Блокадный путь живых и мертвых. К 70-летию прорыва блокады Ленинграда
У немцев был отбит коридор вдоль южного берега Ладожского озера шириной от 8 до 11 километров, который восстановил сухопутную связь многострадального города на Неве с «большой землей». За 17 суток по простреливаемому противником берегу были проложены автомобильная и железная дороги. Но развить этот успех не удалось: полностью блокада была снята лишь через год, 27 января 1944 года. За два с половиной года от голода умерли 632 253 ленинградца.
Раньше в этот день я неизменно звонил по телефону в город на Неве дяде Игорю: он мальчиком прожил в осажденном городе все 900 страшных дней. Дядя праздновал годовщину снятия блокады торжественнее, чем день рождения. Их семья выжила, потому что дядин отец работал шофером в райисполкоме, где сотрудникам был положен дополнительный продуктовый паек.
У других пятерых моих дядей отцы работали на оборонном заводе простыми рабочими, и кроме 125 блокадных граммов черного хлеба в день у них не было никакой другой пищи. Они вместе с родителями остались лежать в безымянных братских могилах.
Когда 8 сентября 1941 года вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады, никто не верил, что наступит голод. Более того, почти все были убеждены, что блокада будет снята в самое ближайшее время. Многие даже переезжали сюда из окрестных деревень, считая, что в большом городе проще пережить военную зиму и укрыться от налетов немецкой авиации. Партийно-советская пропаганда убеждала ленинградцев не поддаваться панике. Многие считали, что уезжать в эвакуацию — предательство по отношению к Ленинграду. В самом деле, разве мог советский человек предать свой родной город в суровый час его истории!
Как вспоминают очевидцы блокады, в июле 1941 года в коммерческих магазинах еще можно было купить крабов, тушенку, шоколад. А хлеба, который стали давать по карточкам, хватало с избытком. Даже в сентябре приближение катастрофы еще не чувствовалось. В октябре скудные продовольственные запасы у горожан иссякли, и в магазинах кроме черного хлеба по продовольственным карточкам уже ничего не осталось. А в ноябре, когда нормы выдачи хлеба снизились до 125 граммов (это размер современной булочки), наступил голод.
У младшего брата моей бабушки Павла Васильевича Купцова было двое маленьких сыновей — близнецы Боря и Валера. Свой хлеб он весь, без остатка, отдавал им. И умер от голода первым из ленинградской родни — 26 ноября. На его похороны все принесли по кусочку хлеба. Все, кроме старшего брата бабушки, Петра Васильевича. У него было два взрослых сына: Юре исполнилось 16, Коле не хватало месяца до 18 лет. А в апреле, за два месяца до начала войны, родился третий — Алеша. Они втроем отдавали свои блокадные граммы кормящей матери, Марии Ивановне, и малышу. Петр Васильевич не ел к тому времени уже несколько недель. И его уговорили съесть все эти кусочки хлеба — жалкую и страшную поминальную трапезу. Он съел, чтобы не умереть с голоду, и умер: ослабленный организм не смог переварить столько еды.
Петра Васильевича хоронили вечером первого дня первой блокадной зимы: гроб на саночках сыновья и старик отец Василий Андреевич, качаясь от голода, везли до кладбища весь день. А не прошло и двух недель, как дед Василий так же отвез в последний путь внуков — сначала близнецов Борю и Валеру, а потом и Юру с Колей, который не дожил до совершеннолетия всего несколько дней. Замерзшую кладбищенскую землю для их братской могилы взрывали вызванные накануне с фронта саперы.
Последним умер восьмимесячный Алеша — незадолго до наступления нового 1942 года. А Мария Ивановна пережила свою семью на полстолетия. И каждый день молилась обо всех погибших в блокаду — родных и незнакомых людях. Как-то раз, перечитав ее письма, я записал имена членов ее семьи в свой поминальный список: их род пресекся, и помолиться о них теперь некому.
А несколько лет назад включил в этот список и дядю Игоря. Теперь в городе на Неве уже никто не ждет моего телефонного поздравления с годовщиной снятия ленинградской блокады.
