Юридическое извращение

В 2006 Джеффри Джон зарегистрировал «брак» с другим мужчиной-священнослужителем. Пара утверждает, что от плотских отношений они воздерживаются.

В прошлом году в Великобритании был принят «Закон о Равенстве» (Equality Act), который запрещает дискриминацию, в том числе, и из-за сексуальной ориентации. Англиканство является государственной религией, а это значит, что внутрицерковная жизнь Англиканской Церкви не может считаться её внутренним делом и подлежит государственному регулированию. Так что шансы на победу у Джона есть.

Данная история поучительна во многих отношениях.

Во-первых, это - прекрасная иллюстрация к опасности сращивания Церкви и государства. Как я уже писал, в современных условиях государство является крайне ненадёжным партнёром. Оно в любой момент может оказаться на антихристианских позициях, и в этом случае смычка Церкви и государства сразу же превращается в самую острую внутрицерковную проблему.

Во-вторых, мы можем наблюдать опыт обращения в светский суд с претензией к собственной Церкви. Казалось бы, что проще - недоволен организацией, в которой ты состоишь добровольно, так выйди из неё. Но нет, ставится задача переделать организацию по собственному усмотрению. И не путём внутренней дискуссии, а с применением внешней силы.

На этом примере видно, как складывается психология современного атомизированного человека. Для него важен только он сам. А любая организация оказывается лишь сервисной структурой по обслуживанию его интересов. Общество же и закон нужны для того, чтобы эти интересы гарантировать и защищать. Таким образом, между человеком и законом не оказывается ничего существенного, ничего, что бы заслуживало уважения и пиетета. Такой человек не присоединяется ни к какой традиции – он хочет формировать традицию под себя. Не сотрудничать, а моделировать. Жизненное пространство воспринимается как виртуальная реальность, в которой возможна любая модификация.

Джон не понимает (или понимает?), что подобные действия разрушают его Церковь. А законодатели, давшие ему подобный инструментарий, не понимают, что в результате под вопросом оказываются общество и государство. Расползается вся социальная ткань. Из сложной социальной структуры общество превращается в рядоположенное существование армии самодостаточных одиночек.

Третье. Почему Джон воздерживается от плотских отношений со своим партнёром? Вероятно, пытается показать, что он - выше плоти. Но тогда, что есть объявление нетрадиционности ориентации? Думаю, что сам Джон назвал бы это внутренней честностью. Поражённому европейскому сознанию, наверное, уже и невдомёк, что здесь налицо извращение чести и честности.

Честным в современной европейской культуре считается открытая демонстрация собственного «я». Это «я», с одной стороны (в одних контекстах), может быть продуктом собственного свободного творчества (что повсеместно приветствуется), с другой стороны - является некой констатацией, данностью, состоянием естества. «Такой уж я есть, что с этим поделаешь». Подобная двойственность очень удобна: человек легко переключается с одной программы на другую в зависимости от ситуации и этим уходит от необходимости бороться с собой. Он получает инструментарий, позволяющий приветствовать в себе всё, что угодно.

В этой системе координат Джеффри Джон выглядит чуть ли не мучеником. Действительно, будучи по естеству гомосексуалистом, он ограничивает свою плоть. Вот ведь аскеза! Человек явно гордится своей духовной позицией, если считает себя достойным сана епископа. Во всяком случае, он не плачет о собственной греховности. Гармоничная личность...

Публичность подобного поведения делает его социальным примером. Он задаёт модель совмещения гомосексуализма и христианства, греха и праведности, довольно трудную, но соблазнительную, в том числе, и этим. Это путь ложного духовного подвига.

Самое грустное, что человеку, потерявшему правильное христианское устроение своего духовного мира, этого уже не объяснишь. Он видит внешнее, но не чувствует внутреннего. Он готов играть в эту постмодернистскую игру, создающую мир, подходящий нашей падшей натуре, но ему уже не придёт в голову, что надо изменять себя самого.

И четвёртое. Насколько, однако, можно желать епископства, этой духовной власти. Фактически, оказывается, что нет никакой разницы между духовной и светской карьерой. И так же, как можно отстаивать собственные интересы внутри корпорации, можно вести себя и в Церкви. Человек пытается себя сделать сам, никакого Промысла Божиего для него не существует - ни в каких вопросах. Так и хочется спросить, а есть ли для него Бог?