусства называется I'art pour l'art [с фр. «искусство для искусства», — примеч. С.П.]

Это уничтожение внутреннего звучания, звучания, являющегося жизнью красок, это сеяние в пустоту сил художника, есть «искусство для искусства». А свою искусность, за дар изобретательности и дар восприятия художник ищет оплату в материальной форме. Его целью становится удовлетворение честолюбия и корыстолюбия. Вместо углубленной совместной работы художников возникает борьба за эти блага. Жалуются на чрезмерную конкуренцию и на перепроизводство. Ненависть, пристрастное отношение, кружковщина, ревность, интриги являются последствиями этого бесцельного материалистического искусства.

О повороте к духовному

Когда потрясены религия, наука и нравственность (последняя сильной рукой Ницше) и внешние устои угрожают падением, человек обращает свой взор от внешнего внутрь самого себя.

Литература, музыка и искусство являются первыми, наиболее восприимчивыми сферами, где этот поворот к духовному становится заметным в реальной форме. Эти сферы немедленно отражают мрачную картину современности, они предугадывают то Великое, которое, как крошечная точка, замечается немногими и для масс не существует.

Они отражают великий мрак, который еще едва проступает. Они сами облекаются во мрак и темноту. С другой же стороны, они отворачиваются от опустошающего душу содержания современной жизни и обращаются к сюжетам и окружению, дающим свободный исход нематериальным устремлениям жаждущей души.

…Постепенно у различных видов искусства зарождается стремление наилучшим образом выразить то, что каждое из них имеет сказать, и притом средствами, всецело ему присущими.

…Во всем сказанном заложены зародыши стремления к нереалистическому, к абстрактному и к внутренней природе. Сознательно или бессознательно художники следуют словам Сократа: «Познай самого себя!». Сознательно или бессознательно они начинают обращаться главным образом к своему материалу; они проверяют его, кладут на духовные весы внутреннюю ценность его элементов, необходимых для создания их искусства.

[Примечание С.П.:

Как пишет Кандинский, в литературе на пути к духовному уже стоит Метерлинк (собственно литературное средство — слово, его звучание). В музыке — Вагнер (мотив). Еще Дебюсси (духовные импрессии; Клода Дебюсси считают импрессионистом в музыке), Арнольд Шенберг, который отказался от «привычно-красивого» ради внутренней красоты. В живописи — это Сезанн (форма): «Он умел из чайной чашки создать одушевленное существо или, вернее сказать, увидеть существо этой чашки». Еще Анри Матисс (форма и цвет) и Пикассо, который также полностью отказался от внешней красоты.

Кандинский утверждает, что искусство должно также отвергнуть внешнюю красоту для того, чтобы явить внутренне прекрасное. Но это прекрасное может показаться уродством неподготовленному зрителю.] 

О психическом действие цвета

Цвет является средством, которым можно непосредственно влиять на душу. Цвет — это клавиш; глаз — молоточек; душа — многострунный рояль.

Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу.

О взаимодействии формы с цветом

Это неизбежное взаимоотношение формы и краски приводит нас к наблюдению воздействия формы на краску. Сама форма, даже если она совершенно абстрактна и подобна геометрической, имеет свое внутреннее звучание, является духовным существом с качествами, которые идентичны с этой формой…

Треугольник, закрашенный желтым, круг — синим, квадрат — зеленым, снова треугольник, но зеленый, желтый круг, синий квадрат и т.д. Все это совершенно различные и совершенно различно действующие существа. 

О «трех мистических необходимостях», влияющих на создание произведения:

1) каждый художник, как творец, должен выразить то, что ему свойственно […];

2) каждый художник, как дитя своей эпохи, должен выразить то, что присуще этой эпохе […];

3) каждый художник, как служитель искусства, должен давать то, что свойственно искусству вообще […] 

О трех вида картин Кандинского

1. Прямое впечатление от «внешней природы», получающее выражение в рисуночно-живописной форме. Я называю эти картины «импрессиями»;

2. Глазным образом бессознательно, большей частью внезапно возникшие выражения процессов внутреннего характера, т. е. впечатления от «внутренней природы». Этот вид я называю «импровизациями»;

3. Выражения, создающиеся весьма сходным образом, но исключительно медленно складывающиеся во мне; они долго и почти педантически изучаются и вырабатываются мною по первым наброскам. Картины этого рода я называю «композициями». Здесь преобладающую роль играет разум, сознание, намеренность, целесообразность. Но решающее значение придается всегда не расчету, а чувству. 

