От Толкина до Гришэма: 5 необычных рождественских книг
![]() |
1. Джон Гришэм, «Рождество с неудачниками»
Автор знаменитой «Фирмы», политик, адвокат и писатель Гришэм прославился как мастер юридического триллера. Но в 2001 году неожиданно опубликовал «Рождество с неудачниками» — историю вполне в духе Диккенса, только происходящую в небольшом современном американском городке. Главный герой, Лютер Крэнк, не слишком любит Рождество и считает, что ёлка, подарки, праздничное украшение улицы, ужин с друзьями и прочие традиции — всего лишь напрасная трата денег. И когда его единственная дочь уезжает в Перу, Лютер решает, что они с женой пропустят одно Рождество, а вместо всех хлопот и подарков отправятся в круиз. Стоит ли говорить, что Рождество они всё-таки отпразднуют, на страницах книги появится даже святой Николай, а назойливые соседи, бойскауты и другие обитатели города окажутся теми самыми людьми, благодаря которым Крэнки поймут, что такое настоящий дух Рождества.
«Вполне реально наслаждаться Рождеством без поздравительных открыток, без вечеринок, обильных ужинов и обедов. Вполне можно обойтись без никому не нужных подарков и массы других вещей, с которыми почему-то связано теперь в сознании людей рождение Христа. Но как обойтись на Рождество без елки?
Отказаться от елки. Лютер знал: это последний шаг, и если решиться на него, они будут свободны.
Они как раз убирали со стола. Ужин был скромным — жареные цыплята и домашний сыр, а потому и убирать-то особенно было нечего. Испытывая бодрящее чувство легкости, Лютер относил тарелки на кухню, когда внезапно раздался звонок.
— Я открою, — сказал Лютер.
Через окно в гостиной он уже видел перед домом трейлер и тут же понял, что ближайшие пятнадцать минут будут не из приятных. Распахнул дверь — и перед ним предстали три улыбающиеся физиономии. Два юнца в полном обмундировании бойскаутов со всеми регалиями, а позади мистер Скэнлон, командир местного скаутского отряда. На нем тоже была нарядная униформа.
![]() |
— Добрый вечер, — сказал юнцам Лютер.
— Приветствуем, мистер Крэнк. Я Рэнди Боган, — представился один из пареньков, тот, что повыше. — В этом году мы снова продаем рождественские елки.
— И ваша у нас в трейлере, — сказал паренек помельче.
— В прошлом году у вас была канадская голубая ель, — напомнил мистер Скэнлон.
Лютер взглянул через их головы на длинный трейлер с прицепом, в котором в два слоя лежали елки. Там уже трудилась целая армия скаутов, они разгружали товар и передавали деревья соседям Лютера.
— Сколько? — спросил Лютер.
— Девяносто долларов, — ответил Рэнди. — Пришлось немножко поднять цену, поскольку наш постав-шик тоже поднял.
«В прошлом году было восемьдесят», — хотел сказать Лютер, но сдержался.
Словно из ниоткуда рядом материализовалась Нора, подошла сзади, прикоснулась подбородком к его плечу.
— Красота какая, — прошептала она.
Лютер так и не понял, о чем она. О мальчиках или деревьях? Неужели не могла остаться на кухне, предоставить ему право разобраться самому.
Широко и фальшиво улыбаясь, Лютер сказал:
— Мы в этом году елку покупать не будем.
На лицах стоявших перед ним людей отразилось недоумение. Замешательство. Скорбь. А прямо над ухом Лютера раздался стон Норы».
2. Джон Рональд Руэл Толкин, «Письма Рождественского Деда»
Как ни странно, каждый год с 1920-го по 1943-й Рождественский Дед находил время написать письмо Джону-младшему, Майклу, Кристоферу и Присцилле Толкинам, чтобы сообщить, как там на Северном полюсе идёт подготовка к Рождеству. Довольно часто он прикладывал к письмам рисунки, свои собственные или авторства Белого Медведя (Белый Медведь, правда, рисовал ещё хуже, чем Рождественский Дед). В письмах постоянно что-то происходит: то Белый Медведь заснёт в ванной и затопит уже упакованные подарки, то дети снеговиков снеговички устроят вечеринку, то не поладят эльф Илберет с Белым Медведем (так эльфу досталось прозвище «тощий нахал»). Честно говоря, детей профессора сложно упрекать за доверчивость: заподозрить, что автор писем — сам Толкин, нелегко. Правда, ровно до тех пор, пока на штаб Рождественского Деда на Северном полюсе не начинают нападать гоблины.
