«Домашний» академик. Памяти Николая Семёнова

Физик Н.Н. Семёнов с дочерью Людмилой, 1945 г. Фото: Biblioatom.ru

Каково это, когда твой отец получает Сталинскую премию накануне войны? Когда тебя, единственную среди сверстников, на занятия возит водитель? Когда друг семьи ― Пётр Капица, впавший в немилость при Сталине? Что сохраняется в памяти ― образ великого учёного или «просто папы»?

Я прихожу к Людмиле Николаевне в квартиру на улице Академика Зелинского. С порога слышу звук закипающего чайника.

― Вы присаживайтесь, не разувайтесь. У нас не совсем прибрано, ― указывает Людмила Николаевна на чисто-подметённый пол. ― Вас зовут Даша? Мне о вас рассказывали, ― улыбаясь, говорит она. Я сейчас достану конфет, вы попробуйте шоколадные, они самые вкусные!

Наконец она садится за стол. Она ― дочь академика Николая Николаевича Семёнова, единственного Нобелевской лауреата в СССР по химии и одного их основоположников химической физики. Жизнь учёного была связана и с Московским университетом: с 1944 года, когда физический факультет МГУ только вернулся из эвакуации, Семёнов стал преподавать в университете. Тогда же он организовал на химическом факультете кафедру химической кинетики, которойзаведовал более 40 лет.

― Людмила Николаевна, я знаю, что вы музыкант ― закончили Гнесинский институт и до сих пор даёте уроки фортепиано. Можете сыграть что-то любимое?

― Сыграю! Мою любимую… Сонату Моцарта, ― и ловко встав из-за стула, лёгкой походкой моя собеседница выходит из кухни.

В ней всё лёгкое: причёска, походка, одежда. Эту легкость она пронесла через года. Распахивается дверь, и передо мной появляется огромный чёрный рояль «Стейнвей», который Семёнов купил своей дочери на деньги от Нобелевской премии.

― Папа очень любил, когда я на нём играю, ― указывая на чёрного «старичка», говорит Людмила Николаевна. ― Бывало, он сидит в своём кабинете, что-то пишет, рассуждает, как обычно, с сигаретой во рту, а потом приоткроет дверь и спрашивает: «Что это ты такое приятное играешь?» ― «Сонату Моцарта, папочка». А вообще, папа всегда любил музыку, правда, не было у него хорошего слуха.

― А что он любил петь?

― Он любил петь «Самара-городок», «Колокольчики-бубенчики», грузинскую песню «Генацвале». Когда у нас собирались гости, то он подпевал, не совсем попадая в ноты, и у всех повышалось настроение, ― улыбается Людмила Николаевна и нажимает на уже потерявшим от времени цвет чёрно-белую клавишу. Я замираю. Осматриваю комнату ― старый диванчик, столик, простые шторы, шторы и обои в узорчик... На стене ― портрет двух друзей юности, друзей-гениев ― Семёнова и Капицы. В прихожей ― цветной ковёр и огромные стеллажи с книгами разных цветов и размеров: вот секция, посвящённая Николаю Николаевичу, вот Виталию Иосифовичу Гольданскому ― приемнику Семёнова и мужу Людмилы Николаевны. На каждой полочке стоит фотография. Здесь светло и пахнет старыми книгами.

Академик АН СССР Н.Н. Семёнов дома в рабочем кабинете, 1958 г. Фото: Rgakfd.altsoft.spb.ru

― А был ли у Николая Николаевича любимый предмет дома?

― Помню, что летом в Крыму он всегда надевал белую тюбетейку и никогда не выпускал из рук сигареты. Да, курил он всегда и часто, особенно когда переживал. Помню, как он волновался за меня: папа пригласил фотографа, чтобы сфотографировать нас с братом возле моря, это было в Крыму, и сказал, чтобы я бежала к маме, а я пробежала мимо неё и, когда поняла, что забежала слишком далеко, то побежала с рёвом назад. Он уже шёл ко мне навстречу.

― Он всегда так волновался за близких?

― Ну, надо сказать, переживал он всегда: беспокоился, если кто-то долго не приходил домой, если кто-то заболевал. Или вот когда очень сильно заболела мама ― её пришлось отправить под Москву в санаторий, так папа был сам не свой. Или вот ещё случай: мой брат и его приятельница уплыли далеко в море и долго не возвращались. Папа начал волноваться, вглядывался вдаль, а когда увидел одну точку вместо двух, то сразу побежал к маме в комнату и рухнул без чувств на пол (смеётся). Но в отличие от него, мама не впадала в панику, а предложила ему посмотреть в бинокль. Всё обошлось, Слава Богу: оказалось, что кто-то уплыл в море раньше наших и, соответственно, раньше возвращался, а уже следом появились наши. Вот это было переживание!

― Людмила Николаевна, а оставалось ли время на личную жизнь? Когда же он отдыхал? И вообще, учёные умеют отдыхать?

― О, ещё как умеют! (улыбается). Папа очень любил играть в дурака, и очень серьёзно к этому относился. Переживал, если делал неудачный ход. Умел играть в бильярд, принимая необыкновенные позы, чтобы забить шар и притом не отрывать ногу от пола. Отдыхать с папой было просто замечательно. Он всё умел, всему радовался.

― А что он любил больше всего? И где он любил отдыхать?

― Охоту. У нас всегда дома были собаки, в основном ирландцы. На всю жизнь в моей памяти остался влекущий запах Крыма и моря. Папа всегда набирал много книг на лето в отпуск, надеясь их все прочитать, но практически не раскрывал их.