Ожидание эпохи великой духовности

…Мы все более приближаемся к эре сознательного, разумного композиционного принципа; что художник скоро будет гордиться тем, что сможет объяснить свои произведения, анализируя их конструкцию (в противоположность чистым импрессионистам, которые гордились тем, что ничего не могли объяснить); что мы уже сейчас стоим на пороге эры целесообразного творчества; и что этот дух живописи находится в органической прямой связи с уже начавшейся эрой нового духовного царства, так как этот дух есть душа эпохи великой духовности. 

Комментарии специалистов

Ирина Константиновна Языкова, искусствовед, прихожанка храма Космы и Дамиана в Шубине:

Искусство Кандинского — светское, передающее духовный и душевный мир человека, но не претендующее на изображение образа Божьего или на религиозную проповедь. Кандинский и прочие абстрактные художники, да и вообще художники, — дети своего времени, времени перемен, революций, в науке — открытий, экспериментов. То, что происходило в мире, не могло не повлиять на искусство. Привычное искусство стало недостаточным человеку, живущему в эпоху грандиозных преобразований. Недостаточно было изобразить пейзаж и любоваться им, хотя бы потому, что фотография достигла к тому времени такого технического совершенства, что делала это гораздо лучше, чем, скажем, все передвижники вместе взятые. Я не умоляю значение передвижничества, но искусство фиксации красоты природы не было так важно.

Как физика открывала микромир, так и живопись захотела проникать в глубины человеческой души. Абстрактное искусство искало новый язык, чтобы выразить эмоции, настроения и прочие движения души помимо фигуративных образов. Кандинский пытался языком чистых линий, красочных пятен воздействовать прямо на душу человека, не затрагивая его разум. Он хотел приблизить изобразительное искусство к музыке, а она в большинстве своем абстрактна.

Это искусство не ведет к разрушению человека, наоборот, оно приучает к нестандартному философскому образу мысли. Приучает узнавать те сферы, которые еще человеку не известны, может быть, действительно, почувствовать на микроуровне прекрасное, но прекрасное не пейзажа, например, а самих элементов живописи — красок, линий, точек.

Абстрактный художник не разрушает мир. Разве разрушает его ученый, которые расщепляет вещества на атомы, чтобы изучить их? Нет! Также и художник. К тому же в абстрактном искусстве может выражать как гармонию, так и дисгармонию. Абстрактное искусство не разрушает гармонию, оно лишь фиксирует то разрушение гармонии, которое произошло в двадцатом веке. Художник, из-за своей особенной чувствительности к происходящему, как сейсмограф, фиксирует подземные толчки, предчувствует катастрофы, которые еще не произошли. Художник не пропагандирует разрушение, а предвидит его и фиксирует. Кандинский — это портрет эпохи.

Другой вопрос — близко или неблизко это искусство конкретному человеку? Одному нравится Моцарт, другому — Бетховен, третьему — Шнитке. Абстрактное искусство элитарно, оно не может быть понятно всем. Однако его нужно ценить как определенный период в развитии искусства, период исканий, экспериментов, который сейчас уже завершился, и то, что мы видим теперь в искусстве, это не абстракционизм, и то, что мы видим теперь в искусстве, это не абстракционизм, он исходил из чистых идей и первичных форм, а постмодернизм, который строится на смешении всего и вся, и как правило обходится без принципов и без идей. 