![]() |
«У нас немного потеплело — для Северного полюса, конечно; по–вашему–то здесь по–прежнему холодно. Снега тоже мало. Белый медведь разленился и почти все время спит. Любое дело он делает медленно, вот только ест быстро; он с охотой упаковывал продуктовые посылки и пробовал каждую (по его словам, определял, не испортились ли продукты). Но это еще цветочки. Я уже настолько привык к его выходкам, что Рождество без очередного мишкиного фокуса — как бы и не Рождество вовсе. Вы ни за что не догадаетесь, чем он отличился на сей раз! Я отправил его в погреб — мы называем его «хлопушечная дыра», там у меня тысячи коробок с хлопушками (вы бы видели — бесконечные ряды, крышки откинуты, чтобы были видны разноцветные хлопушки). Так вот, я попросил Белого медведя принести двадцать коробок, а сам занялся солдатиками и игрушечными животными. А он, лентяй этакий, поручил дело снеговичкам, хотя прекрасно знал, что им запрещено входить в погреб! Снеговички принялись вытаскивать хлопушки из коробок, мишка пригрозил оборвать им уши, они улизнули, а он упал. В лапе у него была свечка, которая угодила в коробку с хлопушками. Ба–бах! Грохот был слышен даже в доме, и запах был чудовищный. Выбежав на улицу, я не увидел ничего, кроме дыма и множества бенгальских огней, а бедняга медведь катался по снегу, чтобы затушить тлеющую шкуру. На спине у него была большая проплешина. Снеговички просто покатывались со смеху, а потом убежали. По их словам, зрелище было великолепное, но на праздник святого Стивена они ко мне не придут: мол, с них праздников уже достаточно».
3. Трумен Капоте, «Воспоминания об одном Рождестве»
Вряд ли Трумен Капоте, мастер non-fiction novel, которого упрекали в «абсолютно объективном страшном реализме» произведений, написал что-то более пронзительное и берущее за душу, чем этот рассказ. В нём всего три героя: маленький мальчик, его очень старая родственница и их пёс, бело-рыжий терьер Королёк. В Рождество, которое окажется для них последним, проведённым вместе, они собирают орехи, пекут пироги, чтобы отправить их совершенно незнакомым людям, идут за ёлкой далеко в лес, дарят друг другу подарки и запускают бумажного змея. У них нет денег и нет друзей, но есть что-то гораздо более важное: умение замечать красоту вокруг и радоваться даже ёлочным игрушкам из серебряной обёртки от конфет. «Всё на свете неповторимо»,— говорит героиня рассказа, и с ней нельзя не согласиться.
![]() |
«На чердаке в одном из сундуков хранятся: коробка из-под обуви с горностаевыми хвостиками (они срезаны с меховой накидки одной весьма странной дамы, снимавшей когда-то комнату у нас в доме), растрепанные мотки порыжевшей от времени канители, серебряная звезда, коротенькая гирлянда допотопных, явно небезопасных в пожарном отношении лампочек, смахивающих на разноцветные леденцы. Украшения расчудесные, но их маловато. Подружке моей хочется, чтобы елка наша сияла, словно окно из цветных стекол в баптистской церкви, чтобы ветви ее клонились под тяжестью украшений, как от толстого слоя снега. Но роскошные японские игрушки, которые продаются у Вулворта, нам не по карману. Поэтому мы, как обычно под рождество, целыми днями сидим за кухонным столом и мастерим украшения сами с помощью ножниц, цветных карандашей и кипы цветной бумаги. Я рисую, подружка моя вырезает. Больше всего у нас кошек и рыбок (их проще всего рисовать), потом яблоки, арбузы, есть и несколько ангелов с крыльями — мы делаем их из серебряной обертки от шоколадок. С помощью английских булавок мы прикрепляем свои изделия к елке и в довершение всего усыпаем ветки комочками хлопка, собранного для этой цели еще в конце лета. Оглядев елку, подружка моя радостно всплескивает руками:
— Нет, честно, Дружок. Ведь ее так и хочется съесть, верно?
Королек и вправду пытается съесть ангела».