― А что любил читать? Научную литературу?

― Не только: он любил исторические романы Скотта, Стивенсона, Диккенса. Помню, советовал мне прочесть любимого «Клима Самгина» Горького, но я не прочла. А стихи не то, что не любил, а относился к ним как бы равнодушно.

Академик Н.Н. Семёнов беседует с молодыми сотрудниками одной из лабораторий Института химической физики АН СССР, 1958 г. Фото: Rgakfd.altsoft.spb.ru

― А вы когда-нибудь ходили с отцом на охоту?

― Да, было дело (улыбается). Один раз и я была на охоте. Папа дал мне один раз выстрелить в железную банку, стоящую на пне, в которую я, почти не целясь, попала. Он очень любил ходить в горы, и всегда был во главе групп, шёл быстро, за что его прозвали «атаманом». Да, с папой было легко и хорошо бродить, путешествовать, разговаривать.

― Я знаю, что Николай Николаевич в 1941 году получил Сталинскую премию. Как вы на неё отреагировали?

― Спокойно. Для меня папа был папой. Знала, что он учёный, что директор института [химической физики АН СССР]. Помню, меня все поздравляли, а я ничего не понимала, мне даже было немного стыдно.

― А почему было стыдно?

― Не знаю. Кстати, в 12 лет я очень стеснялась, когда меня вёз в город на урок музыки наш шофёр: у нас была машина ― эмка. Когда она подъезжала к подъезду, я стояла и выжидала момент,чтобы никто не шёл мимо, а потом стремительно бросалась в машину. Когда ехали мимо знакомых или мимо школы, то пригибалась, чтобы меня не видели.

― Сталинская премия ― это же 1941 год!

― Да, праздновали 21 июня 1941 года. Гуляли всю ночь. В Ленинграде были белые ночи, сирень, ― в общем, невероятная красота. Возвращались домой рано утром, часов в шесть: в небе летали самолёты, но люди привыкли к ним, потому что довольно часто были учебные тревоги, и только утром узнали, от друга папы ― Юлия Борисовича Харитона, что началась война.

― А как вы отреагировали, когда узнали, что вашему папе вместе с английским учёным Сирилом Норманом Хиншельвудом вручили Нобелевскую премию? Такая же реакция, как и на Сталинскую?

― О, нет, я им очень гордилась! Это был 1956 год. О нём начали писать, он был в центре внимания, хотя положение отца не было выигрышным: всем было известно, что он был близким другом Петру Леонидовичу Капице, который попал в опалу в 1946 году. В начале декабря папу и нас с мамой пригласили в Швецию. Но у нас, «наверху», посоветовали ему не брать никого из детей. Папа тогда обиделся. А представляете, как было обидно мне! Выдумали,что дочь не поедет из-за экзаменов в музыкальной школе. Ложь какая! Но папа с мамой оставили мне место, ― указывая на фотографию с вручения премии, рассказывает Людмила Николаевна. Тут должна была сидеть я. А вот мама. Красивая, не правда ли?

― Харитон, Капица, Гольданский... вы знали их всех?

― Да, мы всегда дружили семьями и часто такой компанией собирались у нас на даче. А ещё дружили с Зельдовичами. Все они папины коллеги по институту (Московский физико-технический институт, МФТИ ― «ТД»). Вот представляете, мне мама рассказала, что она хранила в белье письма Петра Леонидовича Капицы к Сталину, которые ей передала его жена ― Анна Алексеевна Капица. Мама не говорила об этом папе, было тяжёлое время, потому что папа не мог навещать друга своей юности.

― А была ли у вашего отца мечта?

― Он всё мечтал развести павлинов и розы. Розы действительно развёл, а с павлинами не вышло, не до того. Это было в доме на Воробьёвском шоссе (ныне улица Косыгина ―»ТД»), в старинном дворце, который принадлежал князю Долгорукову. В нём тот принимал Екатерину II.

― Людмила Николаевна, вы помните запахи детства? Какие они?

― Запахи детства? Это изумительные лепёшки из дрожжевого теста, которые пекла наша нянечка Настенька и запах овсяной каши ― её варили каждое утро. Когда папа приезжал с охоты с добычей, то наша Настенька и её очень вкусно готовила. И картошка! Варёная!

― В пяти словах: какой Николай Николаевич Семёнов?

― Хм... (задумывается). Любящий, сопереживающий, естественный, общительный, обаятельный. Я обожала папу. Даже больше, чем маму. Люди восхищались им и платили ему большой любовью. Вообще, он любил поговорить с людьми по душам, и делил людей на две категории: на тех, у кого была душа, и тех, у кого её не было. Он всегда всем старался помочь. Но так как папа был сильно занят, многим было проще обратиться ко мне, а мне папа редко отказывал. Наверное, я была неправа, нужно было папу беречь, но во многих случаях его вмешательство было необходимо.

…На дне моей кружки остаётся совсем немного чая. Людмила Николаевна тонкими пальцами пианистки перебирает семейные фотографии.

― А вот это я и папа. Как много я не успела ему сказать! Сейчас я очень сожалею, что не записывала о нём в свое время. У меня до сих пор сохранились мои дневники, но там о нём совсем немного. Нужно было расспрашивать бабушку, маму, теть... К сожалению, уже ничего не вернуть.

Подготовила Дарья Колупаева 

Фото автора