Шум времени и жерло вечности

Книга совсем небольшая, но за малым объемом скрываются две большие и значимые для русской истории эпохи, на фоне которых изображен Дмитрий Шостакович.

Барнс как-то признался, что его любимое произведение русской классики ― «Герой нашего времени» Лермонтова: «Если б меня попросили составить список из 10 любимых романов, я бы его обязательно включил: потрясающе умный роман…» Своеобразной попыткой изобразить «героя времени» можно назвать и последнюю книгу английского писателя.

В «Шуме времени» изображен реально существовавший, но все же художественный герой, вынужденный выживать и творить сначала в тоталитарную сталинскую эпоху (каждую ночь он выходил к лифту и брал с собой чемодан, опасаясь, что вот-вот его заберут на «разговор с Властью»), а затем во время «оттепели» и реабилитации при Хрущеве.

Как основной источник писатель использует книгу Соломона Волкова «Свидетельство»: воспоминания, записанные со слов Шостаковича. До сих пор доподлинно неизвестно, рассказывал ли что-то композитор или нет, да и была ли вообще его встреча с Волковым. Однако именно с нее началась так называемая война за Шостаковича ― между теми, кто доверял автору «Свидетельства» и теми, кто упрекал его во лжи.

В недавнем интервью Владимиру Познеру Джулиан Барнс признался, что использовал «Свидетельство» только как возможный дневник композитора, написанный в трудную минуту жизни. К тому же русское издание «Шума времени» снабжено обширным комментарием переводчицы Елены Петровой, из которого следует, что Барнс опирался не только на книгу Волкова.

Писатель не ставил перед собой задачу написать биографию композитора. Его роман рассказывает о столкновении власти и искусства, о трусости и героизме в тоталитарном обществе, о том, может ли художник, сломавшись в личностном плане, по-прежнему оставаться собой.

Именно отсюда и название «Шум времени», а не «Шостакович и его время» и не «Герой времени ― Шостакович». Возможно, кому-то заглавие напомнит о строках, написанных в 1816 году Гавриилом Державиным:

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

Музыка ― не китайское «столетнее яйцо», которое со временем становится только лучше. Чем больше поколений сменяется, чем дальше «река времен» уносит её, тем сильнее заглушает шум времени и, в итоге, поглощает «жерло вечности». Недаром, чтобы оставить о себе память, Шостакович помещал произведения в три «ящика»: первый ― для «дани кесарю», второй ― для личной бескомпромиссной музыки и третий ― для сочинений, написанных в расчёте на широкую аудиторию (сегодня бы сказали ― на потребу рынку).

Сейчас, когда известны почти все произведения великого композитора, убеждаешься, что даже будучи сломленным режимом и властью, возможно остаться творцом и художником. Именно это доказал Дмитрий Шостакович.