4. Чарльз Диккенс, «Записки Пиквикского клуба»
«Записки Пиквикского клуба» — самый, наверное, обаятельный и жизнерадостный роман Диккенса. И отдельное удовольствие — читать рождественские главы из него. Диккенс создаёт безоблачно-счастливую картину английской провинции: весёлые праздники в сочельник, поцелуи под веткой омелы, катание на коньках и даже в меру страшные истории, которые хорошо рассказывать зимой у камина. Например, о том, как подземные духи похитили вредного пономаря, после чего он исправился. К этому прилагается славный пунш, обильные пиршества (описанные во всех подробностях) и неподражаемое диккенсовское чувство юмора.
![]() |
«Но мы так занялись и увлеклись описанием благодатных святок, что заставляем мистера Пиквика и его друзей зябнуть на крыше магльтонской кареты, куда они только что взобрались, тепло укутанные в пальто, пледы и шарфы. Чемоданы и дорожные сумки уложены, и мистер Уэллер с кондуктором стараются втиснуть в ящик под козлами громадную треску, непомерно большую для ящика, которая заботливо уложена в длинную коричневую корзинку и прикрыта слоем соломы и каковую оставили напоследок, чтобы она могла с удобством покоиться на полдюжине бочонков с отборными устрицами — собственность мистера Пиквика, — выстроенных в образцовом порядке на дне ящика. Физиономия мистера Пиквика выражает самый напряженный интерес, пока мистер Уэллер с кондуктором стараются впихнуть треску в ящик, сначала головой вперед, затем хвостом вперед, затем вверх крышкой, затем вверх дном, затем боком, затем в длину; и всем этим ухищрениям неумолимая треска стойко сопротивляется, пока кондуктор случайно не наносит ей удара в самую середину корзины, после чего она внезапно скрывается в ящике, и вместе с нею — голова и плечи самого кондуктора, который, не рассчитывая на столь внезапную уступку со стороны пассивно сопротивляющейся трески, испытывает весьма неожиданное потрясение, к неудержимому восторгу всех носильщиков и зрителей. Мистер Пиквик улыбается с большим добродушием и, вынимая из жилетного кармана шиллинг, просит кондуктора, который вылезает из-под козел, выпить за его здоровье стакан горячего грогу, причем кондуктор тоже улыбается; улыбаются заодно и мистеры Снодграсс, Уинкль и Тапмен. Кондуктор и мистер Уэллер исчезают на пять минут — по всей вероятности, выпить горячего грогу, ибо от них пахнет очень сильно, когда они возвращаются. Кучер влезает на козлы, мистер Уэллер вскакивает сзади, пиквикисты закутывают ноги в пальто, а носы в шарфы, конюхи снимают с лошадей попоны, кучер бодро выкрикивает: «Все в порядке!» — и они отъезжают».
5. Донна Тартт, «Щегол»
Донна Тартт любит повторять, что на неё повлиял Диккенс и вообще роман XIX века — с пространными описаниями и неторопливым темпом повествования. «Щеглу» достался от Диккенса ещё и хеппи-энд. История, начинающаяся в Нью-Йорке со взрыва в музее, заканчивается в городе, который когда-то был прототипом Нью-Йорка, — Амстердаме, и заканчивается счастливо. Украденная картина (и с ней несколько других) возвращается в музей, Тео Декер совершенно чудесным образом выпутывается из обстоятельств, а его друг Борис вспоминает другой классический роман XIX века: в «Идиоте» Достоевского благие намерения князя Мышкина привели к трагедии, а вот сейчас, каким-то невероятным рождественским чудом, безумная история героев «Щегла» заканчивается хорошо. Ну, а Борис чуть ли не единственный из всех героев Донны Таррт оказывается наделён той самой способностью радоваться, без которой немыслим праздник Рождества.
![]() |
«Я всю дорогу сюда, всю ночь, пока мы ехали, на шоссе рождественская иллюминация, и у меня аж слезы подступили к горлу, мне в этом не стыдно признаться — потому что мне сразу на ум пришла та библейская притча… Ну там, где управитель ворует у вдовы ее лепту, а потом сбегает в дальние страны, там эту лепту с умом вкладывает и привозит вдове обратно в тысячу раз больше денег, чем он у нее украл. А она принимает его с распростертыми объятьями, они забивают упитанного тельца и давай веселиться. — Что-то мне кажется, это разные истории. — Ну… воскресная школа в Польше, давно это было».