Протоиерей Борис Михайлов, искусствовед, настоятель храма Покрова Богородицы в Филях:

Одной из основных тенденций, повлиявших на возникновение «искусства» двадцатого века, была деградация духовности, деградация веры. Происходила она как прирожение злу, как открытие в злом начале чего-то бесконечно привлекательного, как апология смерти, апология зла (таков Ницше). Европейская и русская культура предала себя царству мертвых, которое есть преисподняя, противоположность Царству Небесному. Это царство мертвых начинают открывать романтики в начале девятнадцатого века, причем с таким вожделением, словно пришли на какой-то святой остров, где могут обрести воплощение мечты всей жизни, утолить всякую печаль, раствориться в чем-то невероятно прекрасном. И одна из принципиально важных характеристик культуры двадцатого века — это не только богоборческая, но и демоническая культура.

Особенная близость с этим духовным миром — а он тоже духовный, но духовность другая — возникала тогда, когда люди утрачивали веру в Бога. Они не оставались в нейтральном пространстве, а погружались в мир духов, падших ангелов, падших творений. И это было давно известно. Например, античность — языческий мир падшей духовности, мир редуцированной религиозности. Вспомнить еще персонажей пушкинского «Лукоморья»: Баба Яга, Кощей, колдун, леший, русалка — это же то самое царство мертвых. Переходя к живописи, замечу, что Васнецова называют «живописцем русской сказки», совершенно не понимая, что за миром его произведений стоит деградация духовности, утрата живой веры и христианской жизни по вере и плененность чарами зла. И вся эпоха модерна уже дышит этим царством мертвых и в него погружена. Если говорить о Кандинском, о фольклорных мотивах в его ранних работах, которые вызывают у многих недоумение (считается, что он отдал дань общему увлечению), то это есть не что иное, как «Лукоморье», которое он потом откроет во всей полноте.

…Кандинский считал, что у искусства есть особая миссия, которая заключается в том, чтобы открыть подлинную духовность. Он пишет, что искусство до сих пор выполняло сугубо служебную роль, изображало внешнюю реальность, хотя оно имеет в себе куда большее богатство, названное Кандинским духовностью. Живопись должна сбросить с себя бремя предметности, расковать свой глубинный незримый потенциал. Икона явила нам глубинный и незримый потенциал неба, Кандинский же действительно нашел, открыл самую настоящую демоническую духовность.

Есть один тонкий момент этого открытия. Евангелие от Иоанна начинается: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». Мир логосен, сотворен Словом, Логосом. И логосность мира, его форма, его определенность, его названность, его присутствие в структуре, которая замыкается в Боге, Подателе всего и вся, — это и есть то, что мы именуем, предметом, сюжетом, лицом, портретом, пейзажем. Это все логосные понятия. Кандинский говорит, что нужно освободиться от этой служебной роли, что полная духовность, настоящее сокровище — в самой живописи, в самой краске, в цвете и что нужно «освободиться» от предметности. Но «освобождается» он не только от нее, а от логосности, от того, без чего «ничто не начало быть, что начало быть». Поступая так, художник восстает на Бога, на его творение, разрушает творение.

В Библии Бог приводит к Адаму животных, и тот нарекает им имена, потому что человек — соработник Богу. Абстрактное искусство — отъятие имени. Картины Кандниского не имеют названий — просто композиции под каким-то номером. Что это? Имени нет, зато есть сущность. И эта сущность — демоническая. Падшая тварь через деяния художника, заблудшего человека, восстает на творение Божье. И вся культура ХХ века живет этим. Первыми, кто разгадал природу этой культуры, были наши философы С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев, по-настоящему религиозные люди, чего нам сейчас очень не хватает. Они познакомились с творчеством Пикассо рано, еще в 1910-м году, когда он был мало известен. Оба побывали в особняке С.И. Щукина, который интересовался новыми явлениями в искусстве и приобретал картины, в том числе и Пикассо. Булгаков в своей статье «Труп красоты» прямо говорит о демоническом характере этих изображений, говорит о том, что это мистика того, подземного царства. Подобная статья была и у Бердяева. Они точно определили характер культуры, в которой мы до сих пор живем, притом, что в то время она только появлялась. Нам сейчас все гораздо более очевидно.

Впервые опубликовано 26 декабря 2008 года